Неизвестно - Еленевский Мытари и фарисеи
— Содом и Гоморра, — брезгливо поморщилась жена и приказала детям не смотреть в ту сторону.
В полночь у притемненной длинной стены портового кафе началась какая-то ругань, перешедшая в драку. Жена бросилась ко мне и умоляла не ввязываться:
— У нас еще дорога, там сами разберутся. Может, что в уазике не поделили.
Утром к нам подошел милиционер, достал из сумки лист бумаги, ручку,
буднично сказал:
— Там, у кафе, ночью человека зарезали, может, вы что видели или слышали?
На усталом небритом лице прописалось абсолютное безразличие к тому, что мы собирались говорить. Оно было настолько явным, что жена поспешила ответить:
— Ничего такого не видели и не слышали.
— Вот и хорошо, фамилия ваша как, где живете? Нигде? Как нигде? Хотя, — и он махнул рукой, — вот поставьте здесь свои подписи.
Погрузка на паром подтвердила слова коменданта, что если где и существовал ад, то в порту было преддверие к нему. Здесь никто никому не желал уступать дорогу: машины ревели моторами, царапались, мялись, задние тыкались в передних, жались так, что палец не просунуть. Дядя Гриша удрученно проговорил: «Во идут, как приколоченные, что с нами-то будет?» Несколько черноусых горластых мужиков попытались с деловым видом разорвать колонну, двигавшуюся к огромному открытому рту парома, встав на ее пути, но вынуждены были отскочить, чтобы не оказаться под колесами.
— Блатникам путь прокладывают, не получилось, — усмехнулся майор.
Я не знаю, как бы мы погрузились, не сдержи свое слово комендант.
Прибывший военный патруль вместе с дюжиной рослых, в бронежилетах милиционеров протянули через колонну ограждение, и прыткий капитан с красной повязкой на рукаве по моей просьбе вскочил за руль «Москвича», оглянувшись, он крикнул, словно поднимал нас в атаку:
— За мной, на причал! Весь остальной народ вместе с сержантом Тихоновым к трапу на борт, он сопроводит! Быстрее, иначе сомнут!
Все происходило так, словно я выводил свой вертолет на боевой курс. И уже не было причала, и не было впереди разинутого рта парома, а только горы, дудуканье пулеметов и чертово отверстие в одной из них.
Когда мы оказались внутри, капитан исчез так быстро, что я не успел его поблагодарить.
— Вот сюда, сюда, — в просторном трюме распоряжался азербайджанец с ястребиным носом, — занимайте правый ряд, машины на ручник и на скорость. Подальше от вагонной колеи, подальше. Бензин в канистрах есть? — Он подошел к «Волге»: — Спрашиваю, бензин в канистрах есть?
«Волжанин» замотал головой.
— Открывай багажник! А это что? Кому написано разъяснение, что в канистрах бензин перевозить запрещено, а ты еще и врешь! Сережа, ты где? — позвал оно своего помощника. — Забирай канистру.
Очкарик засуетился, посмотрел в мою сторону, я ему накануне говорил, чтобы тот заполнил бак под завязку, а остатки отдал кому-нибудь из попутчиков, и он заверил меня, мол, что и сделал.
— Я уплачу, скажите, сколько?
— Оставь деньги себе, в Баку бензин есть, там заправишь машину. Какие деньги, это же паром, баранья башка, — возмутился азербайджанец. — Забирай, Сережа!
У дяди Гриши он внимательно осмотрел пластиковую канистру, принюхался:
— Хороший товар, хороший, — и улыбнулся.
Потрогал мои уже ставшие к Красноводску пустыми канистры, которые ему явно понравились:
— Из самолетного дюраля? Вечные, брат, для больших дорог, скажу тебе, незаменимая вещь. Я уже однажды такие видел. Теперь в России большие проблемы с бензином, большие, а будут еще больше. Слушай, ты с семьей едешь, могу предложить каюту, все удобства.
— Сколько?
Он назвал цену.
— Для меня дорого.
— Слушай, в каюте не на палубе или в пассажирском зале на скамейке. Я не обманываю, я тридцать пять лет по Каспию хожу. У тебя дорога, а ты отдохнешь как человек, сядешь опять за руль и кати себе.
— Все равно, брат, дорого.
— Ладно, сброшу немного.
После недолгих переговоров мы сошлись в цене, и он опять громко позвал:
— Сережа, отведи командира в каюту, — и передал ключ, — там все есть, чай, кофе, печенье, душ... будешь помнить старого Рафика, — и на его лице заиграла довольная улыбка.
Тесная, малюсенькая каюта, видимо, рассчитанная на двух матросов, приняла нас четверых и показалась раем.
На пароме от майора я узнал, что там, в порту, зарезали того обворованного мужика.
— Скорее всего, кого-то заприметил и пошел качать права. Нашел время и место.
Каспий принял судно необычайно спокойно и солнечно. Небольшой ветерок гнал легкую волну, хотя для такой махины, какой был паром с названием «Узбекистан», любая волна казалась сущей мелочью. Дети бегали на палубу кормить чаек. Ночью мне снилось испуганное веснушчатое личико, большие, молящие о помощи глаза. Я несколько раз просыпался, укрывал детей, прислушивался к сонному бормотанью жены.
В бакинском порту наша колонна начала дробиться. Полтавчанин и еще несколько человек, в том числе и очкарик, решили, что поедут низом: через Грузию и Абхазию на Краснодар, это надежнее. Ставрополец из зеленых «Жигулей» сказал, что такой путь гораздо длиннее:
— Лучше на Махачкалу, Грозный и вперед, — он явно торопился, еще на пароме у них заболел ребенок, и они с женой до самого прибытия в Баку носили его на руках, не доверяя кому-либо, даже во всем надежному дяде Грише. Теперь уставшая, вся издерганная жена бродила вокруг машины с плачущим дитем на руках, баюкала, уговаривала, пыталась ему что-то напевать.
— Я эту дорогу, Николай Никитич, хорошо знаю, — заверил ставрополец.
Мы поделились красными флажками, подарком Нурсултанова, посчитав их счастливой приметой, и растворились в шумном потоке машин, стараясь поскорее выбраться из огромного красивого, но чужого для нас города.
На выезде из Баку заправили машины, залили полные канистры. Здоровенный добродушный бакинец заговорщицки подмигнул мне:
— Командир, если хочешь хороший бензин, подъезжай к тому шлангу, но будет стоит немного дороже.
На заправке наша укоротившаяся колонна опять удлинилась на несколько попутных автомобилей.
***
Ночевать остановились на посту ГАИ у Грозного.
— Ну вот, — улыбнулся ставрополец, — это почти дома.
Здесь сгрудилось несколько десятков большегрузных автомобилей, и несмотря на все уговоры сердитых гаишников отъехать в сторону, происходившие на повышенных тонах, никто никуда не отъезжал: как-то договаривались, успокаивались. Наоборот, чем ближе к ночи, тем больше прибавлялось машин. Мы расположились неудачно и оказались зажатыми между фурами, из кузовов которых доносилось непрерывное блеяние. Жутко воняло овчиной и мочой, пришлось ехать на край стоянки и искать место поспокойнее. Освободившееся пространство сразу заняли две фуры. Гаишник, видя наши метания, подозвал к себе ставропольца и что-то сказал ему. Оказалось, нам разрешили припарковаться на пустовавшей стоянке для задержанного транспорта, угостили кипятком, но утром попросили не задерживаться:
— Начальство увидит, ругаться будет.
Ночью началась жуткая гроза. Молнии засверкали с такой неистовой силой, словно великий небесный электросварщик попытался в последнюю минуту починить прохудившееся небо. Его работа пошла насмарку, поскольку оттуда хлынула вода. Она собиралась в мутный поток, который на огромной скорости несся к низинному месту, где находились фуры с баранами. Большегрузы устояли. К их колесам набило, наволокло камней, сломанных веток, даже какой-то широкий дорожный щит. Что было бы с нашими машинами?.. Сказать трудно.
Утром, только утихла гроза и едва забрезжил рассвет, как ставрополец постучал мне в машину:
— Я поеду, Николай Никитич, ребенку совсем плохо. Вот, возьмите, здесь мой адрес. Спасибо за все, в любое время дня и ночи вы для меня желанный гость. Я вылез из машины, сунул протянутую им бумажку в карман спортивного костюма, мы обнялись.
— Да, вот флажок, он уже мне не понадобится, — и помахал рукой.
Проводив ставропольца, мы и сами стали готовиться в дорогу. Перекусив
на скорую руку и заварив чай в термосах кипятком от гаишников, отправились дальше. Вскоре нас обогнала с тревожным воем сирены и болезненным синим миганием машина с поста ГАИ.
.На обочине, сброшенные сильным ударом с проезжей части, лежали искореженные зеленые «Жигули». «Скорая помощь» уже увозила кого-то. Мы остановились, хотя гаишник показал нам проезжать, не задерживаться. Я попытался узнать, что произошло.
— А вы кто? — спросил гаишник.
— Попутчик, мы с ними от Самарканда вместе ехали, а здесь они заспешили, ребенок заболел.
— Вот и доспешились, — гаишник вздохнул. — Дорога, сами видите, какая, а он еще на обгон пошел. Самосвалу практически ничего. Одним словом, только ребенок и выжил. А куда он так торопился?
Я достал бумажку, прочел:
— Сотников Федор, Ставропольский район.
