Александр Комзолов - Зов Прайма

— Это все... каталисты? — не веря, спросила Экко.

— Да, это каталисты тех героев, которые останавливались в Чертоге покоя, — кивнула Рика. — Каталист — это частица души героя. Когда герой сомневается, когда страдает его душа, это отражается и на каталисте. Если же герой отринул сомнения, а его душа исцелилась, то бывший каталист становится обычным предметом, не несущим в себе ничего, кроме грустных воспоминаний. Герой делает себе новый, а старый остается здесь, в Чертоге покоя.

Рика дошла до дальней стены комнаты и остановилась перед широкой полкой.

— А здесь лежат каталисты тех, кто все еще сомневается, — сказала молодая леди, проведя над полкой рукой.

Экко впилась глазами в треснувшую деревянную палитру, сиротливо лежащую на самом краю. Словно чувствуя трепет героини, Рика осторожно взяла палитру в руки.

— Но у каталистов есть еще одна тайна, которая известна лишь некоторым лордам, — сказала Рика. — Поскольку этот предмет олицетворяет твою душу, Экко, я могу заглянуть в нее сквозь этот предмет.

— Положи... положи на место! — охрипшим голосом произнесла героиня, поднимая руки толи чтобы отнять треснувшую палитру, толи чтобы укрыться за ними от проникающего в самое сердце взгляда леди Аэрики.

— О нет, не надо бояться, — попросила Рика, — я не собираюсь причинять тебе боль и выдавать твои секреты! Они навсегда останутся здесь, в этой комнате, я обещаю! Я всего лишь хотела показать тебе... тебя.

Рика мягко взяла руку героини и положила на палитру, прикрыв сверху своей миниатюрной ладошкой.

— Закрой глаза и смотри, — шепнула она.

Тотоол. Город вечной молодости, безудержного веселья, магических фейерверков и карнавалов. В ночное небо взлетел огненный феникс, промчался над головами людей и рассыпался тюльпанами.

На склоне у пруда лежит пара влюбленных. Подальше от суматохи карнавала, поближе друг к другу. Молодой Хоакин, сын лорда Тотоола, только недавно перешагнувший свое семнадцатилетие. Всего на несколько дней мастер отпустил его домой, и Хоакин примчался из далекой Ардеи к своей любимой. И Экко, блестящая художница, только вчера принявшая прайм. Героиня лорда Тотоола.

Экко в видении улыбается, в ее темных глазах отражаются искры праздничного фейерверка.

— Я так ждала тебя, — шепчут ее губы, когда она обнимает юношу.

— Я так спешил к тебе, — отвечает он, покрывая поцелуями ее шею.

Экко вскрикивает от нахлынувшей волны страсти и еще сильнее прижимает к себе юношу. Хруст шейных позвонков потонул, заглушенный новыми залпами карнавального салюта. Обычный человек вчера, героиня сегодня, она еще не научилась сдерживать обретенную в Итералии новую силу.

— Хоакин? — шепчет Экко в видении, в отчаянии тряся юношу за плечи.

Она еще не поняла. Она все еще верит.

Нет! Слишком больно! Зачем ты привела меня сюда? Прочь, прочь отсюда!

Склон пруда, Хоакин и плачущая над ним Экко скрываются, затягиваясь темной дымкой.

— Иди дальше, Экко. Иди за мной, — шепчет на ухо голос Рики.

Край. Она стоит на самой грани. Она уже перешагнула через низкую ограду, и только бьющий в лицо ветер еще удерживает ее от падения. Она не смотрит вниз, только вперед, и радуется, что может обвинить ветер в своих слезах.

Леди Инесс стоит рядом, с другой стороны ограды. Она не пытается удержать героиню от прыжка, всего лишь смотрит в ту же сторону.

— Ты слаба, — ровно произносит леди Инесс, но Экко за оградой кажется, что голос леди полон презрения. — Самоубийство — не выход, не решение проблем. Это признание поражения, белый флаг, выброшенный перед судьбой.

— Мне так больно, — признается Экко, — мне как будто отрезали крылья. Раньше я летала, а теперь могу только ходить по земле и смотреть наверх. Я никогда не знала такого страдания.

— Страдают слабые. Сильные терпят, — пожимает плечами леди Инесс и уходит с Края.

Экко остается одна.

— Ты сильная, Экко? — спрашивает голос Рики. — Такая грубая, такая независимая. Кому ты пытаешься доказать свою силу? Мне? Фарфоровой леди? Самой себе? Всему миру? Знаешь, миру абсолютно все равно сильная ты или нет. Тогда зачем стараться быть не такой, какая ты есть на самом деле?

Тысяча ступеней. Древняя лестница, ведущая к Краю мира.

— Девятьсот восемьдесят! — объявляет Кирик после очередного пролета лестницы.

— А вот и нет, ты уже давно сбился, я видел! — не верит брату Адам.

— А вот и да, я нигде не сбивался! А ты даже считать не умеешь!

Поднимающаяся следом за мальчиками Экко хмурится, готовясь выслушать очередную перепалку. Эти дети, они уже так надоели своей бесконечной болтовней, постоянными ссорами, а еще глупыми вопросами и просьбами. Они безответственные, невоспитанные, с вечно испачканными коленями...

Как она жила до этого без них? Без этого чувства, что ты кому-то нужна. Она... любит их? Это глупо до нелепости! Это просто смешено! Эти дети даже не ее собственные!

Дымка отступила, и Экко без сил упала на колени, полностью вымотанная путешествием.

— Что... это... было... — с трудом проговорила героиня.

— Это была твоя душа, — ответила Рика, помогая ей подняться, — такая, какой ее видно через твой каталист.

— И что все это значит? Зачем ты мне это показала? В чем был смысл?

— Я — не Фарфоровая леди, — Рика гордо улыбнулась, как будто в этих словах заключалась некая неизвестная победа. — Я не собираюсь искать для тебя смыслы и ставить тебе цели, как она. Я лишь открываю перед тобой двери и показываю дороги, чтобы ты сама выбрала, куда хочешь идти.

Экко сильно зажмурилась и растерла себе щеки, прогоняя слабость.

— Но у тебя еще будет время подумать, — продолжила Рика, — а пока, позволь мне показать тебе еще кое-что.

Молодая леди положила палитру на место и прошла мимо полки, осматривая лежащие на ней каталисты. О принадлежности большинства Экко могла догадаться. Сломанная пополам стрела наверняка принадлежит Каэлии, лучнице из Зин-мара. Вырванный змеиный клык, нанизанный на потертую бечевку, просто обязан скрывать душу Джитуку. На небольшом портрете в бронзовой рамке изображен мальчик. И хотя портрет почти полностью изрезан вандалами, в нем все равно узнается Зенон из Шиндагры. Потускневшее золотое кольцо, скорее всего, принадлежит Аззаре — магозавр любит носить кольца на своих длинных кривых зубах. Но чья это пустая шкатулка с откинутой крышкой?

— Готова к еще одному путешествию? — улыбнувшись, спросила Рика, беря героиню за руку.

Яркие образы мелькают перед глазами, проносятся мимо и исчезают в клубах тени.

Златоволосая девушка играет на арфе. Она настолько поглощена своим занятием, что не замечает ничего вокруг. В мире не существует ничего, кроме ее рук, струн и божественной музыки, вихрями срывающейся с кончиков ее пальцев.

Вот та же самая девушка, но теперь уже без арфы. Она держит на руках малыша с коротенькими темными волосами, которого ласково прижимает к груди. Она счастливо улыбается — настолько искренне, что хочется улыбнуться ей в ответ.

Следующая картина приходит как ледяная лавина, сметая все на своем пути. Златоволосая девушка мечется в наполненном праймом пруду Итералии. Она оказалась слишком слаба, чтобы принять прайм, поэтому прайм принимает ее.

— Ланалия! — отчаянно кричит совсем рядом знакомый голос.

А на последней картине нарисована сама Экко. Дети окружили художницу — старший черноволосый тянет ее за руку, младший, со светлыми волосами, радостно прыгает вокруг. Художница замерла с поднятым посохом-кистью в руке, с конца которого уже срывается причудливая птица. Экко на картине сурово стиснула губы, но ее глаза счастливо смеются. Она выглядит как настоящая — от нее веет радостью и теплом. К ней так хочется подойти поближе, чтобы заговорить, улыбнуться, обнять.

— Это ведь был Винсент? — спросила Экко, когда дымка видения пропала. — Винсент — герой?

Рика кивнула.

— Мой брат Раэль рассказывал мне о нем, когда я еще была в Ардее, — сказала она. — Винсент и Ланалия оба чувствовали зов прайма, но одному из них это просто казалось. Потеряв любимую, бывший посол забыл о том страшном дне, вырвал его из памяти вместе с болью. Теперь он хранит в памяти лишь свою жизнь до принятия прайма, смутно помнит о гибели своей любимой в Итералии, а вся его дальнейшая жизнь сохраняется в памяти всего лишь на месяц, а затем стирается. Именно поэтому он до сих пор не нашел мастера для своих детей, хотя давно должен был бы это сделать. В его сознании Кирик и Адам тоже перестали взрослеть. Винсенту даже нет смысла рассказывать правду, он ведь все равно ее забудет. Мой брат некоторое время пытался сам восстановить память Винсента, но потерпел неудачу и прислал своего героя в Чертог.