Вячеслав Коротин - Попаданец со шпагой-2
Я выложил свои мысли и сомнения Кульневу, и тот энергично поддержал идею встречной засады. Сиверс тоже присоединился к моему мнению. Осталось разобраться, как это осуществить практически. Причём срочно. А мыслей никаких...
Ну, или почти никаких.
— Господа, — не совсем смело начал я, — не могли бы вы отдать мне пленного? На некоторое время. Убеждён, что смогу убедить его сообщить дополнительные сведенья, которые нам так необходимы.
Лучше бы я не вякал на эту тему. Мне и самому ни разу не улыбалось французу «яйца откручивать» — на Гафара или Егорку понадеялся... Но генерал-рыцарь отреагировал мгновенно:
— Что, капитан? — немедленно загрохотал Яков Петрович своим раскатистым басом. — Вы предлагаете пытать пленного?
— Ни в коем случае, ваше превосходительство, — немедленно стал выкручиваться я. — Мы с ним знакомы, он несколько лет прожил в имении моего тестя, отставного подполковника Сокова...
— Вы столь наивны, Вадим Фёдорович, — прервал меня Сиверс, — что считаете этого француза столь сентиментальным? Он решился выступить в качестве лазутчика — провокатора.
— Именно поэтому он должен понимать, что ему грозит расстрел, а то и виселица...
— Он взят моими гусарами, — снова загрохотал генерал. — Взят в военной форме. Казнь ему не грозит — он военнопленный.
Вот хоть на пупе извертись! То, что эта гадина собиралась подвести под картечь и палаши французов пару сотен гродненских гусар, его превосходительство уже забыть изволили.
— Я и не предлагаю казнить — напугать. Смею вас уверить, что если мои слова не найдут отклика у предателя, то егеря отряда сумеют положить пули так, чтобы у мерзавца колени затряслись и он стал бы более откровенным.
В конце концов, ваше превосходительство, а имел ли этот мерзавец право на ношение военной формы? Если верить поручику вашего полка Глебову, то мэтр Жофрэ лгал, что участвовал в сражении под Фридландом. Что является враньём наглейшим — он в это время служил гувернёром в доме моего тестя.
— Не смею сомневаться в ваших словах, господин капитан, — не полез за словом в карман Кульнев, — но они не являются опровержением моего мнения, что данный француз действительно служит в армии Бонапарта. Когда вы в последний раз виделись с ним в усадьбе подполковника Сокова?
— Около полутора лет назад, — я понял, что дальше скажет генерал, и то, что возразить мне будет нечего.
— Значит, он вполне имел возможность уехать во Францию и действительно поступить на службу в армию Наполеона. Будете возражать?
— Ни в коем случае, мог. Но в наш лагерь он проник с целью, которую можно смело назвать провокационной, с целью подвести наших солдат под удар, неожиданный удар превосходящих сил противника...
— Что ему не удалось. Благодаря Господу и счастливой случайности в вашем лице. За что приношу искреннюю благодарность от всего полка.
Ишь ты: «моё лицо» упомянуто наряду с самим Господом!
Ладно, попробуем зайти с другой стороны:
— В таком случае, ваше превосходительство, прошу разрешение на получения удовлетворения за клевету со стороны вашего пленника.
— Что? — вытаращил глаза генерал. — Вы хотите с ним драться?
— Почему бы и нет? По-вашему, его ложные обвинения не задевают мою честь?
— Отчего же вызов не прозвучал сразу?
— Именно из за того, что мне он казался более ценным живым. Он мог сообщить ценные сведения, вот я и решил не торопиться...
— К тому же, Вадим Фёдорович, — вмешался Сиверс, — вам необходимо будет и моё разрешение на дуэль. А я его не дам. Не гоже во время войны рисковать своей жизнью, где-либо, кроме как в бою с врагом.
— Так я прошу разрешение именно на бой с врагом.
— Который уже не представляет опасности для России. К тому же вы сами обмолвились, что он являлся учителем фехтования...
— Я, смею вас уверить, владею шпагой весьма недурно. Прошу прощения за нескромность. Пару раз уже довелось скрестить клинки с этим французом в учебных боях. И у меня есть все основания уверенно рассчитывать на успех в поединке с ним.
Оба моих собеседника удивлённо вскинули брови.
— Вы действительно хорошо фехтуете, капитан? — спросил Кульнев.
— Когда служил вместе с подполковником Засядько, мы с ним неоднократно сходились на помосте. На равных.
— С Александром Дмитриевичем? — ещё больше удивился граф. — Мастерство подполковника во владении шпагой известно всей армии.
— Несомненно, — кивнул Кульнев. — У меня нет причины сомневаться в ваших словах, капитан. Хотя, честно говоря, я и удивлён. Допускаю, что вы действительно уверены, что одолеете в бою этого француза. Но откуда такая кровожадность?
— Ваше пре...
— Яков Петрович.
— Яков Петрович, — практически без паузы после фразы гусара продолжил я, — дело даже не в его клевете по отношению ко мне. Он хотел подготовить провокацию, которая могла бы открыть французам путь к дому, в котором он много лет знал только добро, к дому, за счёт которого жил в последние годы...
В моих глазах он настоящий предатель Предатель тех, с кем жил вместе, тех, кто кормил и поил его.
А у меня в усадьбе жена. Мы ждём ребёнка... И вы хотите, чтобы я спокойно реагировал?.. Я уже на смоленском направлении успел насмотреться на то, как ведут себя на захваченной территории «просвещённые европейцы»...
На самом деле, ещё минуту назад я о таком совершенно не думал, но пытаясь найти убедительный аргумент для генерала, наткнулся на эту мысль, и «накрыло» — самолично был готов этого гада «ломтями настругивать»...
— Успокойтесь, Вадим Фёдорович, — Кульнев не скрывал своего удивления, вероятно, увидев вдруг столько ненависти на моём лице. — Я, кажется, понял ваши чувства, но сегодня мы, вероятно, всё равно ничего не решим. Планируемая операция, скорее всего, не состоится. А ваш вызов пленному я передам. Обещаю. Не возражаете, Егор Карлович?
— Собирался возражать, но теперь воздержусь, — понимающе посмотрел на меня Сиверс. — Едемте домой, Вадим Фёдорович. Хорошо?
Мы с полковником откланялись.
Вечерок был душноватым, август выдался вполне себе «высокоградусным». Даже в конце месяца, когда ночи далеко уже не июльские, спать под одеялом утомительно. А никуда не денешься — приходиться потеть, иначе комарьё живьём сожрёт.
Каждую ночь одолевали сожаления, что нельзя «вызвать» их «главного», и заключить с ним договор: «Каждый вечер с меня пятьдесят граммов крови на всю компанию, и оставьте в покое! И НЕ ЗВЕНИТЕ НАД УХОМ, СВОЛОЧИ!!».
Честное слово, с удовольствием подписал бы такую бумагу...
— В самом деле намерены драться? — прервал мои мысли непосредственный начальник.
— Ни секунды не раздумывая. Только бы этот мерзавец вызов принял.
— Ну что же, возражать не стану — решайте сами. Хотя очень обидно будет потерять такого офицера как вы в дуэли с пленным. Ладно, не стоит об этом.
Некоторое время ехали молча — достаточно трудно придумать тему для дальнейшего общения после подобного разговора...
А путь ведь недлинный — уже подъезжали к палаткам моих гавриков.
— Егор Карлович! — мысль, как всегда, пришла не в самое подходящее время. — Постойте!
— Слушаю.
— Смотрите: французы явно не дураки, они не могли рассчитывать, что наши кавалеристы сходу поверят пленному, и, очертя голову, проследуют значительными силами в указанном им направлении. Так?
— Конечно.
— Я так думаю: сначала они ждут разведку малыми кавалерийскими отрядами, которые не тронут, но одному из них «покажут» нечто весьма соблазнительное для атаки. А вот когда мы «клюнем» на эту приманку — расчехвостят наши войска. Что скажете?
— Разумно. И какие действия вы предлагаете?
— До конца ещё не продумал. Но несколько малых казачьих отрядов в направлении Разнас можно отправить на разведку смело.
— Пожалуй соглашусь, Вадим Фёдорович, но решение такого уровня может принять только командующий корпусом. Так что прошу вас завтра прибыть ко мне в девять часов, и мы вместе отправимся к Петру Христиановичу.
— Слушаюсь!
— И теперь, в связи с возможной операцией, ваш поединок с этим французом как минимум откладывается до её завершения. Не разрешу ни я, ни граф Витгенштейн. Надеюсь, что понимаете ситуацию.
— Понимаю, Егор Карлович. Потерплю.
Потихоньку добрались до палаток моих ребят и я простился с полковником до завтра.
Не успев ещё спешиться углядел бегущего навстречу Тихона — ну чисто нянька при мне, как при дитяте малом! Вот хоть кол ему на голове теши, никак не может до конца усвоить, что я уже взрослый мальчик и достаточно самостоятелен.
Хотя его трогательная забота порой очень приятна.
— Ну нельзя же так, ваше благородие, — немедленно начал выговаривать мне слуга, — стемнело ведь уже!
— Вас е предупредили, что я задержусь.
— Но не до ночи же! — совершенно искренне возмутился мой «Планше».
Нормально, да?! — Это он будет решать, где, когда, на сколько и с кем мне «задерживаться».
