Хроники особого отдела — 2 - Александр Игнатьев
– Вы о ком так бурно? – Маша села за стол. – Борис Евгеньевич, пюре, конечно, со сливочным маслом и молоком?
Глаза последнего суетливо забегали.
– Детка, ты вся светишься уже...
– Твое пюре, госпожа моего сердца, на кокосовом... э-э-э-э, молоке? – Ян оценил сервированный на столе обед, (точнее, то, что от него осталось на данный момент), и поинтересовался. – А что, мужикам котлеты не положены?
За семейство покраснела Танюша. Сыновья радовали её здоровым аппетитом, отменным здоровьем и прочими достоинствами, но уши от их разговорчиков вяли с той же регулярностью, с какой этот здоровый аппетит лишал команду ужинов. Увлекшись чем-нибудь, пареньки могли смолотить весь холодильник, за исключением полок и несъедобной уксусной заправки.
– Дети, пожалуйста, прекратите обсуждение ваших школьных проблем за столом в подобном тоне.
– А что тебе не нравится, мам? Дядя Боря, а котлеты-то где? – искренне возмутились близнецы. – Ян, у нас каникулы, а приключение когда?
– Приключение планирую в августе. Там, как раз, страшная жара, и вам этот отпуск пойдёт на пользу. Но, – командированный в капиталистический рай начальник особого отдела тяжело вздохнул, – чтобы туда ехать, нужна куча денег.
– Тогда и прекратим обсуждение, – Маша, усилием воли, отвела взгляд от котлет и поискала глазами на столе салатные листья. – Каждый день одно и то же. Я в Бирчингтон. У меня последний учебный год. Мне необходим витамин Д, море и солнце.
– Эх, Ксюха не слышит... – Ян мечтательно посмотрел на Машу. – Генетика!
Проглотивший вторую котлету Илья, на правах отца неугомонного семейства, внезапно решил это своё отцовство проявить: он тяжело вздохнул, со значением, прокашлялся и, вдруг, сообщил:
— Я устал заниматься бездельем. Открыл гараж. Выправляю мятые крылья «Ягуарам». Обещанный Афганистан жду пятый год. Имею неплохой доход. Могу позволить себе и детям поездку. Так?
Танюша встала и подошла к раздражённому голодному мужу.
– Отстань! Мы все давно рехнулись! Точно рехнулись! Дядя Боря вон, вообще, как мистер Сомс стал. Иногда, не замечая, проходит сквозь стены, вместо дверей. А я тут вспомнил всех чокнутых – они в Великой Королевской Британии печально заканчивают. Почему мои дети должны закончить жизнь в смирительных рубашках и в тёмных тихих камерах с мягкой обшивкой?
Ян присвистнул:
– Илюх, ты что? Вторая котлета оказалась по новому рецепту, с белладонной? Боря часами медитирует с приятелем над «Балантайном», поэтому и ходит сквозь стены...
Блюдо с добавочными котлетами упало. Борис Евгеньевич схватился за сердце. Мрак спрыгнул с дивана. Близнецы ринулись ловить скачущие мясные изделия вилками.
Маша встала.
– Никто не желает рассуждать здраво. Я летом на море. Хотите в Афганистан? Без меня. В моих планах, на ближайшее время – Аскот. Я купила себе и Танюше билеты в Виндзорскую ложу.
– О, – закатил глаза Ян. – А это мысль. Только Виндзорская ложа, Машенька, это моветон. Кстати, Мрак, ты давно не был на скачках...
Пёс вдруг прекратил сражение с близнецами за котлеты и плюхнулся на упитанные окорока. Паркет затрещал.
– Ну, не упрямься, восемьсот лет прошло. – Пёс, всем выражением черной морды, показал, что в некоторых обстоятельствах, восемьсот лет – это мелочи.
– Ты всё обижен…
«Не то слово» – подтвердили чёрные глаза.
– И потом, это же моё слово: дал… и взял… обратно. Что конь, что пёс, всё одно – оборотень! Факт! – услышали присутствующие.
Собака глухо зарычала в ответ. И это было, явно, не согласие по поводу равноценности видовой принадлежности оборотней.
– Ну, я вырезки тебе после скачек куплю! Ты ж не через Гоби зимой, а так, пару кругов по ипподрому… пять кг, – в голосе начальника прорезались не характерные для него заискивающие нотки.
– Десять, – ласково мурлыкнул, внезапно появившийся из ниоткуда, Олладий.
Мрак тяжело вздохнул, но промолчал…
***
15 августа 1227 год.
Когда примчалась к золотой юрте передовая сотня, жизнь ещё ничего не подозревающих людей уже была закончена. Мощное сердце бойца, качавшее огненную кровь, остановилось, и теперь осталось найти только «ТО САМОЕ» место и выполнить последнюю волю хана.
Имамы попытались заступить путь исполнителю:
– О великий из величайших! Храбрейший из самых храбрых! Сильный волей и славой! Будь преемником! Позволь отдать последнюю честь и встать под твои знамёна…
Эрлик Ловун-хан, прозванный Яном, (1), только круто развернул своего чёрного коня и, коротко рассмеявшись, ринулся прочь. Он даже не посмотрел на караваны шёлка и блестящие драгоценными камнями Голконды-подносы, на переполненные золотом дыни, истекающие мёдовым щербетом. Верный друг, без устали, помчал его, своей странной иноходью, на север в горы. Прочь от города крашенных охрой юрт, флагов, копий – в степь.
Только через три долгих дня его, сидящего в предгорье на расчищенной каменистой площадке, нашли ханы. Соскочив с задыхающихся от собственной крови и пены лошадей, они прокричали: «Не торопись! Будь с нами! Великий мёртв, и его слово мы сможем заменить твоим! Мы выполним любой твой приказ!».
Но богатур лишь рассмеялся и, встав с колен, вновь прыгнул на неутомимого чёрного коня, питающегося сырым мясом и подвластного только его руке:
– Я покажу вам вместо слов – место!
И тогда отряд покорно растянулся и пошёл за проводником по открытой всем ветрам степи к одиноким скалам-горам. Скоро туда смогли дойти и жёлтые верблюды. Целый город встал караваном в пустыне. Большая чёрная юрта, поставленная в середине, ознаменовала – конец пути близок.
Бесновались на привязи от запахов варёной баранины, смешанных с духом лежащей рядом мёртвой плоти, серые степные волкодавы.
Без устали рыдали оставленные без еды девы, предназначенные в усладу повелителю на той стороне тёмной грани.
Согнанные рабы, без устали, рубили камень и таскали тростник, устилая будущий проход в некрополь. Все знали – решение принято, и люди выполнят волю ускакавшего за кромку Темучжина…
На краю города мертвецов, в продуваемых всеми ветрами палатках, варили в больших медных котлах из Поднебесной страны белый рассыпчатый рис, обильно поливая его бараньим жиром. Строителей было приказано сытно кормить. А для войска варили нежную жеребятину. Бульон уваривался порой до прозрачной жидкой трясущейся массы, называемой хаш – сытной богатой еды.
Никто не спешил проводить в последний путь грозного вождя. Но все, с великим тщанием, выполняли его завет.
Наконец, тучные стада исчезли в голодных глотках войска, перестали рыдать ослабевшие одалиски, а в центральной горе появился глубокий, в пятьсот шагов
