Кен Уилбер - Краткая история всего
Человечество, иначе говоря, в результате тяжких трудов и мучительного осознания пришло к формулированию ряда критериев достоверности — проверок, которые могут нам помочь определить, находимся ли мы на связи с реальным, пребываем ли мы в адекватном созвучии с Космосом во всём его богатом многообразии.
В.: Стало быть, сами критерии достоверности...
К. У.: Сами критерии достоверности являются способами нашей взаимосвязи с Духом, способами установления созвучия с Космосом. Критерии достоверности принуждают нас к тому, чтобы столкнуться с реальностью; они обуздывают наши эгоические фантазии и замкнутые на себе образы поведения; они требуют свидетельств со стороны остальных граней Космоса; они вынуждают нас выйти за пределы самих себя! Это система сдержек и противовесов Космической Конституции.
В.: Как мы сказали, если установить дружеские отношения с четырьмя квадрантами и соответствующими им типами истины, тогда возрастёт вероятность того, что более высокие уровни сознания эмерджентно возникнут в более сбалансированной и интегральной форме. Для того чтобы получить «все уровни», нам сперва необходимо заручиться «всеми квадрантами».
К. У.: Я считаю, что это совершенно верно.
В.: Так что, вероятно, мы могли бы пройтись по четырём квадрантам и вкратце обобщить основные сведения о них. Четыре истины, что это такое и какие существуют способы проверки их достоверности.
К. У.: Они приведены на рис. 7.1. И, после того как мы их вкратце рассмотрим, я обещаю привести очень и очень простой способ их все резюмировать! Пропозиционная истина (истинность суждений)
В.: Есть ли какое-то простое определение термина «истина»?
К. У.: Большинство людей под истиной понимают истину репрезентации (или отображения). То есть простое картографирование или установление простого соотношения. Я выношу суждение или делаю высказывание, которое отображает (или указывает на...) что-то в конкретном мире.
Например, я мог бы сказать: «На улице идёт дождь». Далее мы хотим узнать, содержится ли в этом высказывании истина или нет. Мы хотим узнать достоверность, или «статус истинности», данного высказывания. Для этого мы просто смотрим, что происходит на улице. И если и вправду идёт дождь, тогда мы можем сказать, что утверждение «на улице идёт дождь» является истинным.
В.: Или истинным суждением.
К. У.: Да. Это простая процедура картографирования. Мы проверяем, соответствует ли высказанное суждение фактам, не противоречит ли им, точно ли отражает карта реальную территорию.
(Обычно всё гораздо сложнее, и мы поначалу пытаемся доказать ошибочность карты; если же нам это никак не удаётся, тогда мы делаем предположение о том, что она достаточно точна.) Однако основополагающая идея состоит в том, что в случае с репрезентационной, или пропозиционной, истиной моё высказывание каким-то образом должно отражать объективное положение дел и точным образом соответствовать данным объектам, процессам или делам.
В.: Так что, пропозиционная истина (или истина суждений), по сути, касается внешних, или объективных, правосторонних измерений?
К. У.: Да, верно. И верхне-правый, и нижне-правый квадранты содержат поддающиеся наблюдению и эмпирической проверке внешние аспекты холонов. Чуть погодя мы подразделим истинность суждений о правосторонних квадрантах на верхнюю и нижнюю версии, однако смысл в том, что все правосторонние холоны имеют простое местоположение. Эти аспекты можно легко наблюдать, а посему, что касается пропозиционной истины, мы связываем наши утверждения с имеющимися положением дел, объектами или процессами. (Данная теория истины ещё называется теорией соответствия.)
Всё это весьма справедливо и важно, и я никоим образом не отрицаю общей значимости эмпирического соответствия. Дело лишь в том, что это далеко не вся история; это даже не наиболее интересная её часть. Правдивость
В.: Стало быть, объективное положение дел — мозг, планеты, организмы, экосистемы — может быть отображено при помощи эмпирического картографирования. Все подобные эмпирические карты являются вариациями на утверждение по типу «идёт дождь». Объективные суждения.
К. У.: Да. Но, если мы теперь взглянем на верхне-левый квадрант (действительное внутреннее измерение индивидуального холона), тогда перед нами открывается совершенно другой тип критерия достоверности. И тут вопрос не в том, идёт ли на улице дождь. Вопрос в том, говорю ли я правду, когда заявляю вам, что на улице идёт дождь, или же я вам лгу.
Как видите, вопрос здесь не столько в том, соответствует ли карта объективной территории, а в том, можно ли доверять картографу.
И это касается не только объективных истин, но в особенности внутренних истин. Я имею в виду, что вы всегда можете выглянуть на улицу и проверить, идёт ли дождь. Это вы можете сделать самостоятельно. Однако единственный способ узнать содержимое моего внутреннего мира, моей глубины состоит в том, чтобы спросить меня, поговорить со мной, что мы уже отмечали ранее. И когда я описываю вам своё внутреннее состояние, то могу говорить вам правду, а могу и лгать. Вы никак не можете постичь мои внутренние переживания, кроме как в результате беседы, диалога и интерпретации, а я вполне могу фундаментальным образом искажать правду, скрывать или вводить в заблуждение — короче говоря, лгать.
Итак, в правосторонних квадрантах мы, как правило, ориентируемся при помощи шкалы пропозиционной истины — или, для краткости, просто «истины», — однако в верхне-левом квадранте мы ориентируемся при помощи шкалы правдивости, искренности, честности или надёжности источника высказываний. Речь не столько об объективной истинности, сколько о субъективной правдивости суждений. Это два очень разных критерия — истинность и правдивость.
В.: Стало быть, это два разных критерия достоверности.
К. У.: Да, верно. И это далеко не тривиальный вопрос. Внутренние события обнаруживаются в состояниях сознания, а не в состояниях объективного положения дел, так что вы не сможете их эмпирически «пригвоздить» в каком-то простом местоположении. Как мы говорили, доступ к ним открывается посредством общения и интерпретации, а не монологического взора.
И в ходе общения я мог бы преднамеренно вам солгать. По ряду причин я мог бы попытаться передать свои внутренние переживания ложным образом; я мог бы попытаться выразить их таким образом, который отличается от того, что есть на самом деле. Я мог бы попытаться сокрыть все левосторонние измерения за стеной обмана. Я мог бы вам соврать.
Более того, и это жизненно важно: я могу лгать и самому себе. Я могу пытаться скрыть аспекты своей собственной глубины от себя же самого. Я могу пытаться это сделать преднамеренно или же «бессознательно». Но так или иначе я могу неправильным образом истолковывать свою собственную глубину, лгать о своём внутреннем опыте.
И отчасти «бессознательное» и является местом обитания всего того, что я соврал самому себе о самом же себе. Быть может, я начал лгать себе из-за какой-то нанесённой извне травмы. Или же я научился этому у своих родителей. Или же я был вынужден выработать это в форме защитного механизма, защищающего меня от ещё более мучительной истины.
Но в любом случае моё бессознательное является средоточием моей неискренности, моей неправдивости по отношению к самому себе, моей неправдивости применительно к своей собственной субъективной глубине, своему внутреннему статусу, своим внутренним желаниям и намерениям. Бессознательное — это средоточие лжи.
В.: Когда мы обсуждали психоанализ и толковательные методы психотерапии, вы сказали, что их задача состояла в том, чтобы предлагать более правдивые интерпретации.
К. У.: Да, в данном случае речь идёт именно об этом. Смысл «глубинной психологии» и психотерапии состоит в том, чтобы помочь людям более правдиво истолковывать свой внутренний мир. Левосторонние квадранты, конечно же, связаны с интерпретацией, так что неудивительно, что правдивая, или более адекватная, интерпретация является основополагающим критерием успешной психотерапии.
В качестве примера в тот раз мы привели «грусть» и «злость» в отношении отсутствовавшего отца. Имелось в виду, что в какой-то момент в ранние свои годы я начал истолковывать злость как депрессию. Быть может, я злился на отца за то, что он никогда не проводил со мной достаточно времени. Эта злость, однако, опасна для ребёнка. Что, если злость и вправду может убить моего отца? Вероятно, мне лучше не злиться, ведь, в конце концов, я люблю папу. Посему я вместо этого начинаю злиться на себя. Я подвергаю себя самобичеванию. Я плохой, неудачник, никуда не годный. Это приводит к большому унынию. Началось всё со злости, но теперь я её называю грустью.
