Джон Голсуорси - Пустыня в цвету
Динни почувствовала, как пальцы Уилфрида сжали ее руку.
– Наша там, с поля. – сказал он. – Смотри!
Динни увидела, как по внешнему краю дорожки скачет лошадь с жокеем в розовом и коричневом, а поближе – в шоколадном и зеленом. Она выходит вперед, выходит вперед! Они выиграли!
Кругом воцарились молчание и растерянность, а эти двое стояли, улыбаясь друг другу. Какая счастливая примета!
– Сейчас я получу деньги, найдем нашу машину и поедем.
Он настоял на том, чтобы она взяла все деньги, и Динни спрятала их туда же, где хранилось остальное ее богатство, – теперь она была хорошо застрахована от всякой попытки разлучить ее с Уилфридом!
По дороге домой они опять заехали в Ричмонд-парк и долго сидели в зарослях молодого папоротника, слушая перекличку кукушек, наслаждаясь мирным, солнечным днем, полным шепота листвы и трав.
Они пообедали в каком-то ресторане в Кенсингтоне и простились на углу Маунт-стрит.
В ту ночь ее не посещали ни сны, ни тревоги, и она спустилась к завтраку с ясными глазами и налетом загара на щеках. Дядя читал «Текущий момент». Положив газету, он сказал:
– Когда выпьешь кофе, Динни, взгляни, что здесь написано. Нет, говоря об издателях, я иногда сомневаюсь, люди ли они вообще. Ну, а что касается редакторов, я просто уверен, что они не люди.
Динни прочла письмо Компсона Грайса, напечатанное под заголовком:
ОТСТУПНИЧЕСТВО ДЕЗЕРТА.
НАШ ВЫЗОВ ПРИНЯТ. ИСПОВЕДЬ.
За этим следовали две строфы из поэмы сэра Альфреда Лайелла «Богословие под страхом смерти».
Слава земная исполнена лжи,Тлен и забвение ждут мою плоть…Славы небесной искать для души?В сделки с душой не вступает господь…
Или, быть может, во славу отчизныДолжен сносить я бесчестие жизни?
Рок мой влечет меня в призрачный рядВсех безымянных, кто Делу служил…Немы преданья, и камни молчатНад мириадами древних могил,Тех, кто, как я, заработал лишь правоГибнуть, страдая, во славу державы.
И нежный румянец загара на щеках Динни сменился краской гнева.
– Да, – пробормотал сэр Лоренс, наблюдая за ней, – теперь духа выпустили из бутылки, как сказал бы старый Форсайт. Но вчера я разговаривал с одним человеком и тот уверял, что в нынешние времена ничто не может наложить на тебя несмываемого пятна. Жульничал ли ты в карты, воровал ли драгоценности, – достаточно съездить года на два за границу, и все будет забыто. Ну, а что касается половых извращений, они теперь вовсе и не извращения! Так что нечего робеть!
– Меня больше всего возмущает, что отныне всякая гнусь сможет болтать все, что ей вздумается, – горячо воскликнула Динни.
Сэр Лоренс кивнул:
– И чем большая гнусь, тем она больше будет болтать! Но бояться нам надо не ее, а людей, «гордых тем, что они англичане», а такие еще найдутся!
– Дядя, может Уилфрид как-нибудь доказать, что он не трус?
– Он хорошо воевал.
– Кто теперь помнит о войне?
– Может, нам бросить в его машину бомбу на Пикадилли? – пробормотал сквозь зубы сэр Лоренс. – Он мог бы с презрением поглядеть на нее сверху вниз и невозмутимо закурить сигарету. Ничего лучше я придумать не могу.
– Я вчера встретила мистера Маскема.
– Ты была на Дерби? – Он вынул из кармашка короткую сигару. – Джек считает, что ты жертва.
– Ах вот оно что? А какое им всем дело? Почему они не могут оставить меня в покое?
– Разве такую прелестную фею можно оставить в покое? Ведь Джек – женоненавистник.
Динни невесело засмеялась.
– Ей-богу, наши горести и те смехотворны!
Она встала и подошла к окну. Ей почудилось, что весь мир рычит и лает, как свора псов на загнанную в угол кошку. Но Маунт-стрит была пуста, если не считать фургона, развозившего молоко.
Глава двадцать вторая
Когда скачки задерживали Джека Маскема в городе, он ночевал в клубе «Бартон». Прочтя отчет о Дерби в «Текущем моменте», он стал лениво листать газету. Прочие сообщения в этом «заборном листке» никогда его не интересовали. Редакционный стиль газеты возмущал его представления о приличиях; сенсации казались ему вопиющим проявлением дурного вкуса, а политические взгляды раздражали тем, что напоминали его собственные. Но как небрежно ни переворачивал он листы, заголовок «Отступничество Дезерта» все же бросился ему в глаза. Прочитав заметку, он отложил газету.
– Этого субъекта придется унять! – воскликнул он.
Как, он еще смеет кичиться своей трусостью и тащить за собой в грязь эту милую девушку! Порядочный человек постыдился бы появляться с ней на людях в тот самый день, когда он открыто признался в своей подлости, достойной этого подлого листка!
В наш век, когда терпимость и либерализм – повальная болезнь общества, Джек Маскем твердо придерживался своих принципов и не отступал от них ни на шаг. Молодой Дезерт не понравился ему с первого взгляда. Недаром фамилия его похожа на слово «дезертир». И подумать, что такая милая девушка, – ведь не имея никакого опыта, она так разумно рассуждала о скаковых лошадях, – рискует загубить свою жизнь из-за этого трусливого наглеца! Нет, это уж слишком! Если бы не Лоренс, он бы давно что-нибудь предпринял. Но тут он внутренне осекся. Что именно?.. Ведь этот субъект сам публично признался в своем позоре! Статья – уловка, он пытается обезоружить противников! Припертый к стенке, делает благородный жест. Афиширует свое предательство. Будь его воля, он бы переломал этому петушку крылья! Но тут он снова осекся… Ни один посторонний человек не может в это вмешиваться. Но если никто открыто не выразит порицания, покажется, что все принимают это как должное!
«Ах ты черт! – кипятился он. – Ну, хотя бы тут в клубе, могут же люди запротестовать! Нам в „Бартоне“ заячьи души не нужны!»
Он поднял этот вопрос на заседании правления клуба в тот же день и был потрясен тем, что его выслушали с полнейшим безразличием. Из семи присутствующих членов – председательствовал «Помещик», Уилфрид Бентуорт, – четверо сочли, что вопрос этот касается только молодого Дезерта и его совести, не говоря уже о том, что вся эта история раздута прессой! С тех пор как Лайелл писал свою поэму, времена изменились. Один из членов правления дошел до того, что просил не морочить ему голову этой историей; он, видите ли, «Леопарда» не читал, с Дезертом незнаком, а к «Текущему моменту» питает одно отвращение.
– Я тоже, – сказал ему Джек Маскем, – но вот его поэма! – Он еще утром послал купить ее и провел целый час после обеда за чтением. – Дайте я вам прочту. Это черт знает что!
– Нет уж, бога ради, Джек, увольте!
Пятый член правления, который вначале молчал, заявил теперь, что если Маскем настаивает, всем им придется прочесть эту штуку.
– Да, я настаиваю.
«Помещик», до сих пор не проронивший ни слова, заметил:
– Секретарь разошлет книжки всем членам правления. И, кстати, сегодняшний номер «Текущего момента». Мы вернемся к этому вопросу на заседании правления в пятницу. А теперь – как мы решаем насчет этого красного вина?
И они перешли к обсуждению более важных дел.
Не раз бывало замечено, что всякая газета определенного толка, напав на какой-нибудь случай, позволяющий ей и похвастать своей добродетелью и блеснуть политическими взглядами, раздувает этот случай, боясь лишь попасться на откровенной клевете и отнюдь не боясь оскорбить тех, о ком она пишет. Обезопасив себя письмом Компсона Грайса, «Текущий момент» пустился во все тяжкие и всю неделю до следующего заседания правления клуба не давал его членам сделать вид, будто они ничего не знают или не интересуются разразившимся скандалом. Не было человека, который не читал и не обсуждал бы «Леопарда», а в день заседания «Текущий момент» поместил большую статью о том, как британец обязан вести себя на Востоке, полную двусмысленных намеков. Тут же было помещено объявление, напечатанное крупным шрифтом:
«ЛЕОПАРД» И ДРУГИЕ ПОЭМЫ УИЛФРИДА ДЕЗЕРТА.
ИЗДАНИЕ КОМПСОНА ГРАЙСА.
ПРОДАНО УЖЕ 40 ТЫСЯЧ.
ВЫПУЩЕН ТРЕТИЙ БОЛЬШОЙ ТИРАЖ.
Спор о том, нужно ли подвергать остракизму ближнего своего, всегда собирает большую аудиторию, и сегодня на заседание пришли даже те, кто никогда не удостаивал клуб своим присутствием.
Проект резолюции был предложен Джеком Маскемом.
«Предложить достопочтенному Уилфриду Дезерту, в соответствии с параграфом 23 Устава, выйти из членов клуба „Бартон“ вследствие поведения, недостойного члена этого клуба».
При обсуждении резолюции он взял слово первым.
– Все вы получили книжку, где напечатана поэма Дезерта «Леопард», и номер газеты «Текущий момент» за прошлую пятницу. Вопрос не вызывает сомнений. Дезерт публично признался в том, что, смалодушничав, отрекся от своей веры под дулом пистолета, и я заявляю, что он недостоин быть членом этого клуба. Клуб был основан в память великого путешественника, который не дрогнул бы даже у входа в преисподнюю. Мы не потерпим здесь людей, попирающих английские традиции да еще и хвастающих этим!
