Морис. Куда боятся ступить ангелы - Форстер Эдвард Морган
«Мистер Морис. Дорогой сэр. Я ждал обе ночи в лодочном сарае. Я сказал в лодочном сарае, потому что лестницу забрали, а в лесу сыро чтобы лежать. Поэтому прошу вас приезжайте в лодочный сарай завтра ночью или послезавтра, скажите всем что мол идете прогуляться, легко притворитеся, а сами ступайте в лодочный сарай. Дорогой сэр, позвольте мне быть с вами еще раз перед отъездом из старушки Англии, если это я не прошу о слишком многом. У меня есть ключ, я вас впущу. Я отплываю на пароходе «Норманния» 29 августа. С того самого матча я все мечтаю пообниматься с вами, поболтать, вышеназванное сейчас кажется мне милее, чем могут сказать слова. Я отлично помню, что я только слуга, который никогда не злоупотребит вашей любезной добротой и не допустит вольностей или чего еще.
С уважением, ваш А. Скаддер
(егерь К. Дарема, эсквайра)
Морис, ты правда уехал, потому что заболел, как сказали слуги в доме? Надеюсь, теперь ты чувствуешь себя как обычно. Не забудь же и напиши, если не сможешь, ведь я не сплю которую ночь, так приходи обязательно в лодочный сарай в Пендже завтра ночью, а если нет то послезавтра».
Итак, что бы все это значило? Фразой, зацепившей его внимание в ущерб всем остальным, была: «У меня есть ключ». Да, ключ у него имеется, но еще есть хранящийся в доме дубликат, с которым сообщник, вероятно, Симкокс… В таком духе он истолковал все письмо. Его матушка и тетка, кофе, который он пил, чашки из сервиза, стоявшие в буфете — все на свой манер говорило: «Если ты туда поедешь — ты погиб, если ответишь — твое письмо будет использовано против тебя. Ты в мерзопакостном положении, но у тебя есть одно преимущество: у него нет ни строчки, написанной твоей рукой, и через десять дней он покидает Англию. Надо затаиться и ждать лучшего исхода». Он сделал кислую мину. Сыновья мясников и иже с ними могут делать вид, что они невинны и нежны, однако они читают полицейские новости, им известно, что… Если он от него не отвяжется, надо посоветоваться с надежным адвокатом, подобно тому, как сейчас он собирается к мистеру Ласкеру Джонсу по причине эмоционального фиаско. Он вел себя крайне глупо, но если разыграть свою карту аккуратно, то в ближайшие десять дней он должен выкрутиться.
XLI
— Доброе утро, доктор. Как вы думаете, разделаетесь вы со мной на этот раз? — начал он в весьма развязной манере; затем плюхнулся в кресло, полуприкрыл глаза и сказал: — Ну что ж, валяйте.
Он бешено хотел излечиться. Мысль об этой встрече помогала ему стойко держаться против вампира. Став нормальным, он сумеет его осадить. Он мечтал о трансе, во время которого его личность расплавят и начнут искусно формовать. Наконец он получил пять минут забытья, когда воля доктора силилась проникнуть в его собственную волю.
— Через минуту продолжим, мистер Холл. А вы сначала скажите мне, как вы жили-поживали?
— Все как всегда. Свежий воздух и физические упражнения, как вы мне велели. Никаких волнений.
— Вы с удовольствием проводили время в женском обществе?
— В Пендже было несколько дам. Но я там ночевал только одну ночь. На следующий день после нашей встречи, в пятницу, я возвратился в Лондон. Домой, так сказать.
— А вы ведь намеревались погостить у ваших друзей подольше, так я думал.
— Я тоже так думал.
После чего Ласкер Джонс присел на подлокотник его кресла.
— А теперь расслабьтесь, — спокойно сказал он.
— Пожалуйста.
Он повторил свои пассы. Морис смотрел на каминные щипцы, как в прошлый раз.
— Мистер Холл, вы чувствуете, что впадаете в транс?
Последовало продолжительное молчание, нарушенное угрюмым голосом Мориса:
— Не уверен.
Они попробовали опять.
— В комнате темно, мистер Холл?
Морис ответил:
— Немного, — в надежде, что так оно и будет. И правда — стало чуть-чуть темнее.
— Что вы видите?
— Позвольте, раз в комнате темно, что я могу видеть?
— А что вы видели в прошлый раз?
— Картину.
— Совершенно верно, что еще?
— Что еще?
— Да, что еще? Ды… Ну, ды…
— Дырку в ковре.
— А дальше?
Морис изменил позу и ответил:
— Я через нее перепрыгнул.
— Ну, а дальше? Морис молчал.
— А дальше? — вновь прозвучал настойчивый голос.
— Я вас прекрасно слышу, — сказал Морис. — Проблема в том, что я не могу отключиться. Сначала я и правда почувствовал какой-то легкий дурман, но теперь я столь же бодр, как и вы. Сделайте еще одну попытку.
Они попробовали опять, но безуспешно.
— Что, черт возьми, могло случиться? На прошлой неделе вы справились со мной без труда. Как вы это объясняете?
— Вы не должны мне сопротивляться.
— Да не сопротивляюсь я, чтоб ему пусто было!
— Сегодня вы менее внушаемы, нежели в прошлый раз.
— Я не знаю, что бы это значило, поскольку не специалист в вашем жаргоне, но клянусь от всего сердца — я хочу вылечиться. Я хочу быть, как все остальные мужчины, а не как эти отщепенцы, с которыми никто не желает…
Они попробовали опять.
— Выходит, я один из тех двадцати пяти процентов ваших неудач?
— На прошлой неделе мне кое-что удалось с вами сделать, но у нас действительно случаются неожиданные разочарования.
— Неожиданное разочарование, вот я, выходит, кто? Ну же, не скисайте, не сдавайтесь, — загоготал Морис, наигранно подначивая доктора.
— Я не собираюсь сдаваться, мистер Холл.
И снова их ждала неудача.
— Что со мной стряслось? — спросил Морис внезапно упавшим голосом. Он говорил как отчаявшийся человек, но у мистера Ласкера Джонса имелись ответы на любые вопросы.
— Боюсь, я могу посоветовать вам только переехать жить в страну, которая приняла Кодекс Наполеона, — сказал он.
— Не понимаю.
— Например, во Францию или Италию. Там гомосексуализм не считается преступлением.
— Вы хотите сказать, что француз может быть с другом, не боясь угодить в тюрьму?
— Быть? Вы имеете в виду, совокупляться? Если оба они совершеннолетние и не делают это в вызывающей для общества форме, то несомненно.
— А будет когда-нибудь в Англии такой закон?
— Сомневаюсь. В Англии всегда с неохотой принимали человеческое естество.
Морис понял. Он сам был англичанин, и его самого волновали только собственные беды. Он грустно улыбнулся.
— Тогда получается вот что: всегда были и всегда будут люди вроде меня, и всегда они подвергались гонениям.
— Это так, мистер Холл; или, как предпочитает утверждать психиатрия, всегда были, есть и будут все мыслимые типы личности. И вы должны запомнить, что в Англии ваш тип когда-то приговаривали к смертной казни.
— Неужели это было? С другой стороны, они могли спрятаться. Англия не сплошь заселена, и не везде есть полиция. Люди моего сорта могли бы убежать в леса.
— Да что вы! Не уверен.
— Да нет, это только мое предположение, — сказал Морис, положив гонорар. — Мне вдруг пришло на ум, что это, скорее, могло быть у греков. Фиванские воины, и прочее. Это вполне вероятно. Иначе непонятно, как они могли уживаться вместе, особенно если происходили из столь разных классов.
— Любопытная теория.
Слова так и рвались из него, и он сказал:
— Я не был с вами откровенен.
— По всей видимости, мистер Холл.
Как спокойно было с этим человеком! Наука лучше, чем сочувствие, если только это наука.
— После нашей встречи я согрешил с одним человеком. Он простой егерь. Я не знаю, что мне делать.
— Едва ли я могу дать вам совет на этот счет.
— Знаю, что не можете. Но вы можете сказать, не он ли был причиной, помешавшей мне погрузиться в сон. Мне это очень интересно.
— Никому нельзя помешать против его воли, мистер Холл.
— Мне показалось, что это он не дает мне впасть в транс, и я дорого бы дал — как это глупо — если бы у меня в кармане сейчас не лежало от него письмо. Прочтите, раз уж я вам все рассказал. Я чувствую себя словно на вулкане. Он необразованный человек, он окружил меня своей властью. Может это письмо стать поводом для судебного преследования?
