Санин Евгений - Святая - святым
Христианину негоже было брать в руки монету с изображением языческого божества, да еще столь злобного, от взгляда на которого, согласно легенде, каменели люди. Поэтому Крисп только ласково улыбнулся мальчику и вопросительно посмотрел на него.
Тот попытался объяснить что-то отчаянными знаками, но сестра быстро ухватила его и посадила к себе на колени.
Окончательно сбитый с толку Крисп не знал, что и подумать.
- Он онемел после того, что случилось! - словно извиняясь за сына, пояснил отец. – Ведь все происходило на его глазах: рушился дом, я отбивался от римлян, нас волокли в плен…
- Да-да, я… понимаю! – виновато – ведь он сам гражданин Рима, поработившего Дакию - кивнул Крисп и, показав глазами на девушку, шепнул: - А что это она такая большая, и до сих пор в куклы играет?.
- Это не кукла. Это богиня нашего домашнего очага, которого больше нет…- с сожалением отозвался Сувор. – Она не сумела защитить его, так хоть мы её сберегли! Прости, мы не привыкли еще быть рабами! – виновато добавил он, не обращая внимания на то, что девушка, дергая за локоть, пытается остановить его: - Но и ты, как я вижу, еще не умеешь быть господином. Ты даже не спросил, что я умею. А я ведь умею всё! Я и кузнец, и гончар, могу быть даже садовником. Клянусь всеми богами, я даже не знаю, кому теперь из них можно верить, все они отвернулись от нас… но все равно клянусь: что буду работать за десятерых, мои дети тоже изо всех сил будут помогать мне, только… не разлучай теперь хотя бы - нас!
Крисп не совсем понял смысла последней фразы. Но переспросить не успел. Мужчина понизил голос и уже почти шепотом сказал:
- И, если можно… раз уж мы твои рабы… прошу тебя, накорми хотя бы - детей!
- Да-да, конечно! Сейчас!
Крисп сорвался с места, подбежал к отцу и, волнуясь, сказал, что рабы голодны. Чем накормить их?
- Похвально, что ты так заботишься о своих рабах! - выслушав его, одобрил Марцелл и отвел подальше от кормы с пассажирами. - Как будущий хозяин и господин ты должен быть рачительным во всех отношениях. Плохо только, что ты подошел сюда без моего разрешения! Больше чтобы этого не было! А что касается твоих рабов… Передай Гилару, чтобы он досыта накормил их из котла…
- Спасибо, отец!
- … для своих гребцов! – как о само собой разумеющемся, докончил Марцелл.
Крисп сразу сник.
- А… где мне разместить их? Не будут же они все время стоять на палубе? – глядя себе под ноги, пробормотал он.
- И это верно, - согласился отец. - Пусть сидят на носу корабля. Там теперь много места!
И хоть место, отведенное Марцеллом для рабов, было самой дальней точкой от отца Нектария, такое решение почему-то не огорчило Криспа.
Наоборот, он даже обрадовался, что может теперь быть около них хоть все время! Его так и тянуло к рабам. Одно только смущало Криспа: явная натянутость в их отношениях. Мужчина, как мог, скрывал ее. А девушка показывала при каждом удобном случае. Но вот что странно: насколько она сторонилась его, настолько тянулся к нему мальчик.
И этого Крисп никак не мог понять.
Весь этот день был для него, как миг. И каждый миг – как день.
Вечером, когда они вдвоем с отцом коротали время в каюте, Крисп не мог заставить себя не думать о рабах и, особенно, девушке. Марцелл о чем-то спрашивал его. Он невпопад отвечал…
- Ты что, не слышишь, что я тебе говорю? – наконец, не выдержал отец.
- Я? Разве?.. – удивился Крисп.
И стал вдруг с жаром рассказывать отцу то, что слышал от мужчины о Дакии: ее дремучих лесах, с причудливыми чащами, особенно в зимнее время, задумчивых озерах, студеных родниках, стучащих, как горячее сердце…
- Что это с тобой сегодня? Ты прямо, как Овидий, стал говорить! – вдруг удивленно спросил Марцелл.
- А кто это? Тоже дак? – живо заинтересовался Крисп.
- Нет, римский поэт. Хотя, кое в чем ты прав. Последние годы жизни он провел рядом с Дакией. В городе Томы, куда был изгнан императором Августом за… как бы это помягче сказать… не очень хорошие стихи о любви.
- Разве за стихи о любви ссылают?
- За такие я бы сослал еще дальше!
Они немного помолчали, и Крисп спросил:
- А это – мои рабы?
- Да, я же тебе подарил их! – берясь за сумку с эдиктами, кивнул Марцелл.
- И я… могу делать с ними все, что угодно?
- Конечно!
Марцелл открыл сумку и привычно стал пересчитывать эдикты, внимательно проверяя целостность печатей:
- Один, два, три… Никак не могу понять, как можно верить в то, что говорит этот Нектарий? – как бы между прочим заметил он и, не дожидаясь ответа Криспа, тут же перевел разговор на другую тему: - А что это тебя так стала волновать Дакия?
- Да так…
После вчерашней ночи отношения между отцом и сыном были еще натянутыми, и ни один из них не решался довести до конца разговор о том, что больше всего волновало его.
- Пять… шесть… семь… - продолжал счет Марцелл. – А-а, я, кажется, начинаю догадываться – виной всему – золотистые волосы и синие глаза?
- Да что ты, нет! Нет!! – с жаром принялся отнекиваться Крисп. Он понял, что отец внимательно наблюдал не только за пресвитером, и отчаянно покраснел. - Это я так – просто!
- И я тоже просто! – улыбнулся ему отец, заканчивая счет, – …восемь, девять и - десять! Все в порядке! Доброй ночи, сынок!..
2
- Сам ничего не могу понять! – пожал плечами отец.
«Так-так, Крисп – рассеян, краснеет, отнекивается… Всё ясно с этим господином своих рабов – влюбился! - усмехнулся Стас, откладывая тетрадь. – Тихоня – тихоней, а туда же!.. Стоп! – вдруг ахнул он от неожиданной мысли. – Это что же тогда получается?..»
Через приоткрытое окно хорошо было слышно, как заскрипели ступеньки крыльца, и хлопнула входная дверь. Но Стас даже не стал прислушиваться, кто пришел.
«Это выходит, всегда так было? И со всеми? Не только со мной?.. И я…»
Но додумать он не успел. В комнату вошел отец.
- Ну, как ты? – с порога спросил он и, подойдя к сыну, пощупал его лоб.
- Да уже все прошло давно! – приподнялся в кровати Стас. - А ты где был?
- У отца Тихона!
- Что! Ему опять плохо?
Стас неожиданно вспомнил, что совсем забыл как следует расспросить отца Тихона о самом главном, и похолодел. Так рвался к нему, так боялся опоздать и надо же – забыл спросить о том, важнее чего нет на свете!
«Он же ничего толком не успел сказать мне!» - испугался он.
Но отец успокоил его.
- Да нет, наоборот. Ему даже немного лучше!
- Он что – выздоровел?
- Сам ничего не могу понять! – пожал плечами отец. – Пришел к нему, как врач, а посидел просто, как коллега с коллегой!
- Как кто?
- Отец Тихон, оказывается, тоже кандидат наук, только исторических, и, как и я, писал докторскую диссертацию! – объяснил отец. - Вот мы и поговорили, как ученые люди о том о сем…
- О чём о том?
- Об истории, медицине, точнее – об истории медицины…
- А о сем?
- Ну, это даже трудно назвать ученым разговором… - пренебрежительно усмехнулся отец. – О вере!
- Да?! – живо заинтересовался Стас. – Расскажи!
- А что рассказывать? – пожал плечами отец. - Я ему говорю, сколько людей оперировал, причем именно на сердце! И ни разу не видел в нем этой самой веры. А он мне: а любовь видели? Радость, злобу? Или вы их тоже станете отрицать? Что я мог ему возразить? Ну, не могу я его понять, и все тут! Конечно, может, я в чем-то не прав… Любое открытие, как правило, проходит три стадии.
- Какие?
- Первое: этого не может быть никогда. Второе: а знаете, в этом что-то есть… И третье: так было всегда!
- Здорово! – засмеялся Стас. – А он?
- Только улыбнулся! Ну, что за человек? Завтра с утра весь народ на субботник поднимает. Я ему: вам вредно, нельзя! А он: все хорошо, все хорошо будет! Что с таким прикажешь делать? – с досадой махнул он рукой и, переводя разговор в другое русло, вопросительно посмотрел на сына: - Ты лучше скажи, как это тебя в крапиву угораздило упасть? Тебе что – пять лет?
- Ага! – огрызнулся Стас. – У соседа от бани в наш двор течет, там везде глина – а я виноват?
- Ладно, поговорю я с соседом… И на месте глины клумбу разобьем! – пообещал отец, беря тетрадь и машинально листая ее.
«Ну, точно Крисп с Марцеллом – только эдиктов не хватает! – глядя на него, покачал головой Стас. – Неужели, и правда, все так повторяется? Надо и об этом спросить у отца Некта… то есть, Тихона!» – решил он.
Он хотел расспросить отца подробнее, о чем они еще говорили со священником.
Но тот… Стасу даже не по себе стало… Тот словно успел прочитать место, на котором он закончил чтение, щелкнул выключателем, гася свет, и, почти слово в слово, как Марцелл, сказал;
