Детектив Замка Хэльдиборн (Сказки про домовых) - Игорь Всеволодович Гиркин
Но вот вчера, одно из творений мадам Жанд («Ноксуэло» называется), возьми, да и придумай «пожалеть» свою несчастную товарку: начала ей советы давать — как себя вести: «Ты, говорит, если хочешь ума набраться, должна хоть каким-нибудь содержимым обзавестись! Нельзя, мол, чтобы книга под именем такой великой писательницы совсем пустая была. А что надо сделать для этого? Заставить людей что-нибудь в тебя написать!»
Вместо нашей «Пустышки» (так ее другие книги презрительно прозвали) соседка ей отвечает: «Рехнулась, что ли? Как же она заставит?»
«Ну, тогда пусть кого-нибудь проглотит и не отпускает, пока он полностью — до последнего листика, не испишет или, на худой конец, не изрисует ее чем-нибудь дельным, великим и талантливым!» — тут «Ноксуэло» увидала, что я стою перед шкафом и их болтовню слушаю (эти Сорж Жандовы книжки, как и их авторша, весь мужской пол смертельно ненавидят — даже домовых), да как закричит: «Вон — видишь — домовой Огош на нас глазеет?!!! Он умный и писать умеет! Не упускай возможность! Хватай!»
Тут, не успел я опомниться, как на меня, раскрыв пасть бездонную (ведь при отсутствии содержимого, в книге, благодаря собственной книжной магии, черная воронка хаоса образуется!) Пустая Книга летит! Ого! Еле успел увернуться, да сюда запрыгнуть. Теперь даже вылезти боюсь! Смотрю — а Пустышка, со злости, сама собой, обратно на полку вскочила и всех соседок на пол перекидала!»
— «Какую глупую и смешную историю ты придумал, Огош, чтобы свои безделье и халатность оправдать!» — скорчил презрительную гримасу Пуф-Продуф: «Вот сейчас я сам пойду и наведу порядок на полках, и, если эта твоя «хищная книга» на меня не попробует кинуться — то сегодня же окажешься на улице!» — сказав эти злые слова, повернулся домохозяин и пошел к тринадцатому шкафу, помахивая волшебным посохом.
— «Мессир! Будьте осмотрительнее, умоляю!» — отчаянно прокричал с картины добрый и незлопамятный Ага-Огош, а потом, поколебавшись немного, все же выпрыгнул наружу и метнулся на помощь.
Но опоздал… Видать, прав был младший помощник в отношении скверного характера всех книг мадам Жанд: едва поднял домохозяин властным движением посоха с пола рассыпанные тома ее творений, чтобы вернуть на предназначенное им место, как одна из книг, взлетая, будто нечаянно, задела краем переплета этот самый посох и выбила из рук. И тут (ошеломленный Пуф даже глазом моргнуть не успел), хищной птицей спикировала на него сверху Пустышка, накрыла развернутой пастью, потом захлопнулась и легла на бок. Последнее, что осталось от Продуфа — торчащие между листами, словно закладка, отчаянно дрыгающиеся толстенькие ножки в полосатых чулках и крошечных башмачках с золотыми пряжками. Но книга, как крокодил какой-то, вдруг раскрыла пасть (на секунду между листами вновь мелькнуло изумленное лицо домового — он, кажется, еще не понял, что с ним случилось), втянула в себя недостающую часть тела жертвы и снова захлопнулась, проглотив Пуф-Продуфа теперь уже окончательно и бесповоротно!
Вы, наверное, хотите спросить меня — что же было дальше, дорогие мои слушатели? Вам, вероятно, все же жалко немного этого глупого и тщеславного Пуфа? И мне тоже… Ведь он, все же, как и я, был домовым-хранителем… Может быть, исправился бы со временем, повзрослев и став мудрее!
Что вам сказать? Ага-Огош, верный своему долгу вассала, немедленно оповестил о чрезвычайном происшествии Милорда Ректора «Колледжа Волшебников-за-Печкой», который, в свою очередь, собрав самых маститых и талантливых волшебников-преподавателей, а также их учеников (среди которых был и я — ваш преданный друг и слуга) примчался в Дом Егермейстера спустя всего полчаса каких-нибудь после того, как был проглочен домохозяин. Но все попытки извлечь Пуфа из книги были напрасны. Власть домовых, как вы все знаете, распространяется только на обложку книги, а не на ее внутреннее содержание. Будь та книга обычной, можно было бы уговорить какого-нибудь специалиста (или специалистку — такую, как ты, Флорентика) — совершить подвиг — попытаться проникнуть на страницы и найти там жертву, а потом, обучив специальным волшебным навыкам, сбежать вместе с ним. Но кто решится полезть в омут без дна и без опоры, каким является содержимое Пустой Книги? Там же чистый хаос, из которого только Всевышний Творец может что-то создать! Короче говоря, таких героев не нашлось…
На всякий случай, книгу, чтобы не случилось какой беды, убрали подальше, а вместо нее, чтобы Хозяин не заметил пропажи, подобрали и поставили еще один вполне обычный 79-й том. Несколько лет пролежала Пустышка в нашей лаборатории. Если бы ее в это время могли раскрыть и увидеть люди, то очень удивились бы: под переплетом романа Сорж Жанд, на первом листе (на котором обычно размещается гравюра с портретом автора) красуется изумительно выполненная неизвестной техникой объемная фигура домового с глупым, безмерно удивленным и обиженным лицом. А остальные страницы, по-прежнему, оставались пустыми.
Но, в конце-концов, Милорд Ректор Брош-Мудрош совершил почти чудо! Он сумел, потратив бездну времени, найти решение. Как он умудрился сделать так, чтобы сидящий в Пустышке Пуф-Продуф заговорил от ее имени, моих знаний объяснить не хватает. Но, тем не менее, это случилось. Добившись успеха, Брош-Мудрош спросил книгу:
— «Что тебе надо, чтобы ты отпустила пленника?»
— «Я не отпущу его, пока он не напишет меня с первой до последней страницы, при чем — более талантливо и интересно, чем написаны произведения моих «названых сестер» в переплете которых я живу! И еще — чтобы он нарисовал к ней красивые иллюстрации!» — заявила Пустышка голосом Пуф-Продуфа.
— «Но он ведь не может такого сделать!» — всплеснул руками мудрый Брош: «Я его хорошо знаю! Он ленивый бездельник! Может, у него и есть таланты, но он их никогда не развивал, даже учиться ничему не хотел!»
— «Мне наплевать!» — отрезала книга (не будем ее осуждать за грубость — ведь единственным ее содержимым был Пуф-Продуф — а он, как вы заметили, особой вежливостью не отличался): «С домовым внутри все равно лучше, чем быть совсем пустой! Если он не захочет или не сможет меня написать, я его не выпущу никогда!»
Но не таков был мой
