Дмитрий Емец - Череп со стрелой (СИ)

— Помочь ему надо. Не могу я так! — страдая, прошептал Рузя.

Вовчик, шипя, придержал его за локоть:

— Не вздумай! Убью! Пусть тащит!

— Почему?

— Он нас угробит. Двадцать километров пройдет без привала — и не устанет. А с этой штуковиной авось загоним его.

И они действительно его загнали, но не раньше, чем тот же Рузя повалился лицом в снег, и Улу при­шлось тащить еще и Рузю, поскольку Вовчик заявил, что у него грыжа, а Афанасий бестолково суетился, предлагая вызвать вертолет МЧС.

* * *

Афанасий поехал на встречу с Гулей. С «Крас­нопресненской» он перешел на « Баррикадную » и здесь, остановившись в переходе, чтобы завязать шнурок, стал свидетелем кое—чего интересного. По переходу шел явный миражист — юный, радостный рассеяный. Казалось, на его лицо падают со­леные океанские брызги, а сам он стоит на мостике пиратского корабля. Толкотни перехода он не за­мечал: для миражистов она несущественна.

Наперехват миражисту двигались два бритых шаманщика в разноцветных бусах. Они догоняли его сзади, прицеливаясь, чтобы подхватить его под локти. Тот, что шел слева, незаметно, как удавку, вытягивал из кармана зомбирующие бусы. Шаман— щики обожали захватывать миражистов, пополняя ими свои ряды.

Афанасий, которого никто не видел, потянулся к нерпи,но вмешаться не успел. Откуда—то вынырнул худощавый паренек в неприметной куртке и лыж­ной шапке, натянутой на самые брови. Он просто двигался навстречу шаманщикам, ни на кого из них не глядя. Два резких удара — и оба шаманщика, не успев даже удивиться, нырнули в задумчивость но­каута. Миражист проследовал дальше, так ничего и не заметив. Парень в лыжной шапке рывком натя­нул на голову капюшон, нырнул в толпу и скрылся. Все произошло в одно мгновение.

— Заклинание летит две секунды, сглаз — три се­кунды, а кулак — три удара в секунду! — прошептал Афанасий. Это был девиз вендов.

С Гулей Афанасий пересекся в торговом центре, где верхний этаж занимали кафешки, Гуля встреча­лась с подругой Зарой, с которой познакомилась на курсах по изготовлению кукол. Едва увидев друг друга, Гуля и Зара ощутили зашкаливающую род­ственность душ, сразу кинулись болтать — и бол­тали так неостановимо, что со второго занятия их прогнали, хотя курсы были платные, с которых вы­лететь почти нереально.

Зара отличалась какой—то необычной, мультяшной красотой. Глаза размером с блюдце и крошеч­ный, склонный к говорливости рот, куда с трудом входила чайная ложка. Гуля обожала Зару. Ей мож­но было рассказывать любые секреты, даже если ты кого—то убил, — Зара ничего не запоминала и во­обще слышала только то, что говорила сама. Уви­дев Афанасия, Гуля расцеловалась с Зарой (во время поцелуя между их щеками легко можно было про­сунуть ладонь) и, простившись с ней, перепорхнула к Афанасию.

— Ты опоздал, негодяй! — закричала она, пови­сая у него на шее.

Афанасий вовремя успел завалить центр тяжести назад, чтобы не опрокинуться с ней вместе на бли­жайший столик. Любимые девушки, к сожалению, весят примерно столько же, сколько и нелюбимые. Просто носят их с большим энтузиазмом.

— Опоздал? А во сколько мы договаривались?

Этого Гуля не помнила, и Афанасий резонно воз­разил, что в таком случае он и не опоздал.

— Ну и как утро прошло? — спросил он, отстра­няясь, чтобы увидеть ее лицо.

Гуля потащила Афанасия к столику, к которому невинно пристраивался интеллигентный бомжик, охотящийся за недоеденной едой.

— Эй! Видал, что делают?! Простите, но это наше!

Бомжик отпустил поднос и с достоинством уда­лился, сказав напоследок, что собственность — зло и принадлежит нам в большей степени то, от чего мы

— Угу. Только от выпивки ты, кажется, никогда не отказывался!.. Не, ну обнаглели! Из—под носа рвут! — буркнула Гуля и, догнав бомжика, сунула ему гам­бургер. Успокаивалась она так же мгновенно, как и приходила в бешенство.

— Ты спрашивал про утро. Паршиво мне бы­ло утром. Думала, сдохну. Мать перепугала. Не бу­ду больше такие фильмы смотреть! — сказала она, вернувшись.

На легкомысленном лице Гули мелькнули страх и озабоченность — тень той муки, которую боял­ся увидеть Афанасий. Но долго в страхе Гуля пре­бывать не смогла и сразу же вспомнила, что вчера выиграла пари. Поспорила с продавщицей, что в запечатанном йогурте окажется живой тарантул. Так десять человек сбежалось смотреть. Гуля даже не думала, что в маленьких магазинчиках столько всякого разного народа.

— И знаешь, что самое смешное? Я до этого по­нятия не имела, как выглядит тарантул. Только сло­во слышала.

Афанасий улыбнулся очень искренне и одновре­менно поймал себя на том, что искренности в его улыбке чуть меньше, чем он действительно показал. Он вечно ловил себя на наигрыше. Чувствовал себя человеком, в котором во всякой сердечной сцене, даже когда он абсолютно искренен, живет все про­считывающий режиссер, прикидывающий впечат­ление от своих слов и их последствия и делающий легкие, неуловимые для других корректировки, которых ему потом стыдно, потому что все—таки это были корректировки. И еще Афанасий недавно обнаружил, что самая большая ошибка умных лю­дей — втайне считать остальных людей дураками. Афанасий тоже был умный и тоже вечно насту­пал на эти грабли. Он не понимал, что у каждого человека, даже не очень начитанного, даже очень простого, в сердце есть четкий радар, распозна­ющий ложь и отношение. Он может сработать не сразу, а отсроченно, допустим на другой день, когда будешь проигрывать ситуацию в памяти, но сработает обязательно. И тогда ты потеряешь разом все.

Где — то в середине рассказа о тарантуле Гуля забы­ла, о чем говорила, мысль ее переключилась и лоб пересекла морщинка:

— А, да! Ты слышал про остров?

— Про какой?

— Девушка одна рассказала, из форта Долбушина... Болтушка ужасная!

— Больше, чем ты?

Гуля бросила в Афанасия пластиковой ложечкой:

— Противный! В общем, где—то есть остров, на котором тело навсегда остается молодым и пре­красным, а вот душа скукоживается и умирает. И так хорошо на этом острове, так весело, что люди не решаются его покинуть и остаются там навсегда. Если же когда—то они покинут этот остров, то пре­вратятся в прах.

И где этот остров? Где—нибудь в Океании? — с сомнением спросил Афанасий.

— Нет, где—то в России. То ли на Волге, то ли в Белом море. Он даже на картах есть. Просто никто не знает, что он ТАКОЙ. Думают, там закрытая военная часть или еще чего. Служба безопасности у них хорошо работает. За триста—то лет научи­лись

— За триста лет?

— Ну да. Остров со времен первошныров. То ли закладку туда кто притащил, то ли что. Как ты ду­маешь, это правда? Та девушка клялась, что правда.

Афанасий неосторожно выжал в кофе кетчуп и огорченно уставился на стаканчик Затем успокоил себя тем, что кетчуп лежит на дне. И будет там ле­жать, если не взбалтывать. И вообще, чего не видно, того нет. Кто сказал, что, пока кофе готовили, в него не роняли чего—нибудь похуже кетчупа? Какую—ни­будь холерную бактерию, безнадежно влюбленную в чумного микроба?

— Я узнаю про остров у наших, — пообещал он, про себя считая это полной чушью.

Гуля кивнула и внезапно спросила, знает ли Афа­насий Сашку. Афанасий отозвался, что всякий рус­ский человек знает хотя бы одного Сашку. Подойди к любому человеку на улице, спроси у него, знает ли он Сашку, и...

— Не занудствуй! Это ваш Сашка, шныровский, которого Фиа знает...

Афанасия втайне раздражало, что Гуле так мно­го известно о ШНыре. Он вроде особо и не рас­пространялся, а она сама собрала всю картину из множества оговорок, реплик, оценок и умолчаний.

Девушки умеют из трех мух собрать слона, да еще так собрать, что останется несколько кусков на суп.

Гуля поплевала на салфеточку и вытерла Афана­сию подбородок. Потом стала вытирать еще и губы но он отдернулся.

— Ты запачкался! У тебя крошечки! Плохой мальчик!

Я тебя когда—нибудь убью! — пригрозил Афа­насий.

Гуля всплеснула ручками:

— Ой! Ты не мог бы повторить? Поскрипи, по­жалуйста, еще зубками! Ты такой миленький, когда это говоришь! Такой грозненький!.. Можно я тебя на телефончик запишу?

От записи на телефончик Афанасий отказался. Он знал, что Гуля способна поставить это на зво­нок и умилять ‹‹грозненьким принцем» всех своих подруг.

— Так тебе интересно про Фиа? — спросила Гуля.

Афанасий благоразумно ответил, что нет. Он был

в курсе, что лучший способ выведать что—либо у гу— ли — именно об этом ее и не расспрашивать. Тогда любая информация выльется сама под давлением естественной болтливости.

— Фиа — новая любимица Дионисия Тиграно­вича. Млада и Влада ее люто ненавидят, но и поба­иваются! А то мало ли. Она представит кресло, а у кресла окажутся зубы и пищеварительный аппарат.