Марина Палей - Дань саламандре
Перемена участи. Работает двадцать лет на одном месте. Работает двадцать лет на другом. На ту, другую, уходит вслед за начальницей. Без прежней начальницы на прежней работе страшно. Лучше на новой работе, да зато с прежней начальницей. Работает не по специальности. Какая там специальность?! И: какая разница? На первой работе тоже не по специальности работала. Надо семью кормить. Муж есть муж. Семья есть семья. Дети есть дети. Да и какая именно была специальность?.. Для женщины это не главное.
Что составляет отраду.
1. «Жизненные» телесериалы (любовь).
2. Заначка на похороны.
Перспективные планы: «Вот мы вырастим с мужем детей, тогда будем жить духовной жизнью: читать художественную литературу, ходить в кинотеатры, изучать иностранные языки, посещать выставки, музеи, театры и концертные залы».
Проявления всечеловеческой озабоченности: «А вот по телику показывали: в Швеции, что ли, два гомика женатых хотят взять на воспитание ребенка. Я даже не могла спать!! Как же так?! Ведь ребенок тоже гомиком вырастет!!»
Интересы. Дом, семья, загородный участок, дом, семья, загородный участок, дом, семья, загородный участок. Жены братьев, братья жен, дети тех и других, мужья и жены тех и других детей, дети тех и других.
События. Язва желудка у мужа, пневмония у старшей дочери. Сломанная нога у двоюродного брата. Экзема у дяди с материнской стороны. У одной знакомой сотрудницы соседки жены брата жены брата жены брата – грыжа.
Кошки.
Болеет «по-женски».
Внуки.
Правнуки.
Заключение заезжего этнографа:
«Физическая, то есть единственно реализуемая, жизнь этого репрезентативного и вместе с тем раритетного родового клана зиждется на мифологической неприхотливости жён и животном их же терпении. Их, то есть жён, отличает также эксклюзивная простота в эксплуатации, всеядность, легендарная непритязательность, воловья выносливость – и воистину спасительная для них (вошедшая во множество пословиц) пуленепробиваемая тупость, которая в этих краях, по причинам сугубо энигматического характера, классифицируется неизменно как mudrost’.
На этом доблестном фоне мужская часть рода свои функции тоже не посрамляет, а именно: мужчины там заняты прожектерством. Они водевильно-грозны, глупы, трусливы, нечистоплотны. Они болтливы. Они ленивы и нелюбопытны.
Братья, мужья, зятья, братья мужей, зятья братьев – плывут широкой, чуть кособокой армадой сквозь зеленоватые, словно дно сказочного пруда, плантации дачного крыжовника. Они плывут, шаря в пространстве слепо вытянутыми перед собой руками, – из года в год, из года в год, из года в год. Они не меняются: ну, разве что прибавляются очки, плеши, хвори и животы. А в целом – нет, не меняются. Мертворожденные живут вечно».
Портрет второй:
Пустите Светку в Хамсехуйен!
Она рождается, допустим, в Калининграде. То есть, по-местному, в Кёниге. После школы отчаянно пытается зацепиться за Питер.
Институт. Любой, где полегче. Поступает. На первой же сессии – полный облом. Возвращается к мамаше.
Допустим, она такая длинная и нескладная, как Юрий Никулин. Сутулится. Руки – длиннее обычного, что, словно в пику бунинскому канону, красавицей ее вовсе не делает. Но, стоит ей насандалиться шведским мэйкапом, сразу выскакивают и наглые, размером в кулак, ярко-синие очи, и кобылья удаль, и сучья похоть; вслед за тем непременно проявляет себя мужичья хватка в вопросах выпивона и драки.
Город К. абсолютно гиблый – по той простой причине, что оказался, допустим, захвачен общностью людей, не отличившейся на исторической арене тяготением к форме. Общностью, в равной степени не отличившейся способностью созидать и сохранять инвентарь мира. Грабить – это да, это – пожалуйста. Грабь своих, чтоб чужие боялись.
Но созидать, сохранять... Здесь захватническая общность людей проявила, скажем так, свою узкую специализацию. Шлакоблочные и панельные коробки, из которых торчит ржавая арматура, – вот и вся архитектура. Человечьи ошметки на лавочках возле подъездов... Где и лавочек нет, там, среди луж, поставлены на попа пластмассовые ящики из-под пива. Развороченные дороги – то ли в ремонте, то ли просят ремонта, то ли таковы они после неудачного ремонта, то ли триумфальный артобстрел под командованием маршала Василевского завершился только вчера. (Не позавчера, а именно так: вчера.) И грязь какая-то эксклюзивная: будь на вас хоть фирменная итальянская обувь, которой, считается, износу нет, тут она тлеет, вянет и расползается по швам. (А что уж тогда говорить про хрупкие альвеолы человечьих легких? про утонченные – и вдобавок истонченные – почечные нефроны? про нежную паренхиму печени? Охохонюшки...)
Стоит город К. в плотном окружении сатанинских соблазнов: что с западу Польша, что с востоку Литва, что с северу – рассудительные скандинавы – на расстоянии яхтенной прогулки через море. Всё вместе – словно модернизированные танталовы пытки: видит око, да зуб неймет. Только руку к человеческой жизни протянешь, а тебя – еблысь! – по сусалам: где загранпаспорт? где виза? Плюс таможенные хитрожопости – врагу не пожелаешь. И главное: где бабло на всё на это поднадыбать?
Короче, полный анклав!
И вот, допустим, возникает он – наивный такой бельгийский недоносок: «Я изучай история Вторая мировой война, и я хотеть видел некоторый вещь мой приватным глазу».
Понятно.
Родительница в среду Светке и говорит: «Так, дочь, слушай сюда. Я ухожу к Таньке на три дня. Если ты этого опиздола, недоёбыша бельгийского мне к пятнице не окрутишь, а у него билет на субботу, я об твою блядскую задницу, кобыла ты задроченная, все колья из ограды обломаю». Света: «Ну чё ты, мааа?..» Мать: «А я ничё!» Света: «Ну и чё тада?» Мать: «А ничё!..»
На том и приходят к обоюдному консенсусу.
Ну, допустим, Света бельгийца окручивает. Причем досрочно, при первом же соитии. Полный ништяк. Да он еще и девственником оказывается – ну просто ёбом токнутый!
И вот, допустим, живут они уже в Бельгии. Живут-поживают. У Светки специальность мировецкая – повар. Работает в ресторанчике города Хамсехуйен. В смысле: Хамсехувен (Hamsehoeven). Вообще-то прикольно!.. Но и безмазно как-то. Ехала ведь в такую сахерную-пресахерную, блин, Хуемполбию, типа Франции, а попала на зажопкины выселки. Ни выпить те по-людски, ни поебстись по-черному, ни глаз кому на жопу натянуть. Анекдот, допустим, траванешь – не отсасывают. Так чё там на работе-то париться, если дружбанов нет? Ни покурить, ни побазарить, ни понтов кинуть. Чё она там, Светка, на работе забыла? Хотела бы, ясный пень, хуйки попинать – но это Светке муженек ее припизднутый обосрётся – не даст. Ему это... проте... как его... протестантская, блядь, трудовая этика в жопе припекает. Тощища!! Сроду Светка не прикидывала, что попадет уж в такое-то ебанатство! Хамсехуйен, блядь, а? Хамсехуйен!..
А девки, дурынды кёнигские, все иззавидовались прям. А чему, допустим, завидовать? Этому мудиле офисному – завтрак ровно в семь тридцать вынь да положь, обедать, бите-дритте, ровно в шесть, а ляжет в койку – и вот пошел себе коноёбиться. Слезы, а не ебля...
И припиздь у него, блин, нехуёвая завелась: пошел русский язык к бабцу какому-то учить-суходрочить. А если подружки со мной по телефону трендят, оно нам надо – чтоб он наш базар понимал?! И потом: может, это наёбка одна насчет русского языка. Может, они минут десять чёй-то там в тетрадке карябают, а потом – та-та, ла-ла. Самый блядоход начинается.
В Европу-то мы ездили – да. Вот в Италию эту долбанутую, в отпуск. Так кой же мне хер в этой Флоренции, если там пиво на улице из бутылки не глотнуть? А баночного – и вообще губу не раскатывай. Вот и ходишь целый день, как эта. Голова, как у этой.
А домой с отпуска вернулись, он и давай косоёбиться: чёй-то ты, Света, грит, пятый год здесь живешь, а по-нашему спрекаешь совсем плохо? Я ему: так ты ж, грю, козззёл, сам на русские уроки по средам уёбываешь, зачем нам в доме два языка? Будем по-русски трендеть, понял? У меня работы – конь не ебался – что в ресторане, что дома, так что ты, май лав, засунь-ка свой родной язык конкретно в свою жопу.
Через какое-то время, ближе к Рождеству, что ли, она спрашивает молодую элегантную женщину – в кафе, при большом стечении любопытствующей публики:
– Ну? Как те мой хрен моржовый? Как учится-мучится? Замудохал, небось?
Элегантная женщина – и есть та самая учителка русского языка – легко догадаться...
– Учится ваш муж хорошо... – мямлит она в совершенной растерянности.
Но Светка, рожая мощные колбасно-сосисичные дымовые кольца, вперяет свою синюю двустволку точнехонько ей в переносицу. Почуяв эту странную тишину, замолкает и смотрит на учителку – прямо в упор – возбужденно гудевшая прежде компашка...
