Василий Гавриленко - Последний поезд
— Что случилось, Марина?
— Отвезите меня домой.
— Но, я думал…
— Вы неправильно думали.
Мне казалось, что в какой-то голливудской мелодраме я видела подобную сцену: он, она, «Вы не за ту меня приняли». Приятно чувствовать себя актрисой.
Но Игорь Матвеич, похоже, не смотрел голливудских мелодрам. С лица его не сходило выражение крайнего удивления: точно на глазах его грязная дворняжка превратилась в чистокровного пуделя.
— Отвезите меня домой, — повторила я.
Свечи догорели, и стало совсем темно.
К многоэтажке в Свиблово меня доставил шофер. Открывая заднюю дверь черного «Мерседеса», я жалела, что ночь, и никто не видит, из какой я выхожу машины.
— Ты где была? — накинулась на меня Илана. Встрепанная, с темными полукружьями под глазами, она явно еще не ложилась в постель.
Ничего не отвечая, я проследовала к своей кровати и, как была, в туфлях, джинсах, — упала на нее.
Наутро Илана устроила скандал. Она кричала, что я — распутная девка, что меня надо вышвырнуть из квартиры, что она пожалуется Ирине Мухамедовне и даже напишет моей матери.
Лишь когда я рассказала, как и с кем я провела вчерашнюю ночь, Илана немного успокоилась. В отличие от нее, Ольга и Жанна были в полном восторге от моего рассказа. Ольгу особенно впечатлило, что Игорю Матвеичу прислуживает японец.
— Надо же, — задумчиво сказала она. — Видать, твой папик…
— Он не мой папик.
— Ну, твой будущий папик, — настоящая шишка. Обычно на Рублевке работают таджики, ну, максимум, китайцы… А тут — японец.
— Ты правильно сделала, что его отбрила, — вставила Жанна.– Скоро он тебе позвонит.
— Не позвонит.
— Почему ты так думаешь, Иланка?
— Такие не звонят.
Он и вправду не позвонил — он пришёл сам. Ровно через неделю появился на пороге, в блестящем новизной костюме («От Бриони», — восхищенно шепнула Ольга), с букетом белых роз. Лицо бледное, осунувшееся — куда только подевалась всемогущая уверенность в завтрашнем дне?
Словно не замечая вылупившихся на него из-за моей спины девчонок, с трудом подбирая слова, и будто бы удивляясь самому себе:
— Марина, я долго думал… Это что-то невероятное, необъяснимое… Марина…
— Что вы хотите, Игорь Матвеич?
— О, — поморщился он. — Прошу тебя, не надо этого «Матвеича»! Называй меня Игорь.
Он помолчал, переминаясь с ноги на ногу, — новые туфли поскрипывали. Наконец, вспомнил, что держит в руках букет.
— Это тебе.
— Спасибо, — я взяла розы.
— Чего ж вы стоите на пороге, заходите, — подала голос Ольга.
Игорь Матвеич вздрогнул, бросил на нее диковатый взгляд — он и вправду, кроме меня, никого кругом не замечал.
— Нет, благодарю, — пробормотал сквозь зубы. — Марина, я хотел бы… пригласить тебя в ресторан. Я заеду завтра вечером. Можно?
— Заезжайте… Игорь.
Игорь Матвеич расцвел! Он словно и вправду стал Игорем, сбросив с плеч пару десятков лет.
— Спасибо, Мариночка.
Дотронувшись губами до моей руки, Игорь Матвеич побежал вниз по ступенькам, стуча подошвами туфель. Не верилось, что еще недавно он был волком ночи…
Как только дверь квартиры закрылась, Илана объявила, что я гублю свою жизнь.
— Тебе восемнадцать лет, ты еще девочка, — с искренней горечью сказала она.– Ради домов с японцами и дурацких машин ты совершаешь насилие над собой. Марина, ты встретишь свою любовь, поверь мне. Не делай ошибку. Всю жизнь потом жалеть будешь!
— Я буду всю жизнь жалеть, если не сойдусь с ним.
Это грубое слово «сойдусь» покоробило Илану и, пожав плечами, она ушла в кухню.
Больше, чем нравоучения Иланы, меня потрясло смятение Ольги. Похоже, она представляла своего папика как-то по-другому: более молодым или более красивым. Как бы то ни было, поколебать мою решимость ничто не могло, и вечером следующего дня я сидела с Игорем Матвеичем в той самой Ламборжини Диабло.
От посещения ресторана я, к величайшему огорчению своего ухажера, отказалась.
— Лучше в кино, на «Аватар», Жанка говорит — супер!
— Кино так кино, — Игорь Матвеич покорно склонил голову. — В «Пушкинский»?
— Только не «Пушкинский», — взмолилась я. — Жанка говорит, старье, там даже очков не дают.
— Очков?
— Ну да, 3D-очков.
— Ах, 3D. Так куда?
— В «Каро-фильм», что в «Европейском». Ну, знаешь, у Киевского вокзала.
— Знаю, — он улыбнулся, умиляясь моей горделивой точности: «смотрите, как хорошо я знакома с городом!».
Набитый битком зал восторженно охнул, когда хвостатый аватар спрыгнул со скалы прямо на спину необычайно красивого крылатого существа. Мир планеты Пандора, придуманный Джеймсом Кэмероном, прямо с экрана перелился в зал. Волшебные очки! Мне казалось, что я — непосредственный свидетель этой красивой любовной истории, а может быть, даже ее участник. Еще мгновение, и я бы поверила: я — инопланетянка с сиреневой кожей и хвостом, но фильм закончился и по экрану пошли титры. В зале включился свет. Сняв очки, — голова слегка гудела, не до конца еще вернувшись с Пандоры, — я повернулась к своему спутнику и… обомлела. Игорь Матвеич спал! Спал, спрятав глаза за разноцветными стеклами очков, и, кажется, даже тихонько похрапывал.
— Игорь Матвеич, — я тронула его за плечо.
Он встрепенулся.
— А? Марина! Я же просил — просто Игорь.
— Игорь, ты заснул.
— Не может быть!
— Ты даже храпел.
— Храпел? — Игорь Матвеич засмеялся. — Ну, тогда возможно. Прости, Марина, но мне кино не понравилось — какой-то мультик.
Похоже, во всем огромном зале так считал лишь он один. Зрители расходились возбужденные и раскрасневшиеся, вовсю делясь впечатлениями от просмотра. Я пожала плечами и пошла к выходу. Игорь Матвеич семенил сзади.
После «Аватара» мы поколесили по городу, и, наконец, заехали в ресторанчик японской кухни, расположенный в пришвартованной к набережной посудине, отдаленно напоминающей джонку. Здесь было немного народу, звучала уютная музыка, под потолком вращались бумажные бабочки.
Официантка — «гейша», (красное кимоно, пучок волос, проткнутый двумя спицами, традиционные деревянные туфли) принесла меню. Игорь Матвеич без раздумий сделал заказ:
— Стейк кобе с шиитаке. Разумеется, приготовленный шеф-поваром.
Я краем глаза заглянула в меню и обомлела: «Десять тысяч рублей за порцию»!
«Гейша» поклонилась, сложив руки на груди; ушла, семеня ножками.
— Игорь, что такое «кобе с шиитаке»? — спросила я.
— Не пробовала? — усмехнулся мой спутник. — «Кобе» в Японии называют премиальную породу мраморных коров, их держат на специальной диете из саке (это японская водка) и пива. Каждый день им массаж делают, чтоб не уплотнялись мышцы, и мясо было нежным.
Я смотрела на него, выпучив глаза: шутит? Но Игорь Матвеич, похоже, и не думал шутить. Я представила несчастных спаиваемых буренок, (ко всем своим бедам еще и мраморным), которым и массаж-то делают с одной-единственной целью: повкусней скушать их. У меня пропал аппетит.
— Ну, а шиитаке? — спросила я не без боязни.
— Это просто грибы.
Подошла официантка.
— Прошу вас следовать за мной.
— Чего она хочет? — удивилась я.
— Так надо, — Игорь Матвеич встал и подал мне руку. — Пошли.
«Гейша» привела нас в пышущую жаром кухню. Здесь пахло специями и рыбой; узкоглазые повара, ловко орудуя широкими ножами, шинковали, резали, потрошили.
— Прошу.
«Гейша» указала на огромную, пышущую жаром плиту, рядом с которой стоял моложавый с виду японец. Он поклонился.
— Миня совут Хикиро Наасато, я есть шеф-повар. Я готовить вам стейк кобе.
И началось действо, напоминающее камлание шамана. Японец отрезал мясо, что есть силы лупил по кроваво-красной мякоти деревянным молоточком; насыпал специи: перед ним клубилось желтоватое облачко, сладковато-пряный запах которого проникал в ноздри. Я сглотнула слюнки.
Наконец, шеф-повар швырнул (иначе не назвать этот энергичный жест) мясо на раскаленную плиту. Раздалось змеиное шипение. Откуда ни возьмись, в его руках возникла большая сковородка, в которую Наасато бросил слегка подгоревшее на плите мясо.
— Шиитаке, — сообщил он, показывая нам какие-то прозрачно-бурые кусочки. Грибы отправились на сковородку. Пять минут энергичного помешивания — и вот японец держит в руках красную плоскую бутылочку.
— А теперь — фламбе, — крикнул повар (по всему было видно, что работа доставляет ему наслаждение). — Hennessy!
Плеснув из бутылки на сковородку, он чиркнул невесть откуда взявшейся зажигалкой (и вправду — колдун!). Над сковородой вспыхнуло синеватое пламя. Удивительный запах, не поддающийся описанию, но чрезвычайно приятный, распространился вокруг.
