Марк Марциал - Эпиграммы

5 Первой она умерла во цвете юности свежей,

Он — восемнадцать почти Олимпиад пережил.

Но преждевременной смерть сочтет несомненно и эту

Всякий, кто слезы твои горькие видел, Этруск.

Космополитом себя ты, Семпроний Тукка, считаешь:

В космосе, Тукка, добра столько же, сколько и зла.

Коль состязаться с тобой кто-нибудь пожелает в подарках,

Пусть-ка осмелится он, Кастрик, на то же в стихах.

Слаб я и в том и в другом и сдаться готов добровольно:

Мне безмятежный покой с ленью глубокою мил.

5 Что же, ты спросишь, тебе я плохие стихи посылаю?

И Алкиною, поверь, тоже дарили плоды.

Первым делом «я дам» говоришь ты мне, Цинна, на просьбу,

Ну а потом ты даешь сразу же, Цинна, отказ.

Я и дающих люблю, и не против отказа я, Цинна,

Но иль давай, или дай сразу же, Цинна, отказ.

Здесь пред тобою стоит, Овидий, твой Максим Цесоний,

Облик которого воск точно живого хранит.

Изгнан Нероном он был, но ты, проклявши Нерона,

Не осужденный пошел смело изгнаннику вслед.

5 Спутником ссыльному ты отважным был по морю Скиллы,

Хоть в свое время за ним — консулом — ты не пошел.

Если в моих стихах суждено именам сохраниться,

Если даровано мне собственный век пережить,

Пусть поколенье мое и грядущее знает, что был ты

10 Тем же ему, кем и он Сенеке был своему.

186

Друг речистого Се́неки великий,

Что Серена и ближе и дороже,

Этот Максим, кого он постоянно

В письмах буквой приветствует счастливой,

5 В Сицилийское с ним пустился море

Ты, Овидий, — чье имя все пусть славят, —

Гнев владыки безумного презревши.

Пусть Пиладом своим кичится древность,

За изгнанником матери пошедшим,

10 Но возможно ль сравнить его с тобою,

Кто пошел за изгнанником Нерона?

187

Стихотворением свой желая украсить подарок

И рассказать про него лучше Гомера стремясь,

Приск, и меня и себя давным-давно ты изводишь

Тем, что Муза твоя все, на беду мне, молчит.

5 Для богачей и стихи и элегии звучные, нам же

Ты, беднякам, посылай прозу простую — дары.

Ты из ученых мужей славнейший, Лициний наш Сура,

Чей воскрешает язык древних ораторов мощь,

Снова ты нам возвращен (о, Судеб великая милость!),

Хоть и готов был вкусить Леты недавно воды.

5 Страха в мольбах наших нет, как бывало, когда мы печально

И со слезами давно мертвым считали тебя.

Негодованья не снес Аверна немого властитель

И унесенную им прялку он Судьбам вернул.

Знаешь теперь ты печаль, какую ложною смертью

10 Вызвал, и славой своей будущей можешь быть горд.

Полную жизнью живи! Лови мимолетные блага

И ни единого дня, снова ожив, не теряй.

Хоть столов-то у Ания три сотни,

Но еду у него разносят слуги:

Блюда бегом бегут, летят подносы.

Пусть и модно такое угощенье,

5 Не по вкусу нам этот пир бродячий.

Из подгородного мы посылаем подарочки сада:

Яйца — для глотки твоей, фрукты — для нёба, Север.

Ключ госпожи, ты царишь над землей, Иантиде любезной:

Славой и радостью ты дому роскошному стал,

Как окружили твои берега белоснежные слуги

И Ганимедов в твоей хор отразился воде.

5 Чем же тут занят Алкид, в лесу почитаемый этом?

В гроте, соседнем с тобой, что сторожит этот бог?

Иль наблюдает за тем, чтобы Нимфы опять не влюбились

И не похитили вдруг множество Гилов себе?

Если досадно тебе покупать наши, Урбик, безделки,

Но тем не менее знать хочешь проказы в стихах,

К Авкту Помпею пойди (да ты, верно, и сам его знаешь),

Он у порога всегда Мстителя Марса сидит.

5 Он и в гражданских делах, и во всем правоведенье сведущ,

И не читатель он мой, Урбик, но книга сама:

Знает стихи он мои наизусть, ему книжек не надо,

И не пропустит из них даже и буквы одной.

Словом, он мог бы прослыть, захоти он, как их сочинитель,

10 Но предпочел он моей славы глашатаем быть.

Можешь в десятом часу (не свободен он раньше) явиться,

Чтобы за скромным столом с ним отобедать вдвоем.

Он почитает, ты пей и, хочешь не хочешь, все время,

Даже когда «перестань» скажешь, он будет читать.

Очень приятно, что ты читаешь Целеру наши

Книжки, мой Авкт, коль ему тоже по вкусу они.

И кельтиберами он и нашим племенем правил,

И благородней его не было в нашей земле.

Благоговея пред ним, я смущаюсь: для нас он не только

Слушатель, но и судью вижу я строгого в нем.

Ты отослал ко мне, Умбр, целиком все те подношенья,

Что набрались у тебя за пять Сатурновых дней:

Дюжина триптихов здесь и целых семь зубочисток,

Губка сопутствует им, плошка, столовый платок,

5 И полумодий бобов с плетенкой пиценских оливок,

И лалетанский еще в черной бутыли отвар.

Мелкие смоквы пришли с черносливом морщинистым вместе

И полновесный горшок фиг из ливийской земли.

Все это, думаю я, и тридцать сестерциев вряд ли

10 Стоит, а восемь несли рослых сирийцев дары.

Право же, легче бы смог без всяких ко мне затруднений

Мальчик один принести фунтиков пять серебра!

Вечно мне вздорные сны про меня поутру ты болтаешь,

Ими смущая меня и беспокоя мой ум.

Прежнего нет уж вина, да и новое все до подонков

Отдано ворожее, чтоб твои сны не сбылись;

5 Да и соленой муки и ладана кучи извел я,

И поредели стада: столько убито овец;

Птицы домашней, яиц, поросят — ничего не осталось…

Или не спи, или грезь, Насидиан, про себя.

Если, Хрест, никого не отдаряешь,

Не дари ты меня, не отдаряй ты:

Щедр, по-моему, ты и так довольно.

Но коль Титию с Лупом отдаешь ты

5 И Апицию с Цесием и Галлом,

Ты польстишь, но не мне, — я чист и беден, —

А пришельцу с солимского пожара,

Что обязан платить налог особый.

188

Звезды и небо умом благочестным постиг ты, Рабирий,

Дивным искусством творя нам Паррасийский дворец.

Если же Писа почтит Юпитера Фидия храмом,

Наш Громовержец тебя должен ей в зодчие дать.

В Кастора был обращен Габинией Поллукс-Ахилла:

Был он кулачным бойцом, всадником будет теперь.

Шесть или семь ты брала себе, Галла, мужей из миньонов:

Волосы их с бородой чесанной милы тебе.

Но, разуверившись в них и увидев, что руки не могут

Их возбудить, и они дряблы, как мокрый ремень,

5 Ложе бесплодное ты и вялого мужа бросаешь,

А влюблена ты всегда в точно таких же опять.

Тех поищи, что болтать о Куриях, Фабиях будут:

Грубых, косматых, таких, кто одичал, как мужик.

Ты их найдешь; но и в этой толпе обнаружишь миньонов!

10 Да: настоящих мужей, Галла, сыскать не легко.

Цецилиан наш, мой Тит, за стол не возляжет без вепря.

Милого гостя себе Цецилиан наш завел!

О, Тарпейских палат владыка чтимый,

Громовержец, у нас вождя хранящий,

Если все пристают к тебе с мольбами,

Умоляя дать то, что в божьей власти,

5 Не карай гордеца во мне, Юпитер,

Коль моей обо мне не слышишь просьбы:

У тебя ведь за Цезаря прошу я,

За себя же у Цезаря прошу я.

Всю столицу себе захватил было лавочник наглый,

Так что нельзя и пройти было нам к нашим домам.

Ты же, Германик, велел расширить все переулки:

Вместо тропинок теперь всюду дороги ведут.

5 Нет уже больше столбов, увешанных цепью бутылок,

И не приходится лезть претору в самую грязь.

Стиснутый всюду толпой не бреет цирюльник вслепую,

Не занимает теперь улицы грязный кабак.

Повар, мясник, брадобрей, трактирщик сидят по порогам:

10 Рим возродился и стал Римом из рынка он вновь.

Дверь отворивши, Амилл, ты сжимаешь в объятьях подростков,

Страстно стремясь к тому, чтобы накрыли тебя,

Чтобы отпущенник, раб отцовский, клиент говорливый

Не осрамили тебя сплетней похуже того.

5 Тот, кто не хочет, Амилл, прослыть миньоном, прилюдно