Игорь Ефимов - Новгородский толмач

Иван рассказал, как они плыли по ночам, а днем прятали свои ладьи в камышах. Проплывая в виду большого города, отряд принимал вид купеческого каравана или рыболовной артели. Им удалось незаметно достичь Сарая-Берке, и рано утром они ворвались в город, почти не встретив сопротивления. Прав был Кара Бешмет: народ, не умеющий строить крепкие каменные стены, не может себе позволить роскошь — жить в городах.

Нападавшие были поражены благоустройством монгольской столицы. В городе они увидели прекрасные мечети, пышные сады, высокие дома, улицы, вымощенные камнем. Не было только одного: оборонительного рва с башнями и пушками. После вторжения Тамерлана вот уже почти сто лет никто не смел нападать на монголов. Они слишком полагались на внушаемый ими страх и оставили свою столицу беззащитной.

Нападавшие взяли много добычи, увели толпы пленников, среди которых были и близкие родственники хана Ахмата. Возможно, известие об этом дерзком нападении повлияло на его решение отступить от Угры. Но главное, главное! Иван Курицын отыскал среди русских рабов племянника своей жены! И привез его с собой.

Видели бы Вы счастье Марии Курицыной. Будто ей вернули родного сына. Впервые я слышал, как она может смеяться — так от души, так безоглядно. Уж не знаю, сколько дней поста назначил бы ей ее духовник, если бы услышал такой смех. За восемь лет плена мальчик превратился в красивого юношу, который немедленно стал любимцем всего семейства. Хозяевами его были турки, поэтому он теперь свободно говорит по-турецки. Я буду брать у него уроки. Он рассказал, что брат Марии и остальные члены семьи тоже были проданы туркам. Однако он запомнил имя их хозяина в Стамбуле. Как знать — между Москвой и султаном идет обмен послами. Может быть, Ивану удастся присоединиться к очередному посольству и выкупить в Стамбуле стальных родственников. Надежда! — она меняет всю жизнь человека, наполняет нас до краев, как огонь печи наполняет теплом весь дом.

Город ликует, колокола звонят, мед и пиво текут рекой. Епископ Ростовский Вассиан на свои средства нанял знаменитого художника Дионисия писать иконостас для Успенского собора. Священники в церквах возносят благодарственные молитвы. Но при этом предостерегают: «Да не похвалятся неразумные, будто они своими мечами и стрелами и пушками отбили врага. То чудо чудное совершено волею Всевышнего и Пречистой Божьей Матери, заступницы нашей».

Может быть, и так. Но ведь орудиями для своих чудес Господь избирает людей. И у меня нет сомнения в том, что на этот раз Он избрал двоих: воеводу Данилу Холмского и принца Ивана. Это в их сердца он вложил столько мужества, что они могли заразить им все войско. Только увидев в боях на Угре, что русские решились стоять насмерть, враг ослабел духом и отступил.

Но почему я говорю «отступил»?

Нет, не отступил он, но повернул туда, где путь ему не преграждали щиты воинов, готовых встретить захватчиков лицом к лицу. У грабителей не хватило сил прорваться к Москве — они ринулись грабить тех, кто был в этот момент слабее. Плевать, что это был их недавний союзник — Литва. Татары грабили и жгли литовские города, пока не насытились добычей. И лишь после этого вернулись в свои степи.

Боюсь, что монастырские летописцы и хроникеры, записывающие сегодня в Москве это событие, изобразят дело так, будто и боев никаких не было. Постояли, мол, два войска друг против друга и разбежались, когда Господь решил вмешаться и не допустить погибели русских христиан, за которых так усердно молились их пастыри. Сохраните мое свидетельство, любезный брат, пусть хоть один голос донесет до потомков, как было на самом деле.

Должен закончить это послание и бежать укладываться в дальнюю дорогу. Отбившись от татар, Москва срочно шлет свою рать на север, на помощь Пскову. Федор Курицын порекомендовал меня князю Оболенскому как единственного толмача, знающего эстонский. При военных действиях на территории Ливонии это может очень пригодиться. Живущие там эсты сильно злоблены против немецкого господства и будут рады помочь русским войскам. Видимо, следующее мое послание будет написано уже после нашего возвращения из похода.

На этом прощаюсь с Вами, досточтимый брат, и благодарю Господа, что Он дозволил на этот раз нашим народам не проливать крови друг друга.

Дружески к Вам расположенный

Милая, дорогая Грета!

Как близко я был от тебя на этот раз! Всего каких-то сто верст с небольшим. И как я рад, что эти версты так и остались между нами. Ибо явился я в ваши края вместе с псковско-московским войском. И мне страшно подумать, что могло бы случиться со всеми вами, если бы эти головорезы ворвались в Мемель.

Не первый раз я вижу войну. Но, видимо, так никогда и не смогу понять, каким образом она превращает вчера еще достойных людей в кровожадных извергов, с хохотом переходящих от одного злодеяния к другому.

Не буду мучить тебя описаниями того, что мне довелось увидеть во время похода в Ливонию в феврале этого года. Скажу лишь, что такого разгула бессмысленного изуверства не видала эта земля. Конечно, псковичей переполняла жажда мести — ведь немцы зверствовали в их краях все прошлое лето. Но не сказал ли Господь: «Мне отмщение и Аз воздам»?

Впрочем, почему я осуждаю и обвиняю только других? Разве сам я остался свободен от кровожадных страстей? Когда русская рать штурмовала город Вильянди, разве не скакал я на коне и не вопил, как безумный? Посреди города высился неприступный замок Феллин. Там укрылся магистр Тевтонского ордена Бернгард фон дер Борх с остатками своих рыцарей. Как я мечтал, чтобы пушки Фиораванти пробили брешь в стене замка! Чтобы русские ратники ворвались внутрь, вытащили магистра из его палат и повесили на самой высокой башне. Сколько он пролил русской крови за последние десять лет! Вдобавок, у меня были личные причины ненавидеть этого человека. А если бы рядом с ним вздернули еще некоего кладовщика, хранителя сапог и упряжи, я был бы счастлив втройне.

Но взять Феллин нам не удалось.

В марте началась весенняя распутица, и князь Оболенский отдал приказ возвращаться в Россию. Обозы с награбленным добром, вереницы пленных, стада угоняемых коров и овец заполнили все дороги. Земля эта заплатила за кровавые авантюры рыцарей тяжелую цену.

Я простился с эстонскими проводниками, помогавшими нам во время кампании, раздал им обещанные подарки и деньги. Мои услуги были больше не нужны, и князь разрешил мне возвращаться в Москву. Сам он сначала должен был провести несколько дней в Пскове, где город устраивал празднества в его честь. Как ты догадываешься, мне тоже очень хотелось завернуть по дороге в Псков, посетить дом моего бывшего хозяина. Я упросил князя взять меня с собой.

Прошло пять лет со времени моего внезапного бегства. Опасность, заставившая меня уехать из города, еще не исчезла совсем. Но вряд ли кто-нибудь мог опознать в кремлевском подьячем из княжеской свиты бывшего приказчика из книжной лавки Алольцева. Тем более, что за это время я сменил прическу, имя, отпустил бороду.

Первая талая вода уже журчала под снегом, когда я подходил к дому Алольцевых. Жирные сосульки свисали с навеса над воротами чуть не до земли. Похоже было, что ворота не открывали за зиму ни разу. Какой-то дух запустения висел над всем домом. Узкая тропинка между сугробами вела к калитке, но свежих следов на ней не было видно.

Я постучал. Сначала кулаком, потом рукояткой сабли. Стучать пришлось долго. Наконец женский голос спросил:

— Чего надо?

— Дома ли хозяева? Ермолай Лукич, Андрей Ермолаич, Людмила?

Звякнул засов. Калитка приоткрылась. Закутанная в платок женщина вгляделась в меня, потом всплеснула руками и начала негромко плакать. Взяла меня за рукав зипуна и повела между сугробами в дом. В горнице размотала платок, и только тут я узнал служанку Катю — мою бывшую «игровую». Лицо ее заметно огрубело за эти годы, кожа на руках покраснела и потрескалась. Судя по связке ключей на поясе, она теперь выполняла обязанности домоправительницы. Она усадила меня за стол, сама села напротив и тихим голосом поведала об ужасной судьбе, постигшей дом Алольцевых.

Рассказала, как навалилось на них прошлым летом немецкой силы видимо-невидимо, говорят, будто тысяч до ста. Как заполнили они все Завеличье своими шатрами, и пиками, и латами. Как выстроили за рекой вал, как установили на нем пушки и стали палить по стенам и по башням и по храму Святой Троицы. Как князь Шуйский от страха готов был бежать без оглядки, едва его удержали.

А на помощь позвать — так кого же?

Москва едва от Орды отбивается. С Новгородом нелюбье давнее. Братья князя Ивана побыли тут неделю, так от них разоренье одно получилось, хуже, чем от немцев.