Саманта Тоул - Жажда скорости
‒ И ты не замечаешь этого?
‒ Чего? ‒ раздражаюсь я.
‒ Как вы похожи.
‒ Я не выгляжу как она! Боже! Спасибо большое! ‒ оскорбляюсь я.
Конечно, Сиенна красивая, но она настолько уродлива внутри, что это портит ее внешний вид, и я никоим образом не похожа на кого-то вроде нее.
Петра издает звук недовольства, качая головой.
‒ Я не имею в виду, что ты мега-сука. Я говорю о том, что вы невероятно похожи.
‒ Да ладно, Петра. Во мне нет ничего примечательного. У меня каштановые волосы, карие глаза и оливковая кожа.
Она закатывает глаза.
‒ Конечно в тебе нет ничего примечательного с твоими километровыми ногами, телом супермодели и потрясающим лицом. При том, что я ненавижу стервозную Сиенну, я признаю, что она красивая, как и ты. У нее точь-в-точь те же параметры, что и у тебя.
‒ Как и у миллиона других девушек.
‒ Ну да, конечно, ведь все женщины выглядят, как супермодели. ‒ Она вытягивает свои ноги, показывая, что они короче моих, чем заставляет меня рассмеяться.
‒ Только подумай. Каррик возвращается в Англию взбешенный не на шутку из-за того, что ты его отшила, и потом возвращается обратно, привозя с собой практически копию тебя. Совпадение? Я думаю, нет. ‒ Она пальцем стучит по своей голове.
‒ Может такие просто в его вкусе, ‒ протестую я.
‒ Единственные, кто был во вкусе Каррика ‒ это симпатяжки с вагиной, готовой для дела. Но теперь я начинаю думать, что сейчас в его вкусе один единственный человек ‒ Энди Амаро.
‒ А я думаю, что ты, скорее всего, еще пьяна, ‒ я показываю ей средний палец.
Громко смеясь, она показывает мне язык.
‒ Отрицай, если хочешь, но глубоко внутри ты знаешь, что в моих словах есть смысл. ‒ Спуская ноги с кровати, она встает. ‒ Так, я в душ.
Я наблюдаю, как она исчезает в ванной. Затем натягиваю одеяло на голову и пытаюсь не думать о ее последних словах, но, к сожалению, они плавают вокруг, вгрызаясь в мой мозг, как маленькие акулы.
Через три часа, спустя гору круассанов и кофе, я все еще чувствую себя дерьмово.
Хотя мое настроение уже было фиговым из-за похмелья, мамин звонок перед завтраком оставил на мне эмоциональный отпечаток. Сегодня может и не дата смерти моего отца, но эта конкретная гонка для нас всегда будет сложной.
Когда мы с Петрой выходили из отеля, я и так чувствовала себя расклеившейся, так еще и стала свидетелем поцелуя Каррика и поп-принцесски прямо у входа.
Видеть его с ней чертовски больно, словно кто-то пробивался сквозь грудную клетку и выжимал жизнь из самого сердца. Сегодня видеть подобное еще труднее, потому что я совершенно выбита из колеи.
Но язык его тела будто бы говорил о его отстраненности. Как будто ему некомфортно целоваться с ней на публике. Он держит свои руки на ее предплечьях, а не обнимает ее, и он не кажется притягивающим ее к себе поближе, скорее пытающимся оттолкнуть ее прочь. Не то чтобы я изучала их или все утро провела за детальным изучением их пары под микроскопом в моей голове, но это бросалось в глаза.
Что я вообще знаю? Возможно, я вижу именно то, что мне нужно видеть в данный момент.
Должно быть, Сиенна ему действительно нравится, независимо от того, что он говорил об отношениях с ней для публики. Каррик не из тех, кто делает то, чего ему не хочется.
На следующее утро после того инцидента в баре Бен рассказал мне, что когда Каррик вернулся в бар, у него с Сиенной случилась серьезная ссора. Очевидно, он отчитывал ее за то, как она общалась со мной. Бен рассказал, что Сиенна пыталась сгладить ситуацию, говоря Каррику, что тот делает много шума из ничего. Тогда Каррик сказал ей, что если она не умеет себя вести, то может к херам уматывать домой. Бен рассказал, что она начала плакать прямо перед всеми ними, причитая о том, что ей жаль, и что она извинится передо мной ‒ чего я жду до сих пор. Бен сказал, что все это было действительно неловко, и что Сиенна с Карриком вскоре после этого ушли.
Вероятно, для того, чтобы заняться примирительным сексом.
Гр-р! Пора прекращать пытать себя подобными мыслями. Если не перестану, то сведу себя с ума.
‒ Пенни за твои мысли? ‒ раздается из-за спины голос Петры.
Я кручусь на табурете с колесиками, чтобы увидеть ее, держащую в руках чашку, из которой идет пар.
‒ Я принесла тебе кофе.
Это вызывает улыбку на моем лице.
‒ Я говорила тебе, какая ты потрясающая?
‒ Я потрясающая, ‒ соглашается она. ‒ И так как я невероятно потрясающая, я подумала, что тебе не помешает приободриться после тяжелого утра. Ну, знаешь... ‒ И из-за спины она достает огромный шоколадный маффин.
‒ Ах, беру свои слова назад. Ты не потрясающая. Ты шикарная. ‒ Я тянусь и забираю у нее кофе и маффин. Чашку ставлю на стол, а сладость держу в руке.
‒ К тому же, я подумала, что тебе стоит знать, что поп-принцесска здесь, ‒ говорит она мне тихо.
Даже подозревая, что Сиенна скорее всего будет здесь в день гонки, я молила богов, чтобы она не появлялась. Я не в силах сегодня наблюдать очередные публичные сцены или проявления.
Ворча про себя, я откусываю огромный кусок от маффина.
Ох, шоколад божественно мягкий. Ничто с ним не сравнится.
‒ Где она? ‒ спрашиваю я с набитым ртом.
‒ Наверху, и ‒ сюрприз-сюрприз ‒ ведет себя, как сука. Она говорила со мной так, словно я кусок дерьма только потому, что ей в чай я добавила полу-обезжиренное молоко вместо обезжиренного. О мой бог, какой кошмар! ‒ И талантливо изображает драматизм.
Я смеюсь.
‒ Я должна была плюнуть в него, корова.
Кивая, я кусаю маффин.
‒ Это так вкусно, ‒ бормочу я. ‒ Хочешь? ‒ предлагаю я ей.
‒ Нет, спасибо. Тебе он нужнее. Просто не поднимайся наверх, если не хочешь натолкнуться на нее, хорошо? Не думаю, что она спустится сюда.
‒ Боже, да, она бы не хотела оказаться в окружении низменных механиков. ‒ Я прижимаю руку ко рту, когда вижу, как из него летят крошки, часть которых попадает в Петру. ‒ Ох, господи! Прости! ‒ Я фыркаю и смеюсь сквозь руку, пытаясь удержать маффин внутри.
‒ Ты отвратительна, ‒ ухмыляется Петра, очищая топ от крошек. ‒ У тебя шоколад на щеке, бродяга.
Я тру щеку рукой.
‒ Все? ‒ я поворачиваюсь щекой к ней.
Она бросает быстрый взгляд.
‒ Да, все хорошо. Только посмотрись в зеркало, когда закончишь с ним, ладно?
Я показываю ей большой палец и откусываю еще кусок.
‒ Так мы идем сегодня вечером куда-то? ‒ спрашивает она, опираясь о стол.
‒ Э.... не знаю. Скорее всего нет. Я все еще восстанавливаюсь после вчерашнего.
‒ Это ты сейчас так говоришь, но когда Каррик выиграет гонку, ты захочешь отпраздновать. ‒ Она опускает голову, когда понимает, что именно сказала.
Я поднимаю руку, останавливая ее извинения, и улыбаюсь, успокаивая ее.
‒ Ты права. Вероятно, мне не помешает развеяться. И будет приятно отпраздновать победу Каррика.
‒ Молодчина! Ну, мне лучше подняться наверх. Увидимся позже.
Разворачиваясь к своему столу, я кладу на него наполовину съеденный маффин и делаю глоток кофе, вытирая рот.
‒ Эй, а я получу кофе? ‒ Это Робби зовет Петру.
‒ Прости, у меня лишь две руки, и они обе были заняты. ‒ Она подмигивает мне и уходит.
‒ Слышала о таких штуках, как подносы?
‒ Слышал о таких штуках, как ноги? Используй их, если хочешь чего-то. Ты знаешь, где я. ‒ Подпрыгнув, она разворачивается и взбегает вверх по лестнице.
‒ Что у тебя есть такого, чего нет у меня? Кроме очевидного, ‒ говорит Робби, взглядом скользя по своей промежности.
Боже, сегодня он ведет себя как абсолютный мудак. Обычно я могу мириться с его чудаковатостью, но сегодня у меня нет сил быть к нему терпимой.
‒ Не знаю, Робби. Может того, что называют индивидуальностью? ‒ Я отворачиваюсь, но чувствую незавершенность. Я завелась и подозреваю, что весь стресс и накопившаяся внутри меня печаль жаждала вырваться наружу, чтобы обрушиться на него.
Я разворачиваюсь на табурете обратно.
‒ Знаешь, если тебе так сильно хочется поиметь Петру, тогда почему бы не перестать вести себя все время как придурок и для разнообразия побыть милым? Она могла бы заинтересоваться тобой.
Его лицо краснеет. Я смутила его.
Дело в том, что если вы смущаете мужчину перед другими мужчинами, то он будет бить в ответ, и удары будут грязными.
‒ Ты имеешь в виду, как ты сделала с Карриком? Не думай, что мы все не знаем, что ты полировала его член. А потом он послал тебя к херам куда подальше, вот ты и стала такой взвинченной язвой.
Чувствую, как в горле встал ком, а глаза начинает щипать.
Не плачь. Не смей, мать твою, плакать, Энди Амаро.
А что я могу сказать? Он еще как прав.
‒ Какого хера происходит?
Я смотрю туда, откуда раздается жесткий голос Каррика. Он стоит внизу лестницы и выглядит злым. Нет, не так. Он выглядит так, словно он в ярости.
Сначала я подумала, что он говорит со мной, но затем увидела его взгляд, сосредоточенный на Робби.
