Златан Ибрагимович - Я — Златан

Ты напоминаешь мне одного игрока, которого я тренировал, будучи в «Милане», — сказал он.

Я думаю, я знаю, кого вы имеете в виду.

Серьезно?

Я тысячу раз это слышал.

Отлично. Выброси из головы все эти сравнения. Ты не новый ван Бастен. Ты лучше. У тебя есть свой собственный стиль. Но Марко ван Бастен лучше двигался в штрафной. Здесь я собрал его голы. Изучи его движение. Впитывай. Учись.

Капелло спешно покинул раздевалку, и я остался наедине с этими записями. Я начал смотреть, и да, там действительно были все голы ван Бастена, с разных точек и расстояний. Мяч пулей влетал в ворота, он забивал снова и снова. Я просидел так минут 10—15, и не знал, когда я смогу уйти.Капелло, наверное, оставил кого-то у двери? Вряд ли. Я решил посмотреть всю кассету. Она шла уже где-то полчаса, и я решил, что хватит. Этого должно быть достаточно. Я ушел. Я сделал это тихо, без лишнего шума. Уяснил ли что-то? Пожалуй, лишь главный посыл: Капелло хочет, чтобы я забивал голы. Я должен был вбить себе это в голову, реализовать в движениях, систематизировать это как-то. Это совсем не шутки, и я это понимал.Мы возглавляли таблицу, но боролись с «Миланом», а потому для победы в чемпионате я должен был продолжать забивать. Серьезно, ничего больше, но там, в штрафной, мне приходилось непросто. Меня очень хорошо опекали. Защитники соперника буквально вцеплялись в меня, как волки. Про мой характер ходили слухи, поэтому игроки и болельщики пытались провоцировать меня какими-то оскорблениями и прочим дерьмом. Цыган, бомжара, что-то про мою мать и семью, еще какая-то фигня. Время от времени я взрывался. Были какие-то удары головой или что-то в этом роде. Но когда я зол, я играю лучше всего. 17 апреля в матче против «Лечче» я оформил хет-трик, болельщики сходили с ума, а журналисты писали: «Говорили, что он забивает недостаточно. Но у него уже 15 голов!»Я был третьим бомбардиром Серии А. Говорили, что я важнейший игрок «Ювентуса». «Ибра, Ибра!» — все вокруг мной восхищались.

Но неприятности поджидали меня прямо за углом.

ГЛАВА 13

Я понятия не имел, что полиция и прокуроры прослушивают телефон Моджи, и это было, наверное, хорошо. Мы с «Миланом» сражались за чемпионство, и впервые в своей жизни я жил вместе с кем-то. Хелена трудилась просто на износ. В дневное время она работала во Fly Me (авиаперевозчик — прим, пер.) в Гетеборге, а вечером подрабатывала в ресторане. И еще она успевала учиться в Мальмё.

Она слишком много работала, и ее стало подводить здоровье. Я сказал ей: «Хватит на сегодня. Просто останься со мной». Это было серьезное предложение, я думаю, что она восприняла его хорошо. Наконец-то она получила время для того, чтобы вздохнуть полной грудью.

Я переехал из квартиры Индзаги в удивительные апартаменты с высокими потолками в том же здании на Пьяцца Кастелло. Оно напоминаю мне церковь, а на первом этаже располагалось кафе под названием Mood, где работали ребята, с которыми позже мы подружились. Иногда они обслуживали нас за завтраком, и хотя у нас не было детей, но зато у нас был мопс Хоффа, маленький пухленький зверь. Как-то мы купили три пиццы на ужин — одну для меня, одну для Хелены и одну для Хоффа. Он съел ее всю за исключением корки, которую он распотрошил и разбросал по всей квартире — отдельное спасибо! Эта собака была нам как маленький толстенький ребенок, и мы вместе хорошо проводили время. Правда, мы с Хеленой все же были из разных миров.

В один из наших отпусков мы полетели вместе с моей семьей бизнес-классом в Дубай. Я и Хелена знали, как нужно вести себя во время рейсов. Но моя семья — это нечто. В шесть утра мой младший брат захотел виски. Маме не нравилось, когда ее дети употребляют алкоголь, и только представьте, что она сделала дальше. Это был ее способ решать подобные вопросы. Она просто взяла ботинок и стала бить им по голове Кеки. Просто бах, бум и Кеки совсем сбрендил, попытался ответить. Шесть часов утра, в бизнес-классе полный бедлам. Я смотрю на Хелену, а ей просто хочется провалиться сквозь землю.

Обычно я отправлялся на тренировочную базу в 9:45, но в один прекрасный день я опаздывал. Я метался по квартире, и вдруг мне почудился запах дыма. Ну, так, по крайней мере, сказала Хелена. Я не знаю. Единственное, что я знаю на сто процентов: когда я открыл дверь, чтобы выйти, у парадной двери был пожар. Ктото собрал в охапку несколько роз и поджег их. В здании у всех у нас были газовые плиты, и в соседнем подъезде вдоль стены была проложена газовая труба. Все могло кончиться очень плохо. Мог запросто произойти взрыв. Но мы таскали воду ведрами и потушили огонь, и мне было жаль, что я не открыл дверь на тридцать секунд раньше. Этот идиот был бы пойман с поличным, и я бы уничтожил его.

Полиция так и не узнала, кто это сделал, и позже мы забыли об этом случае. Нельзя же все время помнить о плохом.

Существуют и другие вещи, о которых стоит думать. Все время поступал новый материал для раздумий, и произошло много чего. К примеру, в Турине у меня была встреча с двумя придурками из Aftonbladet.

Это случилось, когда я еще жил в отеле Meridien. Aftonbladet хотел улучшить наши отношения, как они сказали. Я приносил им доход и Мино думал, что самое время зарыть топор войны. Но я просто так ничего не забываю. Материалы врезались в мою память. Я всегда добиваюсь своего даже десять лет спустя.

Когда ребята из газеты прибыли, я был в своем номере в отеле, и я думаю, что они вели какие-то переговоры с Мино. Когда я спустился, то почувствовал, что оно того не стоит. «Сфабрикованный полицейский отчет!», «Как вам не стыдно, Златан!», — и это по всей стране. Я даже не поздоровался. Я был просто разъярен. Во что они играют? Думаю, научил их уму-разуму, и, возможно, изрядно напугал. Я даже бросил в одного из них бутылкой воды, метя в голову.

— Хрен бы вы справились, будь на моем месте.

Я был сыт всем этим по горло и зол и, наверное, мне сложно объяснить вам, под каким давлением я находился. Это были не только средства массовой информации. Это были фанаты, 60лелыдики, тренеры, руководство клуба, мои товарищи по команде, деньги. Я должен был играть, и если не мог забивать голы, то должен был выслушивать мнение каждого обо всем этом, и мне нужно было найти какой-то выход. У меня был Мино, Хелена, ребята по команде, но они были чем-то не тем. Были простые вещи,

как и мои автомобили, которые давали мне ощущение свободы. В то время я получил свой Ferrari Enzo. Автомобиль стал одним из моих условий на переговорах по контракту. Там был я,'Мино, Мохики, исполнительный директор Антонио Джираудо и Роберто Беттега. Мы сидели в комнате, обсуждали мой контракт, когда Мино вдруг сказал:

Златан хочет Ferrari Enzo!

Все просто переглянулись. Enzo являлся последней моделью Ferrari: самый потрясающий автомобиль, который когда либо был выпущен компанией, и было сделано только 399 автомобилей и нам показалось, что мы просим слишком многого. Но Моджи и Джираудо, казалось, рассматривают все как разумную просьбу. В конце то концов, Ferrari принадлежит владельцам «Ювентуса». Все это было похоже на «да, конечно, парень должен иметь Езжп».

Это не проблема. Мы найдем одну из них для вас, — сказали нам и я подумал: «Ничего себе, какой клуб!».

Но, конечно, не все было так просто. Когда контракт был подписан, Антонио Джираудо сказал мимоходом:

Этот автомобиль — это старый Ferrari, не так ли?

Я был поражен и посмотрел на Мино.

Нет, — сказал он. — Новый. Тот, который был выпущен всего в 399 экземплярах.

Джираудо сглотнул.

Я думаю, что у нас могут быть проблемы, — сказал он.

Оставались лишь три забронированные машины, и была еще

длинная очередь желающих с очень громкими фамилиями. И что делать? Мы позвонили боссу Ferrari Луке ди Монтеземоло и объяснили ситуацию. Будет трудно, сказал он, почти невозможно. Но в конце все получилось. Я получил одну и обещал никогда не продавать.

Я буду хранить ее у себя до своей смерти, — ответил я и, честно говоря, я люблю эту машину.

Хелена не любила ездить на ней. На ее вкус она слишком дикая и какая-то выпуклая. А я сходил с ума по этой машине еще по одной причине. Автомобиль был классный, быстрый: вот он я, который достиг этого в жизни. Enzo дал мне чувство, что я должен работать усерднее, чтобы заслужить его. Я мог смотреть на него и думать: если я не буду хорош, то потеряю его. Эта машина стала моим новым стимулом.

Прежде, когда я нуждался в чем-то подобном, я делал татуировку. Тату стали для меня чем-то вроде наркотика. Я всегда хотел

чего-то нового. Но они никогда не были импульсивным решением, все до одной были хорошо продуманы. Тем не менее, в самом начале я был против них. Мысль о тэту ассоциировалась у меня с плохим вкусом. Но соблазн в скором времени оказался сильнее. Александр Остлунд помог мне сделать выбор, и первой татуировкой стало мое имя белыми чернилами на талии. Увидеть ее можно только тогда, когда тело загорело.