Проект `Ковчег`, Воздушные рабочие войны. Часть 1 - Дмитрий Лифановский
— Наш корпус только формируется. И хоть обеспечивают нас, благодаря вам хорошо, но есть и нехватка. Перед тем как прийти к вам на завод, мы были на «Комсомольце», просили стартеры. Нам пообещали помочь. Теперь вот у вас хотели ПАРМы взять. А оказывается, нет их. Я понимаю, вы работаете на износ. Просто нам без мастерских тяжко будет. Придется бросать технику, которую восстановить можно. Вот, — Сашка развел руками. Тишина стала тяжелой. Люди действительно работали на износ и возможное увеличение объема работы никого не радовало. Молчание затягивалось, и Клязьмин уже набрал было в грудь воздуха, собираясь что-то сказать, как из толпы раздался голос:
— Ты погодь, Пал Артемыч, я скажу, — раздвинув плечами первые ряды, к эстакаде вышел совсем старый мужичок с лицом изрезанным морщинами и бледно-голубыми глазами, пытливо поглядывающими на Сашку и Лиду из-под топорщащихся как попало густых седых бровей. Черная фуфайка его была пропитана мазутом, кое-где из прорех торчала грязно-серая вата. Поднимаясь на эстакаду, он вытирал грязные от смазки руки ветошью. Забравшись наверх он обвел взглядом людей и, зло усмехнувшись, спросил:
— Молчите, тля?!
— Дядька Матвей, — воскликнул Клязьмин.
— Ты, Паша, меня не останавливай, я, как умею, так и буду говорить. Поздно меня переучивать, скоро к архангелу Петру на встречу отправлюсь, там и отвечу за грехи свои тяжкие — старик перекрестился, как ни странно, никого такое его поведение не шокировало, и парторг даже не поморщился, — Тяжко, тля?! Работы испужались?! — он со злой усмешкой смотрел в цех.
— Ты, дядька Матвей говори да не заговаривайся! — обиженно выкрикнул из толпы молодой паренек, — работы мы не боимся! Только когда делать-то? Спим же на заводе, чтоб домой не ходить, время не терять.
— Значит, поспим на час меньше, а сделаем им эти ПАРМы! — рубанул рукой дядька Матвей. — Я Лидку помню, когда она голоногой пигалицей вокруг завода по лужам рыськала. И женишка ее помню Петьку. Околачивал тут на проходной груши энтим самым, ее ожидаючи от мамки, — послышался гогот. А Лида густо покраснела. — А теперь она германца лупит в хвост и в гриву! И если ей для того нужна моя помощь, я вообще, тля, спать не буду, а помогу! И вам, тля, не дам! — он зло уставился на парня, — Вы меня знаете, тля! — паренек отвернулся. Видать дядька Матвей был действительно суров. Старик повернулся к Клязьмину, — В общем, Артемыч, ты оформляй все, как там надо по вашей партейной линии, выделяйте материалы, сделаем мы все, сколь надо. А ты вьюношь, — дядька Матвей посмотрел на Сашку, — воюй спокойно. Мы тут в тылу справимся. Все, кончай разговоры, — мужчина махнул рукой, не дожидаясь от Сашки ответа и стал спускаться с эстакады, — работать айда, — и люди, повинуясь его распоряжению, отданному мимоходом, рабочего стали расходиться по местам.
С проходной Сашка вышел с тяжелым сердцем. Вроде и получилось все, что задумывал. И стартеры будут и ПАРМы, но на душе было погано. Перед глазами стояли уставшие тусклые лица рабочих и яркий, светлый, пронизывающий, требующий невозможного, взгляд дядьки Матвея. Надо скорей уговаривать маму Никифорова и домой, в корпус. Еще неплохо было бы встретиться с Надей. Но это уже как получиться.
[i] Разработали кожзам в СССР в конце 1920-х годов, когда появилась необходимость создать замену натуральной коже. Дерматин сразу стал выпускаться в больших количествах и полюбился многим людям за свой вид, демократичную цену и практичность.
XI
Покроется небо пылинками звезд
И выгнутся ветви упруго
Тебя я услышу за тысячу верст
Мы эхо мы эхо
Мы долгое эхо друг друга
Мы эхо мы эхо
Мы долгое эхо друг друга
И мне до тебя, где бы я ни была
Дотронуться сердцем не трудно
Опять нас любовь за собой позвала
Мы нежность мы нежность
Мы вечная нежность друг друга
Мы нежность мы нежность
Мы вечная нежность друг друга
И даже в краю наползающей тьмы
За гранью смертельного круга
Я знаю, с тобой не расстанемся мы
Мы память мы память
Мы звездная память друг друга
Мы память мы память
Мы звездная память друг друга
Мы память мы память
Мы звездная память друг друга
Мы память мы память
Мы звездная память друг друга[i]
Чистый, глубокий голос затих и послышался треск и шорох. Сталин поднял иглу граммофона с пластинки, на «пятаке»[ii]которой, на красном фоне чернела размашистая надпись «Песни с фронта». Не торопясь он подошел к окну. Приближался вечер. Весеннее солнце закатывалось за горизонт, причудливо играя тенями в саду кунцевской дачи. В глубине на дорожке промелькнул боец охраны, совершающий плановый обход. Иосиф Виссарионович побарабанил пальцами по подоконнику. Мы эхо… Да, эхо и память… Прошла любовь, увяла, облетела, остались лишь искореженные сухие ветки, больно царапающие душу. Но это только его боль, он давно с ней свыкся. А любовь… Любить он себе запретил. У товарища Сталина может быть только одна любовь — Всесоюзная Коммунистическая Партия большевиков, иной любви он себе позволить не может.
Резко обернувшись, сипло спросил у Мехлиса:
— Кто это пэл? — от волнения акцент его усилился.
— Зинаида Воскобойникова, товарищ Сталин.
— Вот как?! — его бровь слегка приподнялась. Кто такая Воскобойникова он знал. Он знал практически все близкое окружение Стаина. — Почему не пригласили профессиональную певицу или актрису?
— Специально не пригласили, товарищ Сталин. ГлавПУРом принято решение начать выпуск серии пластинок «Песни с фронта». Будем записывать певцов и музыкантов фронтовиков, окопную самодеятельность, помимо пластинок планируем выпускать на радио одноименную передачу. Наподобие фестивалей солдатской песни в мире Стаина. Эта пластинка первая из серии.
— И что, есть что записать? — Сталину было действительно интересно.
— Есть, — кивнул Мехлис, — правда, не все можно пускать в народ, — Лев Захарович поморщился.
— Ругаются? — усмехнулся Сталин. Мехлис кивнул. — И нас ругают? — Сталин прищурился.
— Бывает и такое. Но
