Хроники особого отдела - Александр Игнатьев
Глава 27
Глава 2. Наследие Дракона. Часть 11
«Кто не был в Сиане, не посетил Поднебесную», ̶ говорят китайцы.
Город, ставший центром распространения буддизма.
Город ̶ начало Великого Шелкового пути.
Город, являющийся действительной колыбелью человеческой цивилизации. Первый среди четырёх древнейших городов. Константинополь, Рим, Багдад много моложе.
Сегодня это ещё и пятнадцатимиллионный мегаполис.
Город ̶ наукоград.
Город ̶ металлург.
Город, прочно связанный с туристическим бизнесом.
Город ̶ загадка.
***
Дорога невероятно вымотала всех. Разбитое шоссе и холод в самолете вытрясли силы, не дав при этом отдыха и сна. Группа оказалась в городе за трое суток до прибытия состава, но надежда на передышку истаяла в тот миг, когда нога Яна ступила с трапа на землю.
Перед прибывшими шли солдаты китайской народной армии ̶ по утоптанной дороге, которая извивалась вдоль каменной стены, ровной и бесконечной, до самой до линии горизонта,
— Великий Шёлковый путь, — ни к кому не обращаясь, сообщил полковник.
К ним, торопливо пересекая нескончаемый поток одинаковых серых усталых лиц, спешила рота совсем иных бойцов.
Солдаты, в толстых добротных ватниках и шапках-ушанках, гулко топали надетыми на серые валенки калошами. Остановившиеся китайцы косили глазами на необычное ухоженное воинство, с красными звёздами на лацканах, и на двух старших офицеров, которые ждали их у обочины. Один – могучий капитан, и, второй – полковник, (он казался худым, даже щуплым, рядом с рослой фигурой стоящего рядом богатыря).
От роты отделился прапорщик и, с чёткостью, которая вырабатывается автоматически годами службы, обратился:
— Товарищ полковник, разрешите доложить. – Дождавшись кивка, он продолжил с секундным перерывом: — группа размещена, люди накормлены. Ждём прибытия состава через 65 часов. Местность обследована. Холмистая. Удобная, как для дальнего, так и для ближнего боя. Всё в порядке.
Ян ещё раз кивнул и, повернувшись к Илье, скомандовал:
— Следуй с Борисом Евгеньевичем. Всё лично проверь и тренировки не забудь. Занятие позиций два раза в день. Инструктаж проведу лично, по прибытии поезда.
Затем, уже поворачиваясь к ожидающему его студебеккеру, приказал прапорщику:
— Людей кормить кашей с мясом! Мяса много давать. Силы будут нужны. Слышишь, Телицын, мяса, каши с маслом! Три раза в день. По две порции.
***
Вечером, в тёплом дощатом бараке, освещённом пыльными тусклыми лампами и уставленном двухъярусными нарами, Илья выстроил роту. Места было мало, и богатырю, только что пропаренному в бане, и, одетому в новую аккуратную гимнастёрку, почти излучающую свет от белоснежного подворотничка, приходилось вжиматься в перемычку нар. Голова слегка кружилась после съеденного ужина. Хотелось, как можно скорее, закончить этот бесконечный день, лечь на приготовленную обходительным Телицыным койку за занавеской... и спать-спать-спать…
Но пока до этого было далековато.
Перед ним стоял чисто выбритый, аккуратный и степенный Борис Евгеньевич. На его гимнастёрке, с тремя полосками после ранений, выделялся новенький орден Красной Звёзды, вручённый совсем недавно в очень торжественной обстановке самим Худояровым. За Калининград.
Он внятно, негромким чётким голосом, называл фамилии личного состава:
— Рядовой Петров!
— Я! – отзывался гулким эхом голос из строя.
— Рядовой Слобода!
— Я!
Все фамилии сливались в одну линию звуков, и Илье на миг показалось, что он опять сидит в опере и смотрит, как, прислонив смешной театральный бинокль на палочке к глазам, Ксения слушает арию.
Мираж разрушил гаркнувший в ухо голос:
— Рядовой Святошин!
— Можно Свят!
Илья сфокусировал взгляд на нарушителе вечерней переклички и, ещё не включив мысли, автоматически скомандовал:
— Четыре наряда вне очереди!
— Никак нет, товарищ капитан, — бодро парировал рядовой. — Больше трёх никак нельзя. По уставу не положено!
Илья, окончательно переставший медитировать, озадаченно уставился на разговорившегося бойца. Стоящие заулыбались, расслабившись.
— Отставить смех, — почему-то занервничал Телицын.
И тогда Илья грузно опустился на застеленную койку и начал рассказывать всё, что узнал от Яна о горе. Легенду про отдавшего жизнь учителя и побежавшего спасать его ученика. О твари, которую сейчас вёз Непершин, и о монстре, заточенном в горе.
Улыбки солдат таяли одна за другой…
— Мы — истребители нечисти, наша рота — пример всем и во всём. Мы обязаны быть лучшими в физической подготовке, в дисциплине и даже в ношении гимнастёрки. Никаких поблажек. И должны победить,— закончил он, удивляясь своей собственной, плавной торжественной и пафосной, речи. Усмехнулся, глядя в озадаченные лица:
— Всем спать. Завтра тяжёлый день.
***
Георгий Валентинович Утехин прилетел в Китай в третий раз. Дважды его принимали в столице, которую союзники и местные именовали Бейджинг, а иммигранты, во множестве спешно набранные переводчиками, по-русски называли Пекином.
Здесь, в этом почти первобытном мире дикой смеси каллиграфии, непонятных закорючек и значков, всё ещё шла истребительная гражданская война. Два непримиримых лагеря, две идеологии сражались и убивали ни в чём не повинных неграмотных крестьян – далеко-далеко от очнувшейся, после уничтожения, фашистской Германии Европы и возрождающегося из руин СССР.
Под впечатлением этой мысли он и находился всё время перелёта в Сиань, а прибывший с полковником Худояров хриплым кашлем отвлекал и раздражал его.
Наконец, Утехин не выдержал и поинтересовался:
—... Следовательно, вместо того, чтобы вспомнить речь товарища Берии и прощупать всевозможные варианты объединения разрозненных групп коммунистически настроенного народа, вы, как со списанной торбой, носитесь с какой-то проржавевшей цистерной? Надеетесь, что устроив спектакль, убедите меня в наличии потусторонних сил? Вы в уме, Худояров?!
Рашид Ибрагимович опять зашёлся в надсадном злом кашле, а стоящий рядом полковник только хмыкнул и, с жестом радушного хозяина, провозгласил:
— Там нам китайские товарищи стол накрыли. Надо не обидеть. Поесть. – Утехин зло посмотрел на наглеца, по которому явно давно плакала Воркута, но без возражений прошёл в соседнее помещение.
Некоторое время ели молча. Утехин наблюдал, как с аппетитом съел суп из молока и каких-то плавающих в нём бело-розовых червяков полковник, и как, нехотя, ковырял ложкой бурую рисовую кашу Худояров. Сам он смог съесть только белую лапшу с кусочками рыбы, поэтому, меньше чем через четверть часа, отодвинул тарелку.
Полковник, казалось, не заметил действий старшего по званию и, продолжая что-то жевать, интересовался через переводчика возрастом стоящих на полу ваз.
«Молокосос хочет таким образом поставить меня на место. С подачи
