1928 год: ликвидировать ликвидаторов. Том 2 - Августин Ангелов
Я тоже вспылил:
— Вот черт, Глеб, виноваты, получается все эти твои идиотские амбиции! Ну, сходил бы к Трилиссеру вовремя и что? Гордость не позволяет? А теперь, получается, что ты тоже причастен к мятежу, хотя я верю, конечно, что лишь косвенно.
Он опустил глаза, пробормотав:
— Да, я виноват, получается. Но, я же этого и не скрываю. Всего предусмотреть невозможно. Тем более, что после покушения Охотникова на Сталина было уже проведено разбирательство. Вот только, Охотникова Сталин простил. А за остальных курсантов, которые были вместе с ним тогда в охране мавзолея и устроили там драку с нашими чекистами, заступились, насколько я знаю, не только Эйдеман и Якир, но и сам начштаба Красной Армии Тухачевский!
Тут у меня промелькнула мысль, и я ее высказал:
— Так вот кто на троцкистов работает! Всю эту троицу нужно немедленно нейтрализовать! Ты же сам телеграфировал мне в бронепоезд, что Тухачевский саботирует распоряжения наркомвоенмора Ворошилова!
— Так и есть, — кивнул Бокий. И добавил:
— Я как-то не связал логически эти факты. Ведь Тухачевский заявил Ворошилову, что не собирается усугублять кровопролитие в Горках без прямого распоряжения Сталина. А отправленные для блокирования Горок силы и так, по мнению генштаба, достаточны. Вот что Тухачевский заявил. Вроде бы из благих намерений он сразу же не послал больше войск, как просил Ворошилов.
— Хм, так это как раз подтверждает его причастность к мятежу! Он же, тем самым, дает мятежникам время, чтобы они успели собрать силы! — сделал я вывод.
— Я это упустил, — снова повинился Бокий.
А я сделал ему выговор:
— Да ты, Глебушка, как я посмотрю, поглупел, пока меня не было. Тебя, как видно, на хозяйстве даже на такой маленький срок оставить нельзя! Все тут без меня посыпалось к чертовой матери!
Глава 27
От аэродрома и почти до самого Кремля мы доехали без помех. Но, дальше, действительно, оказались заслоны из латышских стрелков, перегородивших нам путь. Поставив заграждения поперек улицы, несколько человек с винтовками грелись на январском морозе возле костра, подожженного рядом с их импровизированной баррикадой. Разговаривали они друг с другом не по-русски. И тут очень пригодилось знание Эльзой их родного языка.
Моя секретарша бесстрашно подошла к суровым бойцам в шинелях и буденовках, доходчиво объяснив им, что ситуация с перекрытием проезда временная, а вот товарищ Менжинский, который срочно должен проехать к товарищу Сталину, обладает огромными возможностями, и, конечно же, он запомнит всех тех, кто мешал ему проехать в этот ответственный момент. И потом для них неприятностей может возникнуть много. Но, похоже, несмотря на все красноречие Эльзы, горячим прибалтийским парням нужно было время для обдумывания. Впрочем, сами часовые не решились ни на что. Открывать огонь по Менжинскому и его сопровождающим они явно не желали, пропускать нас внутрь тоже не торопились, а отправили одного из бойцов с докладом к своему начальнику караула. Примерно через полчаса ожидания тот явился, да еще и вместе с самим Рудольфом Петерсоном.
Кремлевский комендант, понятное дело, пребывал в плохом настроении. И подтвердил это уже первыми своими словами, сказанными мне:
— А, явились и не запылились, товарищ Менжинский? Очень вовремя! Это надо же, чтобы прошляпить покушение на самого вождя!
— Я из важной командировки сорвался. Самолетом из Казани летел ночью сквозь снежный буран. А сюда приехал прямиком с аэродрома, — сказал я, оправдываясь.
На что Петерсон недовольно пробурчал:
— А уж что там у вас на Лубянке сейчас творится, так это же черт ногу сломит! Ничего не понятно. Вчера за один день три разных человека объявили себя исполняющими обязанности начальника вашей конторы! Цирк какой-то устроили! Просто форменный бардак!
— А мне вот доложили, что вы организуете саботаж и пособничаете троцкистскому мятежу, — парировал я.
Как выяснилось, когда Петерсон, немного выпустив пар, отвел меня в сторонку, и мы переговорили наедине, комендант Кремля, вроде бы, ни в каком мятеже не участвовал. С его слов, он просто принял все необходимые меры безопасности, заранее предусмотренные на случай подобных событий, вроде покушения на первых лиц государства. Потому он, якобы, и отдал сразу после покушения приказ перекрыть доступ в Кремль. Приказ никого не впускать и не выпускать был отдан ради того, чтобы установить и нейтрализовать внутри Кремля всех сообщников покушающегося. Сам же покушавшийся, как уже докладывал мне Бокий, действительно, был ликвидирован. Подтвердились и слова Бокия о том, что трое бойцов и сам начальник сталинской охраны Карл Паукер ранены, а в генсека попали три пули.
— Скорее же ведите меня к Сталину! — сказал я коменданту, выслушав его.
— Вы не вправе приказывать мне! — вспылил Рудольф.
На что я воскликнул:
— Пустите вы меня к генсеку, или нет — это вопрос жизни и смерти! Не для меня, а для него! Поймите же, что я, возможно, единственный человек, который может попытаться спасти вождю жизнь!
Петрсон недоверчиво прищурил глаза и проговорил:
— Вы же не доктор, товарищ Менжинский, не так ли? Так чем же вы ему поможете? Иосиф Виссарионович очень плох. И врачи никого к нему не подпускают, говорят, что состояние тяжелое. Чему быть, того не миновать.
А я сказал:
— Да что вы обо мне знаете, товарищ Петерсон? Может, я и получше любого доктора? Может, за мной такая сила знаний стоит, что смогу Сталина отбить из лап смерти?
— Вы что же, архангел небесный? — поерничал комендант со скептическим выражением на лице.
Я же проговорил совершенно серьезно:
— Нет, конечно, но в секретных лабораториях ОГПУ разрабатываются новейшие методики, в том числе и лечебные. Да и, помимо этого, необходимо срочно выявить и нейтрализовать пособников террориста! С этим вы, надеюсь, согласны? Вы уже следственные действия провели? Кого-нибудь задержали?
— Пока нет, — честно ответил комендант. Потом добавил:
— Этот ваш террорист прошел сквозь моих
