Admin - Unknown
– Все будет хорошо, – сказал тот с грустной улыбкой. – Берите и не волнуйтесь, я запишу это на ее счет и, разумеется, по цене для друзей.
Джош еще раз поблагодарил его, сложил покупки на заднее сиденье и сел за руль.
– Не надо в больницу, Джош, очень тебя прошу.
– С ума сойти! Ты с ним торгуешься? – спросил он, заводя мотор.
– Как же иначе? Это самый дорогой магазин в округе.
* * *
Джош позвонил Люку, Люк – Флинчу, Флинч – профессору Бергеру.
Стоило им переступить порог отделения экстренной помощи, как врачи занялись Хоуп. Ей сделали томографию. Джош сидел рядом, пока шло исследование, держа ее за лодыжки. Потом их принял Бергер, велев очередному пациенту подождать.
– Опухоль сдавила участок коры, отвечающей за ваш правый глаз, – объяснил он.
Взяв листок, он стал рисовать мозг. У врачей возникает потребность вцепиться в карандаш, когда им надо сообщить важную информацию; наверное, они думают, что пациенты не понимают смысла слов, и считают своим долгом прибегнуть к рисунку. Когда опухоль хорошо нарисована, она выглядит не так грозно, как на самом деле. Впрочем, это относится и к другим болезням.
– Оптические нервы пересекаются на уровне хиазмы, – продолжил он, указывая на свой рисунок (изображенная профессором Бергером оптическая хиазма смахивала на большую букву X, напившуюся допьяна). – От этого страдает половина информации, передаваемой оптическим нервом. Ваш левый глаз не пострадал, но…
– Но у меня взрывается мозговая кора.
– Только один ее участок.
– Сколько у меня времени? – спросила Хоуп.
– Ничто не указывает на то, что слепота будет прогрессировать. Есть даже возможность, что выпот поспособствует рассасыванию, тогда ваше поле зрения восстановится.
– Я спросила, сколько времени мне осталось, – проговорила Хоуп так спокойно, что Джош окаменел.
– Этого я не знаю… – пробормотал Бергер, разглядывая свой рисунок.
– Я должна вам объяснить, почему согласилась, чтобы вы меня оперировали, и даже не стала консультироваться с другим специалистом. Потому что вы не пытаетесь быть любезным, не отягощаете себя ложью и ненужной предупредительностью. Если вы отвечаете, что не знаете, значит, вы очень обеспокоены.
Бергер переглянулся с Джошем и понял, что надо говорить правду.
– Опухоль сильно разрослась.
– А хорошая новость? – иронично спросила Хоуп.
– Хорошая?.. – не понял Бергер.
– Так я благодарю вас за правду, даже плохую. Успокойтесь, вы не обязаны придумывать хорошую новость.
– Тем не менее она есть: в других органах метастазов нет.
– Гениально! Им хорошо у меня в мозгу, наверное, это для них самое удобное место.
– Возможно, – сказал Бергер.
– Сколько времени пройдет, прежде чем Барт меня угробит?
– Барт?
– Так мы прозвали опухоль, – подсказал Джош.
Бергер кивнул, как будто их одобряя.
– Если снова прибегнуть к химиотерапии, то, возможно, еще несколько месяцев.
– А если без нее?
– Несколько недель. Поверьте, это все, что мы знаем. Каждый случай, каждый человек индивидуален. Не надо совсем терять надежду.
– Правда? – высокомерно произнесла Хоуп.
– Нет, неправда, – буркнул Бергер, крутя в пальцах ручку.
Поскольку, судя по его виду, не хватало фантазии на новый симпатичный рисунок, Хоуп поблагодарила его, встала и направилась к двери, чуть не врезавшись по пути в стул.
– Оставь меня, я привыкну, – сказала она Джошу, хотевшему ей помочь. – Это тоже дело времени. Возможно, я еще не сказала своего последнего слова.
* * *
Вечером она хлопотала на кухне, готовя запеченную спаржу, как будто все было в порядке, хотя ей все время приходилось крутить головой, чтобы что-то увидеть.
Джош накрыл на стол. Поставив блюдо на середину стола, Хоуп попросила его отвезти ее завтра в институт криогенизации. Настал момент готовиться к будущему.
* * *
Заместитель директора «Криогеникса» принял их в помпезном, как он сам, зале, за отполированным до ослепительного блеска столом, в роскошных кожаных креслах. Пол был мраморный, стены увешаны заключенными в дорогие рамки научными статьями, дипломами и сертификатами. Сказав, что ужасно огорчен, и тут же расхвалив надежды, которые дарит его компания людям в положении Хоуп, он объяснил, что представляет собой процедура нейропрезервации.
Когда наступит момент – Хоуп поймала его на слове и заставила называть вещи своими именами, – то есть когда станет понятно, что смерть Хоуп наступит через несколько минут, нужно будет без промедления с ними связаться. Туда, где будет умирать Хоуп, выедет бригада.
Как только врач подпишет акт о смерти, специалисты «Криогеникса» займутся ее сердцем и легкими, чтобы восстановить кровообращение и питать кислородом мозг. Тело на специальном матрасе изо льда будет переправлено в помещения «Криогеникса».
После этого начнется вторая фаза. Ей в вены введут антикоагулянт, потом раствор для витрификации, сохраняющий целостность клеток. После завершения этого этапа Хоуп поместят в контейнер, где температура ее тела постепенно понизится до минус 196 градусов Цельсия.
– Дальнейшее – вопрос оптимизма и времени, – сухо сказала Хоуп. – Я не пойму в ваших рассуждениях одного: как надеются вернуть к жизни умершего? Допустим, все это когда-то заработает, – я говорю «допустим». Тогда меня надо заморозить до кончины, а не после.
– Это запрещено законом, мисс, – возмутился заместитель директора.
Чтобы ее успокоить, он стал рассказывать о многочисленных экспериментах, которые якобы доказали, что нейроны коры головного мозга крысы остаются неповрежденными несколько часов после смерти. И есть все основания полагать, что место в мозге, где гнездится сознание, обладает временной посмертной сопротивляемостью.
– Это плюс. А минусы? – спросила Хоуп.
Заместитель директора, напустив на себя наполовину серьезный, наполовину снисходительный вид, ответил на ее вопрос своим:
– Увы, разве есть альтернатива?
Далее он проинформировал их о стоимости процедуры: 50 тысяч долларов, неподъемная сумма и для Джоша, и для Хоуп.
Тем не менее Хоуп пожелала осмотреть установки: когда выбираешь себе гроб, похоронное бюро обычно позволяет взглянуть на зал, где его установят.
Заместитель директора показал им операционный блок. Они поглазели через стекло на пакгауз с сотней бункеров, утыканных трубками, подающими жидкий азот. В каждом из бункеров покоился умерший, подвергнутый криогенизации.
По всей стране уже две тысячи человек почивали таким образом в ожидании возвращения к жизни, гордо уточнил заместитель директора.
После «Криогеникса» Хоуп предложила Джошу полакомиться мороженым. Ничто на свете не могло лишить ее чувства юмора. Слушая ее, Джош не мог удержаться от улыбки.
– Может, позвонить твоему отцу и попросить у него взаймы необходимую сумму? – предложил он, тормозя перед кафе «Санни Дейз».
– Если уж кому-то его просить, то мне самой, – ответила Хоуп, вылезая из машины.
Они взяли две порции йогуртового мороженого и сели за столик.
– Папа решит, что срок близок, и прилетит первым же рейсом. Приглашая меня работать в Центре, Флинч предлагал назначить мне зарплату, но я отказалась. Теперь я передумала, ведь такие решения имеют обратную силу?
– Речь идет о полусотне тысяч долларов, Хоуп. Студенту столько никогда не заработать.
– Тогда займи у него. Центру это по карману. Что, если предложить «Лонгвью» распоряжаться моим телом? «Нейролинк» и так уже располагает записями моего мозга; остановиться на полпути было бы ненаучно. И потом, согласись, у Флинча вряд ли так уж много замороженных студентов.
Джош пообещал обсудить этот вопрос тем же вечером.
– Знаешь, чего бы мне хотелось? – продолжала Хоуп. – Конечно, ты будешь против, но мне это важно… Я обдумала то, что говорила этому похоронному агенту в белом халате.
– Что ты ему говорила?
– Что нет надежды вернуть к жизни умершего.
– А он нам объяснил, что твое сознание переживет тебя на несколько часов…
– Хватит нести чушь, об этом никто ничего не знает, в том числе он. Я достаточно возилась с молекулами, и тебе стоит ко мне прислушаться.
– Брось, Хоуп, нельзя же криогенизировать тебя заживо!
– Наступит момент, когда от жизни останется одна видимость… Когда все будут решать минуты.
– Закон запрещает начинать процедуру до того, как врач констатирует твою смерть.
– Я знаю, что принять, чтобы решить эту проблему. Хороший коктейль из верапамила и дилтиазема расширит артерии и замедлит сердцебиение так, что оно станет неразличимым. А главное, при моей болезни любой врач удовольствуется малым, чтобы констатировать очевидное.
– Не требуй от меня этого, Хоуп, это выше моих сил.
– Я собиралась обратиться к Люку, просто решила заранее тебя предупредить. Когда я почувствую, что это уже конец, ты позвонишь в «Криогеникс». Перед самым приездом их бригады Люк введет мне коктейль. Только это дает небольшие шансы, что у нас получится. Но не будем заблуждаться: эти шансы почти равны нулю.
