XVII. Аббат - Александр Вячеславович Башибузук
«Даже не представляешь насколько ты прав… — я про себя улыбнулся. — Только начало, совершенно верно…»
На самом деле мне было глубоко плевать на царившее в монастыре моральное разложение, экономическая часть волновала гораздо больше, но доверие Ришелье стоило дорогого, а посему аббатству Руаямон в самые ближайшие сроки предстояло стать образцово-показательным религиозно-хозяйственным предприятием
— Ах какой хорошенький… — одна из проституток, огненно-рыжая толстушка приподняла свои внушительные груди и дурашливо запищала: — Ваше преподобие, я хочу вам исповедаться!!!
— И я, и я!!! — Остальные шлюхи громко засмеялись, наперебой демонстрируя свои прелести.
Монахи угрюмо молчали, видимо уже приняв новую действительность.
Я немного помедлил, потом развернулся и пошел в резиденцию, по пути бросив:
— Девок отправить назад в бордель и передайте своей мадам, чтобы немедля явилась ко мне. Остальных пока запереть.
Вошел уже к себе в кабинет, провел рукой по столешнице инкрустированной серебром и присел в роскошное кресло.
Мелькнула мысль приказать привести свою резиденцию в более приличествующий священнику аскетический вид, но решение так и не принял, потому что заявился баск.
— Ваше преподобие? — Саншо почтительно поклонился. — Мы нашли прежнего эконома, но прежде чем явить его к вам, я приказал немного отмыть старика — он совсем завшивел. И еще… бедолага похоже немного не в себе.
— Хорошо, приведете его немного позже… — я ненадолго задумался. — С чего бы начать? Начнем, пожалуй, с обыска. Поможешь?
Следующее время мы увлекательно провели, досматривая логово смещенного аббата, а Саншо вдобавок составлял подробную опись найденного. Трофеи впечатляли: отец Бонифаций оказался настоящим сибаритом и гедонистом: золотая роскошная посуда, огромный гардероб полный нарядов, куча драгоценностей, некоторые из которых составили бы честь самой королеве, черт побери, нашлась даже впечатляющая коллекция изысканной порнографии, причем не только европейской, но и подлинной китайской с индийской.
Правда денег обнаружили всего ничего — около пятисот ливров, хотя по моим предварительным прикидкам Боня спер за время своего правления не меньше ста тысяч, а скорее всего гораздо больше. Перед вступлением в должность, я тщательно изучил в канцелярии кардинала список владений аббатства, которые должны были давать доход не менее пятидесяти тысяч ливров в год, за вычетом расходов на само аббатство, а Боня правил целых три года и за это время ни гроша не передал ни в Сито, где базировался верховный капитул Ордена цистерцианцев, ни в конгрегацию кардинала. Только недавняя продажа большого и роскошного отеля в Париже, которым владело аббатство, принесла около семидесяти пяти тысяч ливров, но и эти деньги канули в никуда. А еще, бесследно пропали королевские выплаты за то, что на его территории была расположена королевская усыпальница, а само аббатство не заплатило ни денье налогов, сославшись на убыточность.
В общем, Бонифаций изрядно нагреб, и я дал себе слово, что сделаю все, чтобы эти деньги найти.
К сожалению никаких записей: расписок, банковских чеков и прочего, позволяющего проследить судьбу спертого пока тоже не обнаружилось.
— Святая Магдалена! — Саншо быстро перекрестился, а левой рукой ткнул в картинку где переплелись в любовной схватке несколько мужчин и женщин. — Это как же они так ухитрились? Настоящие акробаты! Куда это они ее? Святая Мария, неужели…
— Не отвлекайся мой друг, — я его хлопнул по плечу. — Изучишь позже, а пока тащи ко мне эконома.
Отца Фому действительно притащили прямо в кресле, потому что эконом уже с трудом ходил.
Совсем ветхий старичок подслеповато таращился на меня и блаженно улыбался.
— Отче, я Антуан де Бриенн…
— Ась? — эконом приложил ладонь к уху. — Чего говорите?
— Я Антуан де Бриенн, новый аббат… — я понемногу начал выходить из себя.
— Куда? — старичок мелко затряс плешивой головенкой. — Нет, нет, никуда я не поеду…
Я с трудом подавил в себе желание снова взяться за канделябр.
— Отче, я новый аббат…
— Моя мать была достойной женщиной!
— Отче…
— А отец чванливым пьяницей!
— Дьявол…
— Моя кормилица…
— А по башке, старый хрыч?! — я не выдержал, вскочил и схватил канделябр. — Мне плевать на вашу матушку и отца! Я Антуан де Бриенн, новый аббат! И если вы не заговорите, мне придется…
— А где прежний мерзавец Бонифаций? — а глазах старика внезапно появилось осмысленное выражение.
— В темнице.
Брат Фома кольнул меня взглядом:
— А кто вас назначил сюда?
— Его высокопреосвященство кардинал Ришелье, — я подвинул к старику назначение. — Сами читайте! Моя задача навести в аббатстве порядок, и я наведу его, черт побери, даже если мне придется сгноить здесь всех!
— Матерь божья! — брат Фома быстро перекрестился. — Услышал Господь мои молитвы! Ваше преподобие, я готов служить!
Я облегченно вздохнул, бережно поставил канделябр на место и обратно сел за стол.
— Мне доложили, что вы спрятали всю отчетность за последнее время.
Брат Фома быстро закивал.
— Да, да, спрятал, но вот только куда? — монах озадаченно почесал лысину.
— Вот же старый осел! — ахнул Саншо, а я опять с интересом глянул на свое инструмент для экзекуций.
— Вспомнил! — через несколько томительных секунд старик стукнул себя ладонью по лбу. — Все вспомнил! Я закопал документы в саду, возле старой усыпальницы! Прямо у корней дуба, со стороны стены!
— Брат Саншо, за лопаты. А вы немедля рассказывайте все, а начните с того, зачем Бонифаций отправил вас в подвал…
Старичок откашлялся и вывалил на меня поток информации.
Если вкратце, почти все время своей преступной деятельности Боня мылил на одну руку с братом Фомой, а последний тщательно все документировал из врожденной скрупулезности. И одновременно вел финансовую отчетность самого аббатства — то есть все прибыли и убытки. Преступная деятельность заключалась в том, что Бонифаций попросту массово продавал или сдавал в аренду земли и угодья монастыря третьим лицам, мало того, совершенно не платил налоги и присваивал пожертвования, да и весь доход беззастенчиво отправлял себе в карман. И все ему сходило с рук, потому что Боню прикрывали в руководстве Ордена цистерцианцев, а у кардинала до аббатства не доходили руки.
Но потом отец Фома и Боня переругались на почве того, что последний… вот тут должны заиграть фанфары… присвоил себе принадлежащую тому шикарную коллекцию порнографии, о которой я уже упоминал.
Фома воспылал праведной яростью и спер всю отчетность: ведомости, договора, расписки и прочую документацию, вместе с личным дневником аббата, в котором он подробно фиксировал все, за что и был посажен в темницу на хлеб и воду. Уж не знаю, почему Фому вообще не уморили, но скорей всего только из-за того, что особой опасности в экономе Бонифаций не видел, потому что тот был надежно изолирован, к тому же живыми деньгами распоряжался исключительно сам Боня.
— Вы мне вернете мое
