Даль Орлов - Реплика в зал. Записки действующего лица.
Особо скажу о финале картины, о последней, заключительной части. Финал сложен из подлинной хроники похорон Толстого, всенародного с ним прощания. Эти кадры хорошо известны, множество раз демонстрировались, их всегда включают в документальные фильмы о Толстом и его времени. Что, казалось бы, можно тут добавить? Оказалось, что можно, причем очень существенное.
На этих кадрах - бесконечная череда людей, медленно движущаяся толпа. Над головами плывут транспаранты. Впереди на руках несут гроб. Отдельных лиц практически не разглядеть - масса.
Вот и подумалось: а нельзя ли приостановить движение, в стоп-кадре укрупнить отдельные лица и фигуры? Ведь это важно - разглядеть тех, кто шел тогда за гробом. Толстого хоронила вся Россия, это так, но можно ли приблизить к нам хотя бы некоторых из того траурного шествия? Можно ли увидеть ту Россию, как говорится, в лицо?
И тут нам несказанно повезло: именно в дни, когда делалась картина, на "Центрнаучфильме" запустили какое-то новое оборудование, американское, которое давало возможность сделать со старой хроникой именно то, о чем мечталось - получать стоп-кадры и производить на них необходимые укрупнения. Так старая, всем известная хроника буквально ожила, наполнилась конкретикой, показала не безликую толпу, а еще и отдельных людей, ее составляющих. Время будто повернулось вспять, люди, шедшие за гробом Толстого, открыли нам свои лица...
А сопровождала этот необычный показ великолепная музыка Николая Каретникова, звучал специально написанный им для нашего фильма потрясающий реквием.
Остается добавить, что текст "за Толстого" в фильме мастерски прочитал Владимир Самойлов. Выше я рассказывал, что он хотел играть Толстого в телесериале по пьесе "Ясная Поляна". Тогда ему не дали. Но теперь мы позвали его сыграть Толстого за кадром. И он сделал это так, что пришлось еще раз горько пожалеть, что тот давний, им же предложенный проект не состоялся.
Не удивительно, что при таком творческом составе зрители и критики встретили картину весьма благосклонно. Откликнулись "Советская культура", "Труд", "Московская правда", "Литературная Россия", "Гудок", "Сельская жизнь", журнал "Семья и школа", выходивший тогда полуторамиллионным тиражом. Газета "Известия" написала: "Фильм несет с экрана правду о Толстом. А правда, истина, как считал сам Толстой, - самое могущественное средство в мире!"
И О МИСТИКЕ...
"У вас мистический склад ума", - сказал мне Габриэль Гарсия Маркес.
Эти слова последовали в ответ на мой монолог - совершенно искренний и даже взволнованный. Разговаривали у него дома, в Мехико. В России только что вышел роман "Сто лет одиночества". Нобелевская премия еще не наступила. И вот тогда, перед прощанием, на зеленой лужайке во дворе я и сказал ему:
- Когда читал "Сто лет одиночества", не мог освоиться с мыслью, что все это написано одним человеком, так это величественно и совершенно, как Библия. Второе, что тоже казалось невероятным, - что этот человек живет в одно с тобой время, твой реальный современник. И третье, что совершенно невозможно было представить, что я встречусь с этим человеком и буду с ним разговаривать!
Тут-то и последовала мгновенная реакция Маркеса: "У вас мистический склад ума".
Он сказал, а я потом стал думать: значит, бывает такой склад ума - мистический? И такой именно мне достался? Хорошо это или плохо?.. Что-то же, видимо, он разглядел, почувствовал, если так сказал. Такие люди на ветер слов не бросают...
В конце концов, смирился: мистический, так мистический. Хуже, если бы никакого. Зато стала объяснимее вечная моя тяга искать всякого рода совпадения, необъяснимые сближения, аналогии, когда так и кажется, что будто ведут тебя, расставляя вешки, как ориентиры, этакие знаки судьбы.
Одна знакомая театральная дама сильно увлекалась астрологией. И много в том преуспела. А не найдется ли в вашей лженауке, поинтересовался я однажды, объяснения моему острому, проходящему по всей жизни интересу к Толстому? Все очевидно! - услышал в ответ. У вас с ним - парные знаки, в круге Зодиака они стоят точно друг против друга. Вы - Водолей, он - Лев. Такие знаки притягиваются!..
Профессор театрального института Григорий Бояджиев - знаменитый специалист по западному театру был очень умен и эрудирован. Жарясь на писательском пляже в Коктебеле, говорил: "Я все-таки удивляюсь своей голове: только сажусь писать - она сразу начинает думать!".
С ним хотелось делиться сокровенным.
- Григорий Нерсесович, скажите, почему при моей захваченности Толстым я совершенно холоден к Достоевскому, вплоть до отталкивания? Надо было однажды рецензию написать на спектакль по Достоевскому - не смог слова выдавить, даже испугался. Это, наверное, ущербность?
- Не пугайтесь, обычное дело! Одни - с Толстым, другие - с Достоевским. Тут человечество пополам делится.
Успокоился. Быть заодно хотя бы с половиной человечества - не так уж и плохо.
Вот и спрашиваешь себя: мистика или нет - оказаться в "толстовской" половине? Что означают эти мои последовательные "попадания" и "совпадения", связанные с его персоной, протянувшиеся через всю жизнь, от заворожившей книги без обложки, оказавшейся толстовской трилогией, от учителя Сан Саныча и собеседования с доцентом-толстоведом Зозулей, от семинара академика Гудзия до собственных театральных и кинематографических проектов, ставших актами и личного творчества и, смею думать, общей культурной жизни?
Действительно, есть вещи необъяснимые. Стороннего человека они, скорее всего, оставят равнодушным, а для тебя, тем не менее, оказываются значимы. Хочешь не хочешь, а занимают голову и душу, почему-то будоражат.
Мама моей жены, например, всю жизнь была "ударена" Пушкиным. Вроде как я Львом Толстым. Прочитывала о нем все, что только попадало под руку. Уже тяжело болея, месяца за три до кончины, сказала Алене, дочери: у меня на книжке осталось 80 рублей, приятельница согласна продать полного Пушкина Брокгауза и Эфрона, тома тяжелые, будет приносить по одному, я буду смотреть, и передавать Далю. Это будет от меня ему память.
Она передала мне последний, шестой, том, мы о нем поговорили, я при этом держал на руках ее годовалую внучку. На следующий день она умерла. Следующим днем было - 10 февраля. 10 февраля, как известно, - день смерти Пушкина. Она умерла в день смерти своего любимого Пушкина! Но это не все: 10 февраля - день моего рождения! А в мой юбилейный, 75-й год рождения - 10 февраля 2010 года - у меня появился внук!
После подобного любой ум поведет на мистику...
Добавлю, что неоднократно мною упомянутый и процитированный знаменитый толстовед Константин Ломунов тоже родился 10 февраля.
Недавно не стало Анри Труайя. В своей книге "Лев Толстой" он упоминает некоего Орлова, корреспондента "Русского слова", который первым сообщил телеграммой Софье Андреевне, что Лев Николаевич заболел и находится в Астапово.
Почему Орлов? - возникает вопрос в моем мистическом уме. - Почему корреспондент именно "Русского слова", редакция которого помещалась в доме на углу Тверской и нынешней Пушкинской площади, то есть как раз в том доме, в котором десятилетия спустя я начинал свою журналистскую жизнь - в том красивом здании размещалась в мои годы газета "Труд". Но и опять - не все! Я же в середине девяностых еще и в нью-йоркской газете умудрился поработать, в самой старой русскоязычной. Она, как бы продолжая традицию, называлась не "Русское слово", а "Новое русское слово".
Так вполне случайный Орлов из толстовской биографической хроники вдруг снова прочертил мистический пунктир странных сближений...
Почти два десятилетия проработал когда-то хранителем Ясной Поляны Сергей Иванович Щеголев. Если бы не он и его жена, Ясной Поляны просто бы не было. Он первым заметил пожар, устроенный немцами в доме Толстого, когда те отступали, и, рискуя жизнью, бросившись в огонь, загасил его. Жена помогала. И снова я спрашиваю, почему у народного артиста СССР, впервые сыгравшего роль Толстого на русской сцене, фамилия тоже Щеголев? И оба Ивановичи...
Осенью 1978 года, в дни толстовского 150-летия, в Туле устроили торжественную премьеру фильма "Лев Толстой - наш современник". Пригласили киногруппу. Так сразу после Парижа, еще переполненный впечатлениями от показа нашей ленты в ЮНЕСКО, я оказался в родной Туле. Тут все прошло в лучших, так сказать, традициях - с приемом в обкоме партии, с цветами, речами и подношениями сувениров в центральном кинотеатре. И конечно, мы не могли не нагрянуть в Ясную Поляну.
Нагрянули. Нас там не ждали, шла генеральная уборка, на следующий день должна была прибыть большая делегация писателей. Но нас, непрошенных, приветили, обласкали, даже пустили в дом. И получилось, что одарили незабываемым впечатлением: столбики со шнурами сдвинуты в сторону, ходят женщины с влажными тряпками - полная иллюзия, что мы не в музее, а запросто пришли в гости к любезным хозяевам. Хозяева вышли на минутку. А ты можешь встать у письменного стола, разглядеть любую фотографию не издали, а вплотную, любой предмет - на расстоянии руки. От такой степени доверия впору было и прослезиться.
