Неизвестно - Untitled.FR11.rtf5

До слез было больно огорчать Давида Эдуардовича и самого себя, но я вынуж­ден был отказаться от сделанного мне предложения.

— К сожалению. — сказал я, — к своему глубокому прискорбию, я не смогу принять ваше предложение, уважаемый Давид Эдуардович! Вы ведь знаете, что хотя квартира и принадлежит мне, но в ней проживает моя вторая супруга Ека­терина Тихоновна Полякова. Она не хочет ехать со мною в Рельсовск. Кроме этого, в чулане моей квартиры живут заключенные — майор Лупилин и бывший депутат Векшин, который никакого отношения к квартире не имеет, но выгнать на улицу которого невозможно, потому что вряд ли он во второй раз сможет устро­иться на депутатскую работу. Наконец, как вам должно быть известно, в кварти­ре проживает и генерал Орлов, которого хотя и хотелось бы выгнать из квартиры, но вряд ли удастся сделать это, потому что генерал может побить вас. Я говорю все это, глубокоуважаемый Давид Эдуардович, чтобы не водить вас за нос. Как бы ни желали мы с вами достичь консенсуса, но эти обстоятельства, о которых вы, вероятно, не знали, не дадут нам осуществить наш план.

— Но сами-то вы согласны?! — спросил Давид Эдуардович.

— Сам я согласен. — ответил я. — Если, конечно, может иметь какое-то зна­чение согласие человека, обремененного друзьями-зэками, женой и еще генера­лом, который спит с его женой.

— Ну, а это мы посмотрим. — сказал Давид Эдуардович.

— Посмотрите, Давид Эдуардович, — грустно сказал я. — Обязательно по­смотрите.

Здоровье голубовато-зеленого Бориса Ельцина портится, но — слава Богу! — пока все тихо на улицах. В Москве — спасибо за это мэру Лужкову, а у нас — мэру Собчаку.

По вечерам, когда мэр Лужков собственноручно купает своих дочек, его бей- тары, натянув на лица женские чулки, проходят Красной Пресней, охраняют по­кой господина Лужкова и дочерей, которых он купает, как написано в газете, в корыте.

У нас покой охраняют омоны Собчака.

Слава Богу, скоро уже кончается это время «В».

Скоро мы все заживем в Обетованной Галактике.

Как страшно и тревожно бывает порою в полетном времени.

Еще вечером мы пили вместе с генералом Орловым и моим шурином в кухон­ной рубке, а сегодня выяснилось, что Орлов вынашивал планы государственного переворота и готовил казачью сотню для уничтожения многих видных чекистов нашей демократии.

Об этом рассказал мне шурин.

Оказывается, когда я заснул на диване, генерал Орлов решил начать переворот, и когда шурин воспрепятствовал этому, Орлов, боясь разоблачения, разбил себе голову о батарею парового отопления.

Шурин мне чем-то очень симпатичен.

Есть в нем что-то очень надежное .

Во-первых, он очень похож на свою сестру Екатерину Тихоновну. Во-вторых, он отчаянно смелый человек. Настоящий мужчина в женском чулке.

— Где генерал сейчас? — спросил я.

— Далеко. — ответил шурин и усмехнулся.

— Мужайтесь, Федор Михайлович! — сказал Давид Эдуардович.

Я предложил почтить память генерала минутой молчания, а потом, когда шу­рин ушел на службу, хотел пойти к Екатерине Тихоновне, но Екатерина Тихоновна сказала, что не нужно менять наших супружеских отношений.

— Но ведь генерала Орлова больше нет! — воскликнул я.

— Зато есть Давид Эдуардович! — мягко сказала Екатерина Тихоновна.

— Вы не переживайте, Федор Михайлович! — утешил меня Давид Эдуардо­вич. — Разве это важно теперь? Посмотрите, что по телевизору происходит!

События, произошедшие в нашей квартире, не прошли бесследно для Мо­сквы.

На экране телевизора творилось нечто невообразимое.

Тяжелые грузовики врезаются в стеклянные стены телецентра «Останкино». Стучат автоматные очереди. Падают улетающие на Луну люди.

Хотел поговорить с депутатом Векшиным, обсудить с ним создавшуюся поли­тическую ситуацию, но Векшина не было.

Абрам Григорьевич рассказал мне, что Векшин ушел.

— В колготках? — спросил я.— Нет! Ему брюки выдали. Отпустили его.

Это тоже новость.

Даже и не знаю, как отнестись к ней.

У Н.Ф. Федорова по этому поводу не смог найти ничего подходящего.

***

Раньше я недооценивал талант артистки Ахеджаковой, но эта ночь переменила мое мнение.

— А где же наша армия?! — повизгивая, кричала она прямо в нашу кухню с экрана телевизора. — Почему она не защищает меня от этой конституции?

Уже тогда я понял, что, услышав этот визг, офицеры, натягивая на лица жен­ские чулки, побегут к своим танкам и примутся палить по Белому дому.

Вот что значит слово такой замечательной артистки!

Отважные чекисты демократии — наши офицеры-танкисты защитили всех нас от этой злобной Конституции — и Ахеджакову, и Бориса Николаевича, и Егора Тимуровича, и депутата Векшина, и майора Лупилина.

Надо было бы наградить их.

И наиболее отличившимся из них — выдать по ахеджаковскому чулку. Пускай носят на офицерских мундирах как свой главный орден.

— Смотри, как интересно получается. — рассуждал сегодня пьяный мужик в магазине. — Когда Ростропович первый раз приезжал, августовская заваруха случилась. А нынче Ростропович концерт на Красной площади дал и, пожалуйста, парламент расстреляли из танков. Что это, Ельцин специально к приезду Ростро­повича такие штуки устраивает? Кто он такой, этот Ростропович?!

— Артист! — ответил ему другой мужик.

Я не стал вмешиваться в этот разговор. Но все равно было досадно. Вроде бы и не глупые люди, а в природе таланта Ахеджаковой и Ростроповича совершенно не разбираются.

Неужели они газет не читают?

Неужели ничего не слышали про Конгресс ЛУН?

Неужели не знают о событиях в нашей квартире, которые едва не потрясли основы Галактики?

Но все, все возвращается на круги своя.

Сегодня вернулся депутат Векшин.

Осунувшийся, голодный, сильно избитый.

Он рассказал, что его не пропустили ни в Смольный, ни в Законодательное со­брание, а когда он попробовал проникнуть в свою квартиру, которая, оказывается, уже принадлежит какому-то бизнесмену, его забрали в милицию и там сильно избили.

Снова весь вечер листал том Н.Ф. Федорова, но и на этот раз не нашел ничего подходящего.

Мысль моя оказалась правильной.

Сегодня объявлено о создании «Выбора России».

Решил создать ячейку в своей квартире и предложил вступить в «Выбор Рос­сии» заключенному Векшину, но тот злобно отверг мое предложение. Он сказал, что он депутат и во всякие «выбросы» вступать не намерен.

— Нет. — грустно сказал я. — Теперь ты не депутат, Векшин. Уже не депу­тат.

— Я депутат! — сказал Векшин. — И ты прекрасно знаешь об этом!

— Нет, Векшин. — мягко повторил я. — Не спорь со мною, пожалуйста. Согласно последнему Указу Бориса Николаевича, Совет народных депутатов, в котором ты состоял, распущен. Спасибо Борису Николаевичу, что он смыл с на­шей квартиры это позорное пятно. Отныне уже никто не сможет сказать, что в нашей квартире попираются права народных избранников. Я не знаю, Рудольф, как тебе, но у меня сразу стало легче на душе, когда я узнал об этом.

— Мне тоже! — сказал майор Лупилин.

Между прочим, он вступил в ячейку «Выбора России», хотя раньше генерал Орлов избил бы его за это.

Увы .

Григорий Орлов, как выяснилось недавно, был совсем не демократ и даже от­части антисемит, как и все казаки.

***

Приезжал шурин и рассказывал о партийном (все они вступили в «Выбор Рос­сии») собрании в батальоне спецназа «Богатырь».

Когда выпили за октябрьскую победу и начали делить ахеджаковские чулки, между офицерами возник спор.

— Почему? — спросил капитан Н. — Почему С. трехкомнатную квартиру дали, а мне двухкомнатную?! Нечестно! У меня семья больше.

— А ты сколько демонстрантов прикончил в октябре? — спросил С.

— Двоих!

— Ну вот! Ты и получил двухкомнатную! А я троих гадов уложил — и мне трехкомнатную дали!

— Не ссорьтесь, не ссорьтесь, господа офицеры! — сказал тогда шурин (между прочим, он уже выдвинулся в «Выборе России»). — Стоит ли спорить из-за пустя­ков? Если наши «выбросы» проскочат, еще и не такие демонстрации будут. Скоро вы все заживете как настоящие люди.

Господа офицеры прислушались к этому совету и сразу успокоились.

— Спокойнее как-то жить, когда перспектива есть . — завершая свой рассказ, сказал шурин.

Сразу после октябрьской победы новые заботы .

Я рассказывал депутату Векшину, когда он стирал белье, что сейчас очень удачно найден подлинно русский вариант развития демократии... И сейчас нужно самим создать конструктивную оппозицию. А чтобы не было эксцессов, в даль-нейшем лучше ее назначать. Главой этой конструктивной оппозиции Борис Нико­лаевич может назначить, например, своего вице-премьера.

— И вот вопрос. — сказал я. — Скажи, Рудольф, как ты считаешь, нужно ли вице-премьеру для этого уходить из правительства? Ведь тогда возникнут про­блемы с бюджетным финансированием! Может быть, пусть он будет главой оп­позиции, оставаясь вице-премьером? А другой вице-премьер будет возглавлять другую оппозицию, тоже оставаясь вице-премьером?