Оленья кавалерия. Очерки о русских первопроходцах - Волынец Алексей Николаевич
«Тутошней корейский хан поддан китайскому царю…»
Едва ли наследники Хабарова в ту эпоху могли хоть как-то угрожать «безопасности корейских границ». Более того, после боёв с мушкетёрами Пён Гыпа и Син Ню в России следующие два десятилетия всё ещё ничего не знали о Корее. Первые достоверные сведения о Стране утренней свежести собрал лишь искусный дипломат Николай Спафарий (см. главу 9 «Три китайских казака и шпион из Никанского царства»). По итогам сложной и опасной дипломатической миссии в Пекине в 1674–1675 годах он создал книгу «Описание первыя части вселенныя, именуемой Азия», в которой была и глава «Описание государства Кореи и что в нём обретается».
Именно это «Описание» дало русским первые знания о Корее, с него можно и нужно начинать историю российского корееведения. Спафарию так и не удалось самому побывать в Стране утренней свежести, информацию о ней он собирал в столице маньчжурского Китая, однако ему удалось составить на удивление точное и ёмкое описание прежде неведомой страны.
«Государство Корей стоит меж уездом Леаотунг и рекою Амур, в нём есть хан особной, только поддан китайскому хану…» – писал российский дипломат, имея в виду, что Корея располагается между Амуром и Ляодунским полуостровом, а корейский король подчиняется маньчжурскому императору, царствующему в Пекине.
В эпоху, когда еще не было точных карт мира, географические сведения Спафария были весьма достоверны. Он первым чётко описывает «великий морской нос», то есть Корейский полуостров: «То государство стоит на великом носу морском неподалеку от усть Амура. Только та трудность есть, что надобно обходить тот нос далеко по морю. А как бы не было того носа, от усть Амура зело бы было близко ехать в Китай, однакожде и так мочно ехать, только далеко будет объехать. Только тот путь морской ещё не проведан, потому что никто от русских ещё от усть Амура мимо Кореи в Китай не ходили…»
Так что Николая Спафария можно по праву считать и отцом всем нам знакомого термина Корейский полуостров, родившегося от его «корейского великого носа». Наш дипломат 345 лет назад дал и безошибочно меткое описание непростых геополитических раскладов вкруг данного полуострова: «Тутошней корейский хан поддан Китайскому царю, потому что всегда со страхом живут от жителей Японского острова, а китайцы им помогают обороняться от японцев. Однакожде и японцам дань дают корейские ханы…»
Спафарий кратко описывает даже столичный город Пхеньян и этнографию Кореи: «В среди их государства стоит прекрасной и великой стольной город именем Пиниан. И опричь того есть и иные многие городы. Их обычаи, и лицо, и язык, и учение, и вера вся равная, что и у китайцев…» Многие обычаи и культурные особенности Кореи, действительно, были близки и схожи с китайскими. Лишь корейский язык совсем не похож на говоры Поднебесной, но в ту эпоху корейцы использовали для своей письменности исключительно китайские иероглифы, что, в сущности, и отметил Спафарий.
Он же поразительно точно подметил особенности корейской экономики той эпохи, перечислив и «сорочинское пшено», то есть рис, и женьшень-«гинзен», и даже жемчуг, который вылавливали в море на самом юге Кореи. «А государство то, – пишет Николай Спафарий, – во всяких вещах зело плодовитое, пшеница и всякие плоды родятся, наипаче сорочинское пшено, которая что и в Японском острове родится… Также всякие овощи здесь родятся, и корень гинзен… Также и жемчугу множество доброго на море промышляют и та страна во всем прехвальная, только ещё не проведанная ни от наших людей русских, ни от иных государств».
«Мы вместе пили чай и водку…»
Если, благодаря Спафарию, в России уже с конца XVII века знали общие сведения о Корее, то подданные Страны утренней свежести, наоборот, следующие два столетия почти ничего не ведали о нашей стране. Во многом это произошло по той причине, что Корея тогда являлась самой закрытой на Дальнем Востоке.
«Закрыты» от мира в ту эпоху были и маньчжурский Китай, и островная Япония, но они всё же имели хотя бы по одному порту, где разрешалась торговля с иностранцами, что позволяло хоть как-то черпать сведения о дальних странах. Корея такого «международного» порта не имела, к тому же маньчжурские императоры в Пекине, вассалами которых были корейские короли, пристально следили, чтобы корейцы, их власти и даже корейские дипломаты не общались ни с кем, кроме маньчжуров и китайцев. Пекинские власти резонно считали, что их власть на Корейском полуострове покоится в том числе и на полной закрытости Страны утренней свежести от всех иных соседей по планете.
И всё же кое-какие сведения о России просачивались в Корею, в основном благодаря посольствам, которые регулярно направлялись ко двору маньчжурского императора в Пекин, там они могли видеть русских послов и купцов. Многие корейские дипломаты традиционно вели дневники – Корея, несмотря на закрытость, всё же была весьма грамотным государством – и строки этих дневников XVIII столетия порой доносят до нас удивительные и колоритные факты о первых русско-корейских встречах.
Первый непосредственный контакт дипломатов Кореи и России состоялся 16 января 1722 года – в Пекине несколько чиновников из свиты Ли Гон Мёна, посланца корейского короля к маньчжурскому императору, встретились с Лоренцем Лангом, членом русской дипломатической миссии. Бывший офицер шведской кавалерии, попавший в русский плен под Полтавой, Лоренц Ланг перешёл на службу к царю Петру I и в итоге оказался, выражаясь современным языком, первым торговым консулом нашей страны в столице Китая.
Пекинские власти тогда весьма нервно отреагировали на непосредственную встречу корейцев и русских – Лоренца Ланга быстро выслали из страны. Забавно, что корейцы той эпохи во внутренней переписке именовали этого шведа, как и всех русских, «тэби тальджа», что означает «большеносые татары». В свою очередь Лоренц Ланг, по западноевропейской традиции того времени, называл китайцев и корейцев Orientalium Tartarorum, «восточными татарами».
Первые относительно точные сведения о России содержатся в дневнике Ли Юн Сина, корейского дипломата, побывавшего в Пекине в 1735 году. «Недалеко от нас живут большеносые татары, – записал корейский дипломат 20 октября того года, – шестеро пришли к нам, и мы вместе пили чай и водку. Их страна находится к западу от Китая. Её западный край от Китая отстоит на 20 тысяч ли (10 000 км. – Примеч. авт.), а восточный лежит недалеко от Монголии, на расстоянии не более 60 дней хода от Кореи. По виду они большие и некрасивые. По их словам, их страна больше Китая…»
«Их бог это сын царя, убитый китайцами…»
Спустя тридцать лет русские для корейцев всё ещё оставались почти неизвестным народом, пугающим своим необычным для аборигенов Дальнего Востока внешним видом и совершенно чуждыми традициями. В 1765 году корейский дипломат Хон Дэ Ён так описывал свои встречи с русскими в Пекине: «Большеносые татары живут в России… Все они большого роста, отвратительные и свирепые. Их страна находится далеко за пустыней, и оттуда вывозят на продажу меха и зеркала, которые наши люди охотно покупают на пекинских рынках…»
Действительно, привезенные русскими купцами драгоценные соболя и лисы из Якутии, Камчатки и побережья Охотского моря пользовались большим спросом в Китае, а также, как видим, и у корейской знати. Стеклянные зеркала тоже были выгодным предметом русской торговли – со времён Петра I их производили у нас под Москвой, тогда как в Китае и Корее такие делать ещё не умели.
Хон Дэ Ён, искренне считавший себя и своих соотечественников лучше и умнее «западных варваров», с удивлением отметит ещё одну диковинку, замеченную у «большеносых татар», – карманные механические часы. «Как-то раз наш переводчик, – пишет в дневнике кореец, – пошёл к ним и увидел один механизм круглый, гладкий по краю, с множеством кружочков, из которого доносился тихий звук. Он не знал, для чего это нужно, но предположил, что это разновидность часов. Обычаи большеносых татар донельзя глупы и невежественны, так что странно, что у них могут быть такие удивительные механизмы…»
