Земля заката - Алексей Алексеевич Доронин
В Свиноустье имелся нефтеперерабатывающий завод. Не кустарные нефтяные «самовары», похожие на самогонный аппарат, где получают дрянное топливо, а полноценная, собранная по старым технологиям фабрика, где получали дизельное топливо, бензин и что там ещё делают из нефти…
На судне служили два поляка, поэтому язык с кучей шипящих согласных Младшего не удивил. Сначала не понятно ничего, но, если собеседник не тараторит слишком быстро и разговор идёт не о высших материях, то процентов семьдесят слов начинаешь «разуметь». А до смысла остальных тридцати можно додуматься.
Читать было даже проще, если, конечно, латиницей владеешь. Это он понял, пролистывая журналы в кают-компании. Там их имелась большая стопка, читанных-перечитанных, в сносном состоянии и в виде отдельных листков без обложки; толстых с большим количеством текста и иллюстрированных, совсем почти без букв, с «весёлыми» картинками; на английском, немецком, русском и ещё не пойми каких языках. Имелась и парочка польских журналов. «Przekrój» – разобрал Саша, хотя не знал, как это произносится. Вроде бы там был юмор.
Вспомнил, как дед рассказывал ему о своих корнях. Дедова прабабушка была из поляков, а ее предков сослали сюда ещё при царе (ему было тяжело представить такую древность). Значит, и в нём есть частичка польской крови. А ещё, как говорил дед – возможно, мордовской или татарской. А по линии бабушки, скорее всего, казаков и коренных народов Сибири: то ли алтайцев, то ли шорцев.
В общем, мешанина. Но дед подчеркивал, что до Войны люди гораздо чаще переезжали с места на место, ведь были и поезда, и корабли, и самолеты. Поэтому случались межнациональные браки. В Сибирь ехали люди со всей территории огромной тогда страны. Иногда добровольно ехали, иногда нет. Но уже через два поколения большинство из приехавших откуда-нибудь с Кавказа или Татарии говорили о себе, что они русские. И даже просили звать себя, допустим, не Мансур, а Миша, не Зульфия, а Зина. Выходит, национальность – это не кровь, а то, кем ты себя считаешь. Если с этим согласны окружающие.
Впрочем, так было раньше. Сейчас еще больше зависит от «малой родины» – или ты родился в дикой глуши, или в почти цивилизованном городе.
Отойдя совсем недалеко от территории порта, они приблизились к трёхэтажному кирпичному зданию, аккуратному, но без излишеств, обнесенному невысоким кованым заборчиком. Ворота были открыты.
Перед входом был разбит небольшой садик. Там висели два запрещающих знака.
Prosimy nie deptać trawnika!
Zakaz wyprowadzania psów!
И если с первым было всё понятно: не топтать газон, то второй поставил Сашу в тупик. Только интуиция подсказала ему, что это не про заказ собачьего мяса, а про то, что псов запрещается здесь выгуливать.
Уже одно это о многом говорило. В городе были и декоративные собаки, и газоны, которые нельзя топтать.
Вооруженной охраны не было видно, но это не значит, что её нет. Младший заметил пару видеокамер.
Входные двери были с электронными замками и сами открылись перед ними.
Их приветствовал невысокий усатый хозяин в начищенных сапогах и шапке с лисьим хвостом. Похоже, он собирался уходить, но, увидев гостей, изменил свои планы.
Это и был владелец фирмы, Ян Завадски.
С боцманом они обнялись, словно старые друзья, Младшему поляк просто тепло пожал руку.
– Добрый день, дорогие друзья!
– Dzień dobry, – приветствовал его по-ихнему Борис, и Саша повторил за ним. Они сели за стол. И без предисловий приступили к переговорам, которые, похоже, были начаты ещё по радио. Младший помалкивал, понимая, что он тут только для мебели.
А Борис Николаевич, оказывается, говорил по-местному довольно бегло, Саша с трудом улавливал, что он торгуется и просит особых условий.
Хозяин и клиент то повышали голос и спорили, то успокаивались и мирно говорили, сопровождая беседу смешками.
Младший выхватывал отдельное: «Добже», «Добже», «Не ма мовы!».
И даже один раз громкое: “Kurwa!”. Он знал, что это ругательство, вроде артикля «бля».
А когда боцман машинально сбился на русский, видимо, его лексикон закончился… то услышал от усатого в ответ: «пшепрашам, не розумием». Хотя по хитрым глазам поляка было видно, что тот прекрасно всё «разумеет».
Боцман скрипнул зубами и повторил то же самое по-английски. Английский поляк явно знал лучше, чем Саша.
Сделка состоялась.
Младший отметил для себя, что часть товаров покупалась и продавалась в кредит, ходили векселя и расписки, практиковались вложения в какие-то ценные бумаги. В Питере тоже были зачатки подобного, но здесь это было более развито. Само существование международного банковского дела показалось Младшему важным знаком. Не просто первобытный бартер или примитивное «купи-продай» за монеты. Значит, цивилизация или поднялась до уровня Нового Времени, то есть европейского XVI века, или полностью не разрушилась.
После боцман пошёл на площадку посмотреть грузы с помощником пана Завадского, а Младшего оставил в офисе.
Оставил не просто, а с заданием перепроверить накладные, сверить, сходятся ли суммы.
Для этого на столе были artykuły papiernicze, то есть канцелярские принадлежности, и старый калькулятор. Еще он получил кружку горячего эрзац-кофе из цикория и вполне пристойные пончики, посыпанные сахарной пудрой, которые после корабельной кухни нормально «зашли».
Он старался не отвлекаться. Складывал и пересчитывал кучу чисел, за которыми скрывались объемы проданного и закупленного.
Он мало понимал, о каких товарах идёт речь, потому что названия некоторых скрывались за сокращениями или аббревиатурами. Но видел порядки величин. Много тонн, кубометров, погонных метров и тысячи штук.
– Проше пана, – вдруг заговорил поляк, видя, что Младший закончил пересчитывать и доел угощение. – Один вопрош. Как там у вас живется на России?
Его русский был слегка шепелявый, делавший длинные фразы неразборчивыми. Будто слушаешь старый магнитофон.
Данилов саркастически хмыкнул.
– Просто благодать. Сады цветут, текут реки из киселя в печенюшных берегах. Добро и миролюбие.
– Naprawdę? – насмешливо переспросил хозяин. – Не врёшь?
– Окей, скажу правду. На самом деле резня, погромы, голод, завоеватели туда-сюда ходят. Жизнь кипит. Утром не знаешь, будешь ли вечером живой.
Поляк покрутил усы и ответил, что он «разумеет».
– А дзума? – шевельнулись тараканьи пшеничные усы. – То есть чума. Бывает?
– Вот чумы нету. До нее обычно не доживают.
– Добже. То добже, – купец рассмеялся, как хорошей шутке, заложив руки в жилетные карманы. Похоже, ему понравился ответ гостя.
А когда брюхо пана перестало трястись,
