Марина Палей - Дань саламандре
Мне уже давно пора попросить телефон этого Камержицкого. Я понимаю, что сейчас, из-за подскока алкалоидных соединений в Светиной крови, момент самый к тому подходящий: душа ее предельно открыта для искренних и чистосердечных признаний.
– И что из того?.. (Продолжаю как бы «узбекскую тему».)
– Так раньше-то они днем трахались, а теперь, что характерно, она может у него и пооставаться... И не надо ночью с голой пиздой к метро трюхать!.. (Пауза.) Не знаешь, что ли? (Прикуривает снова.)
– Что? Кого?
– Да Скунса. От вас же к нему через день ходят.
– От нас?!! От кого?! Кто ходит?!!
– Ну, от вас: он же... это... соседского вашего пацана в универ готовит... Бабло-то взял, сука, вперед, сам же хвастался... А насчет «готовит»... ой, мама дорогая... он его приготовит, да... ха-ха-ха!... он его приготовит...
– Так это репетитор Валентина?..
– Ну!!! Дошло!.. А не пора ли мне баинькать?..
– Да откуда вы-то всё знаете?
– Откуда я всё знаю? (Смех.) Откуда я всё знаю... (Смех, стремительно переходящий в кашель, всхлипы, истерику.) Откуда я, я, я всё знаю?! (Отчаянный собачий лай. Сквозь него – мужской рык: «Да, откуда ты-то, сссука, всё знаешь?!» Звуки борьбы. Нечленораздельные восклицания, тупые удары, визг, звук рухнувшего тела.)
Короткие гудки.
И вот я уже стучусь к своим дорогим соседям. Сначала делаю это культурно: кулаками. (Разговор они, конечно, слышали. Но, если б хотели его пресечь, выскочили бы, выпрыгнули бы... эх, да разлетелись бы мои клочки по закоулочкам... Значит – слушали «с позитивным настроем», ловили свой кайф.)
– Ты чё, очумела? (Валентин, который готовится в университет.)
– Телефон дайте.
– Какой те, блядь, телефон? (Папаша.)
– Щас милицию вызовем!! (Мамаша.)
– Номер телефона.
– Кого те надо? (Валентин.)
– Твоего репетитора. Камержицкого.
– Игоря Викентьича? (Валентин, дурашливо.)
– Ты что, блядь, тоже учиться надумала?! Прямо здесь, щас?! (Папаша.)
– Два часа ночи! Совести нет!!! (Мамаша.)
– Не знаю я никакого Камержицкого. (Валентин.)
– Сводники! Сволочи!
– Кто это – сводники? Щас ты тут... (Папаша и сын.)
– Вы-ы-ы-ы, вы-ы-ы, вы-ы-ы!!!... (Ботинком – с размаху – в дверь.) Сволочьё-о-о-о!!!!
...А мы сейчас сделаем ина-а-аче. А мы сейчас сде-е-елаем. А мы сделаем ина-а-аче. Совсем ина-а-аче. А мы сейчас сде-е-елаем. А мы сейчас сделаем совсем ина-а-аче.
Телефонная кабина. Снаружи похожая на гроб, вздыбленный сугубо апокалиптически – или поставленный на попа в акте «циничного вандализма». Зато внутри кабина более благообразна: напоминает собачью будку и деревенский сортир одновременно.
Набираю номер своего «неосновного» рабочего. Хоть бы она была не пьяная! Хоть бы она была не пьяная, хоть бы...
– Василиса Петровна, здравствуйте! Это говорит...
– Бушь звонить, выебу.
Тон спокойный, ровный. Я бы сказала, деловитый. Интонация человека, принявшего взвешенное, целесообразное решение.
Короткие гудки.
Автомат выхаркивает монетку. Повезло! Снова набираю цифры.
– Василиса Пе...
– Выебу-у-у! П’шли все н’х’й!!!
Монетка снова выплюнута! Везет же мне! У кого другого бы она бы исчезла бесследно. Так. Для внедрения какой-либо информации в антропоморфный череп Василисы Петровны необходима тактика внезапной атаки.
– «Столичная»!!!! У меня «Столичная»!!!
– А?.. Кому?
– Сменщица звониииит! Слышите, аааа?!!! Смееееенщица! Ваша сменщицаааа!!!
– Чё орешь? (Миролюбиво.) «Столичная»? Ихде?
Я (спокойно):
– С собой. Только вы сначала посмотрите в телефонную книгу, и я принесу. Я принесу! Камержицкий такой – ну, есть такой Камержицкий, он деньги у меня занимал а у мамы приступ сердечный а в дежурной аптеке лекарство дорогое и где взять деньги а мама уже синяя а деньги у этого он одолжил месяц назад а скорая уколы не делает у них этого лекарства нет а в аптеке тоже не было но мне нашли я им туалетную бумагу достала лекарство теперь есть а теперь денег нет а деньги у Камержицкого а мама уже синяя а «скорая» ждать не будет а другую «скорую» не дождешься и не дозвонишься до них даже а деньги у Камержицкого а в аптеке дежурной ждать не будут уснут а мама тоже ждать не может а «скорая» тоже ждать не будет а деньги у Камержицкого...
...Ка... мер... Не «и», а «е»! Мер! «Е», «е». Ага! Жиц... кий... И. Вэ. Игорь Викеньтьевич...
– Кого, девушка, ищем?
– Камержицкого. Игоря Викеньтевича.
– Рост.
– Что?..
– Какого роста, грю, мужчина?
– Ой, не знаю...
– Рост не знаем?.. Совсем не знаем?.. Плохо. Встречаемся с мужчиной, а роста не знаем. Так. А возраст знаем? Примерный?
– Ну... Молодой... не старый еще...
Грохот трубки о твердое покрытие. Грузные удаляющиеся шаги. Кашель. Скрип, скрежет.
Пауза.
Шаги приближаются.
– Есть тут один, примерно так на тридцатник. Он у вас блондин, брюнет?
– Ой, простите, пожалуйста... Это коммунальная квартира?
Злорадно-зловещий хмык. Затем:
– Ты фильтруй, тёлка, чё говоришь. Коммунальная квартира! Сюда люди часами звонят!! часами!! Дозвониться не могут!! Весь город, понимаешь, с ума сходит!! Очереди!! Очереди, я не знаю какие, а эта!!(Отчетливо, сухо, корректно.) Ты звонишь, блядь, в морг Ленинского района.
Глава 10
Некоторые аспекты бытовой эктопаразитологии
От него, Камержицкого, она более-менее регулярно приносила три подарка. Да: три таких милых фольклорных гостинчика.
Ну, про один скажу сразу: то были слезки. Такие жемчужные девичьи слезки. Как реакция, судя по всему, на драматические отношения с его, Камержицкого, девичьей игрушкой. Хотя, по чести говоря, какие уж там жемчужные росинки. То было схождение лавин: слез вперемешку с соплями – конечно, ночью, то есть с полуночи – и этак до пяти утра, а мне в полседьмого на работу (на «основную», имею в виду). И вот они льются и льются – грязевые потоки самодельной туши – на подаренные мной ночные батистовые рубашечки с кружевами, на регулярно стираемые мной наволочки, на упрямо проглаживаемые мной пододеяльники, на простыни (крахмаля и подсинивая которые я говорила ей: будешь спать у меня, как королева).
Итак, текут каскадами грязевые потоки туши – и всё это, конечно, озвучивается мощнейшим по уровню децибелов дебильным воем, а я пытаюсь уснуть – это уже после «неосновной» работы, где по-прежнему отрабатываю ее аборт. А может, она нагуляла нам нового эмбриончика? Долго ли умеючи?
А девочка всаживала и всаживала мне в мозги этого урода-Камержицкого – по-видимому, наслаждаясь главной для меня пыткой: невозможностью помочь.
Ну какая, боже мой, здесь могла быть помощь? Не ходи к Камержицкому? Не бегай за Камержицким? Не трахайся с Камержицким? Найди себе мужчину лучше его, благородней, чище (во всех отношениях)? Найди себе принца («прынца»), который будет делать то, то и то. Или же просто, вот так, по-зощенковски: раскинуть руки в проеме дверей – не пущуууу!!!
Ну-ну.
Попробуйте-ка «не пустить» двадцатилетнюю деваху, кобылёху, сучару, у которой течка и гон.
И вот, отлично зная, что помочь я ей не могу и что этот факт для меня – мука самой преисподней, она отыгрывалась на мне своими мегаслезищами, словно уравновешивая этим актом садизма свои мазохистские услады с Камержицким.
Два других гостинчика, два пряничка печатных, были не столь затейливы, поскольку – в случае с ними – я как раз могла производить конкретные действия. А выполнение конкретных действий – для меня, даже в случае их повышенной трудности, всегда несопоставимо легче, чем вынужденное бездействие.
Кошмар вынужденного бездействия... Это когда чувствуешь то же, что, вероятно, испытывает сторожевая собака, которая, захлебываясь адреналином, бешено рвется с цепи, в то время как взломщики, совершенно уверенные в прочности этой цепи, а также в отдаленности правоохранительных органов, отзывчивых соседей и вообще братьев по разуму, спокойно выносят из дома узлы и ящики с накоплениями – как трудового, так и нетрудового характера.
Итак, два других гостинчика оказались вполне предметны. Иными они и быть не могли, причем ни при каких условиях. Речь идет о кровососущих насекомых.
Первые из них, относясь к упомянутому классу insecta, были блохами. Их девочка регулярно приносила (переносила) ко мне с собаки (с кошки? с кролика? с крысы?), то есть, по ее словам, с каких-то домашних разносчиков, принадлежавших, конечно, проклятой жене Камержицкого. (По словам девочки, бедному Игорю Викентьевичу в этой жизни принадлежали только его мужские причиндалы, да и то со многими оговорками.)
Из-за блох у нас возникла задача – точнее, незадача, а именно: незадача эпидемического характера, помноженная на сугубо национальный коэффициент трудности, поскольку средство, которым было необходимо вымыть полы, не обнаруживалось ни в одной аптеке. Для объяснения этой социальной загадки в равной степени подходили оба противоположных ответа, а именно: 1) это чудодейственное средство все блохоохваченные слои населения уже расхватали, причем раз и навсегда, поскольку блохи водились абсолютно у всех; 2) такое средство никогда даже не запускалось в производство, поскольку блохи не водились никогда, ни у кого (в городе-герое!), за исключением отпетой асоциалки (меня).
