Повести и рассказы. - Джек Кетчам
Что ж, он все еще был привлекательным. Почему бы и нет?
А она… невероятно красива. Успех, как он полагал, сделал ее красивой. Грубые городские нотки в голосе полностью исчезли. Осталось лишь глубокое, звонкое мурлыканье, заставляющее его думать о диких теплых ночах на берегах Карибского моря, о террасах в джунглях, о жаре, поте и странных, экзотических страстях.
В лимузине они поехали на юг от ресторана к ее отелю в центре города. Театры по всему Бродвею и Восьмой авеню уже закрывались, и движение было оживленным. В ресторане они поговорили за бокалами шампанского о старых общих знакомых, о которых едва вспомнили. На полпути к дому, в пробке она наклонилась и коснулась его губ своими. От нее слегка пахло туалетной водой "Aliage" или чем-то похожим. Ее губы были мягкими, более щедрыми, чем он помнил.
— Ты зайдешь?
— Разумеется.
Он был впечатлен. Отель был одним из лучших в городе, а ее номер был размером с пентхаус.
Она открыла дверь, и они шагнули внутрь, в темноту, и она повернулась к нему лицом, обняла его, и ее губы были горячими и сладкими, вырвалась, закрыла за ним дверь, включила свет и взору предстала огромная светлая гостиная, сняла пиджак и встала перед ним, улыбаясь, и он подумал, как странно, что он оказался здесь, чтобы заняться любовью с женщиной, которая всего месяц назад, как он думал, должна была умереть — и умереть ужасной смертью — на экране его видео.
Жизнь была очень странной.
— Я рада, что ты здесь, — сказала она, снова шагнув к нему.
— Поверь мне, я тоже.
— Это займет некоторое время, знаешь ли.
Он собирался спросить ее, что займет время, когда они вышли из спальни, из тамошней темноты.
Трое здоровенных мужиков в джинсах и футболках с обвисшими пивными животами.
Даже месяц спустя и без масок они были слишком знакомы.
И гораздо уродливее, чем он себе представлял.
Один из них встал за ним у двери. Остальные встали по бокам от нее.
— Я же говорила тебе, что у меня есть маленькое хобби, — сказала она. — Другие интересы. И я помнила о других твоих интересах. Более того, я их прекрасно помнила. Я знала, что рано или поздно ты клюнешь на объявление. Как ты мог устоять перед этим?
Она рассмеялась.
— С годами ты стал очень закрытым человеком, ты ведь знаешь это, Говард? Ведь богатые всегда изолированы и защищены, так ведь? Мне бы следовало об этом знать. Мне потребовалось десять лет, чтобы стать… достаточно защищенной для этого. Мне нужен был только твой адрес, но узнать его было невозможно. Кто бы мог подумать, что ты будешь здесь, в Нью-Йорке, играть на бирже? Когда я тебя знала, ты едва мог сосчитать сдачу.
Она вздохнула и погладила его по щеке. Ее рука была теплой.
— В конечном итоге это оказалось намного дешевле, чем нанимать частного детектива. И намного веселее. Мы просто разместили объявление и ждали. Мы даже немного заработали, так ведь, джентльмены?
Они улыбнулись. Зрелище было не из приятных.
Дверь в спальню открылась. Девушка, стоявшая на пороге в белой шелковой блузке, тоже была знакомой. Когда он видел ее в последний раз, она была вся в крови. Сейчас она, конечно, улыбалась.
— Моя сестра. Дорин, познакомься с Говардом. Ты заметил семейное сходство, Говард? Разве оно тебя не поразило?
— Что ты…?
— Что я хочу? Конечно же, хочу снять фильм. Как в старые добрые времена. Видишь ли, я помню, как ты со мной обращался. Иди сюда.
Она прошла мимо сестры в спальню. Двое мужчин последовали за ней. Третий ткнул Говарда в спину толстым мозолистым пальцем. Ему ничего не оставалось, как последовать за ними.
Она включила свет. Это был "солнечный" прожектор. Так что внезапно он оказался в центре внимания.
В углу комнаты на штативе стояла 35-миллиметровая камера.
Кровать королевских размеров была покрыта пленкой.
Толстой пленкой.
Он понял это, когда парень, стоявший сзади, толкнул его на нее.
Он попытался закричать, но один из них засунул ему в рот грязную белую тряпку и завязал ее белым шелковым шарфом, а двое других схватили его за запястья и привязали их к столбикам кровати, а затем привязали ноги, даже не потрудившись снять ботинки, действуя очень эффективно, как будто они делали это постоянно, а он поднял глаза и увидел сестру Греты, образ ее младшего "я", которая, показав ему два четырехдюймовых рыболовных крючка из нержавеющей стали, положила их на ночной столик и взяла бритву с костяной ручкой, показав ему и ее, а потом Грета у красивого антикварного бюро подкрасила губы перед зеркалом, медленно разделась до прозрачного черного лифчика и трусиков с высоким вырезом на бедрах, как он и любил, надела черную полумаску, такую же, как у сестры, и повернулась, в ее руке блеснул скальпель.
— Что скажешь? — спросила она. — Уложимся в девяносто минут?
Парень за камерой кивнул.
— Конечно. Если ты будешь осторожна.
Грета улыбнулась. Щедрые губы улыбались ему, пока Говард бесполезно метался по кровати.
— Видишь ли, Говард. Настоящие фильмы действительно существуют. Только ты не получишь их по почте.
Камера зажужжала.
Раздался звук хлопушки.
Грета появилась в кадре.
— Начали! — сказала она.
Перевод: Гена Крокодилов
Зимнее дитя
В ту зиму мой отец был уже немолод, ему было пятьдесят пять. Но он все еще был большим и сильным и, вероятно, мог бы проработать еще лет десять, если бы не травма спины. Лесозаготовительная компания сократила его до клерка, вероятно, потому, что он был одним из немногих людей на лесозаготовках во всем северном Мэне, кто мог сложить шестизначные цифры и при этом отличить березу от тополя. Однако ему это не понравилось, и я думаю, что единственной причиной, по которой он остался, была земля.
Нам принадлежало тридцать два акра, большая часть которых была покрыта жестким кустарником и усеяна голыми скалистыми вершинами, но некоторые участки были первоклассными. Мы жили там одни, он и я. Моя мать умерла два года назад в разгар зимы точно так же, как и моя младшая сестра Джун всего за несколько недель до нее, от пневмонии. У обеих были больные легкие.
Итак, мы остались вдвоем на всей этой земле, ближайшие соседи — в шести милях к востоку, за Хорскилл-Крик, за холмами, на полпути к Дэд-Ривер, на полпути к морю. И снова наступила зима, а
