История костюма и гендерные сюжеты моды - Марина Борисовна Романовская
Арестовывали в домашнем. Не в том смысле, что в халате и в тапочках, а в том, в чем были в момент ареста — в вечернем платье, деловом костюме, да хоть бы и в свадебном наряде… Поэтому впервые попавший в камеру мог быть весьма удивлен внешним видом ее обитателей. Пока шло следствие, именно одежда, та, в какой были, и та, какую удалось взять с собой, служила какой-то маленькой, пусть эфемерной, но связью с нормальной жизнью. По этой же причине наряды обязательно присутствовали в женских тюремных разговорах. Рассказы об изумительном фасоне платья, сшитого по случаю первомайского вечера в Большом театре, зажигали огоньки любопытства в глазах сокамерниц, и они тоже начинали делиться какими-то секретами туалетов, очерчивая в воздухе линии красивого лифа своими синими пальцами с раздавленными во время пыток ногтями.
Литературное свидетельство
Жадно вглядываюсь в лица. Кто они? Вот эти четверо, например? Какие-то нелепые вечерние платья с большими декольте, туфли на высоченных каблуках. Все это, конечно, смятое, затасканное. Какая-то «убогая роскошь наряда».
Нушик приходит мне на помощь.
— Что ты, дурочка! Какие там «легкого поведения»! Все четверо — члены партии. Это гости Рудзутака. Все были арестованы у него в гостях, ужинали после театра, и туалеты театральные. Уже три месяца прошло, а передачу не разрешают. Вот и маются, бедняги, в тюрьме с этими декольте. Я уж вон той, пожилой, вчера косынку подарила. Как говорится, хоть наготу прикрыть.
Евгения Гинзбург. «Крутой маршрут: хроника времен культа личности»
Попрание человеческого достоинства в тюрьме было связано с попыткой лишения человеческого облика, что касалось и одежды. У подследственных отбирали часы, пояса, шнурки, резинки от трусов и чулок, срезали пуговицы. Иногда медсестры, по совместительству обыскивавшие заключенных, из жалости давали им кусочки бинта, чтобы подвязать чулки, жалостливо приговаривая примерно так: «Какие у нас раньше были женщины и какие теперь! То были девки-воровки да уличные. А теперь все такие дамы пошли культурные, что даже жалко смотреть. Нате вот вам бинтик, чулки подвязать, а то как без резинок-то? Не показывайте только никому, смотрите!» Понятно, что в таком виде человек становился беспомощным. С таким было легче справиться, сломить волю, заставить оговорить себя, подписать бумаги. Первое время в камере, когда была еще надежда на то, что это ошибка, что разберутся, что вскоре они снова окажутся дома, женщины-заключенные всеми мыслями были в прошлой жизни. Вели разговоры о работе, как «женотделка Аня маленькая», из книги Е. Гинзбург.
Кроме работы частыми темами разговоров были воспоминания о прошлогоднем отдыхе и, как уже говорилось, о платьях, которые носили или не успели еще надеть. Это поддерживало, помогало не раскисать. Таким образом, домашний костюм в первые дни в тюрьме выполнял психологическую компенсаторную функцию, способствовал эмоциональной разрядке.
Литературное свидетельство
— Я никогда не была беспартийной, — говорила она, все время поправляя падавшую на лоб прядь своих подстриженных по-женотдельски прямых русых волос, — октябренком была, потом пионеркой, комсомолкой, потом коммунисткой.
И правда: вне партии, вне своеобразного стиля жизни, выработанного в партийной среде 20–30-х годов, невозможно было представить себе Аню Маленькую. Аня то и дело забывала, где она находится. То с увлечением начинала рассказывать, как ей удалось перестроить работу среди женщин на ткацкой фабрике, и планировала, что там надо еще предпринять, кого из работниц выдвинуть; то жалела, что не перешла на работу в пригородный райком, куда секретарь ее звал и где перспективы куда шире. А секретарь этот сидел в той же тюрьме, как раз под нами, на втором этаже.
Евгения Гинзбург. «Крутой маршрут: хроника времен культа личности»
И именно гражданский «домашний» костюм подчеркивает ужас происходящего, помогает осознать истинное положение вещей, когда начинаются избиения женщин на допросе.
Белая кофточка, обагренная кровью, — символ насилия и несправедливости, зверства режима. Нет, никак нельзя в тюрьме в домашнем. Нужна другая одежда. Очень скоро ее всем выдадут.
И вот, наконец, приговор. Как найти в себе силы выслушать его? Как ни странно на первый взгляд это будет звучать, но и здесь на помощь приходит костюм. Достоинство внутреннее еще очень сильно связано с внешним видом: надо обязательно выглядеть подтянутой. Потом зэковская одежда лишит их этой возможности — «внешнее» уничтожат, отделят от «внутреннего»… А сейчас трагически напряженная обстановка перед прочтением приговора вызывает желание подтянуться внешне. Подсознание подсказывает героине достать из своего узла «кобеднешнее» синее платье.
Сцена из спектакля «Крутой маршрут».
Театр «Современник»
Литературное свидетельство
Появление Иры сразу отвлекает всеобщее внимание. Ира еще хорошо одета. Ведущий ее следствие Царевский разрешил ей еженедельные передачи, не то из подспудного обожания изнеженной профессорской дочки, существа из незнакомого ему мира, не то в благодарность за то, что неискушенная в политике Ира быстро сдавалась на его незамысловатые силлогизмы и подписывала всякую чушь.
По ходу устройства на нарах и распаковывания вещей Ира показывает новым соседкам свои платья, рассказывает историю каждого из них. Над вонючей камерой плывут благоуханные слова.
— Вот в этом я в прошлом году, в Сочи, всегда в теннис ходила. Потом стало узко. А сейчас опять в пору. Похудела здесь.
…
Нет, совсем невозможно узнать в этой, до нутра потрясенной женщине вчерашнюю «совнаркомшу», с ее сановитой осанкой…Она, поднимаясь на цыпочках, брезгливо озиралась кругом, боясь прикоснуться к чему-нибудь. Ее белоснежная воздушная блузка казалась на фоне камеры нежной чайкой, непонятно зачем приземлившейся на помойной яме…Возвращаясь с вечерней оправки, мы услышали стоны, доносящиеся из нашей камеры. Зина Абрамова лежала на полу у самой параши. Белая кофточка,
