Френсис Фицджеральд - Отбой на заре. Эхо века джаза (сборник)
Жозефина всхлипнула в последний раз и перестала плакать:
– Если хочешь знать, я решила дать ему отставку.
– Ха-ха-ха! – Констанция просто взорвалась от смеха. – Ты это слышала, мама? Она собирается дать ему отставку! Будто он хоть раз в жизни посмотрел на нее! Будто он вообще знает о том, что она существует! Из всех самовлюбленных…
Но миссис Перри не могла больше это терпеть. Она обняла Жозефину и попросила ее уйти к себе в комнату.
– Все, чего хочет твоя сестра, это чтобы над тобой никто не смеялся, – объяснила ей она.
***– Ну, ладно, это он дал мне отставку, – с грустью произнесла Жозефина.
И она отказалась от него, отказалась от тысяч поцелуев, которых у нее никогда не будет, от сотен длинных, увлекательных танцев в его объятиях, от сотен вечеров, которые невозможно будет ничем возместить. Она вовсе не придавала значения письму, которое написала ему прошлой ночью и не успела еще отослать, а теперь уже не отошлет никогда.
– В твоем возрасте рано думать о таких вещах, – сказал мистер Перри. – Ты всего лишь ребенок.
Жозефина встала и подошла к зеркалу:
– Я обещала зайти к Лилиан. И я уже опаздываю.
***Вернувшись в свою комнату, миссис Перри подумала:
«До января еще целых два месяца». Она была красивой женщиной, которая хотела, чтобы ее любили все окружающие; ей никогда не хотелось управлять другими людьми. В душе она уже аккуратно упаковала и отправила на почту сверток с Жозефиной внутри, адресовав его в безопасную и тихую школу Брирли.
***Часом позже в кафе Блакстона Энтони Харкер и еще один молодой человек расслабленно сидели за столиком. Энтони был приятным парнем: слегка ленивым, довольно богатым и вполне удовлетворенным своим нынешним успехом в обществе. После того как он вылетел из одного университета на востоке страны, он перешел в один из известнейших университетов Виргинии, где и завершил свое образование в более благоприятной обстановке. Там он смог впитать в себя определенные привычки и манеры, которые девушки из Чикаго находили очаровательными.
– А вон и небезызвестный Трэвис Де-Коппет, – заметил приятель. – Интересно, что это такое он о себе возомнил?
Энтони посмотрел издалека на молодого человека, узнав Перри-младшую и остальных сидевших с ним рядом девушек, которых он часто встречал на вечерних улицах. Находясь почти что дома, они чересчур громко разговаривали и выглядели довольно глупо. Он отвел от них взгляд и стал искать себе партнершу на танец, но все еще сидел за столиком, когда комната – она была полутемной, несмотря на зажженные огни и тьму за окнами, – как бы проснулась, услышав громкую и волнующую музыку. Свободных девушек становилось все меньше. Мужчины в костюмах свободного покроя, выглядевшие так, словно они только что закончили какие-то зловещие дела, и женщины в шляпках, которые, казалось, были готовы сейчас же отправиться в полет, придавали всей окружающей обстановке особое, непередаваемое ощущение времени как непостоянной величины. Главным для Энтони было то, что это общество – вроде и не случайное, но и не тщательно избранное – могло мгновенно исчезнуть, как гости после званого обеда, а могло и провести вместе всю ночь, как гости на удачной свадьбе. Энтони забеспокоился, что не успеет ухватить свою долю веселья. Он все более и более пристально вглядывался в толпу, пытаясь найти хоть одно знакомое женское лицо.
И такое лицо неожиданно возникло в пяти футах от Энтони; на мгновение из-за плеча какого-то мужчины он поймал на себе печальнейший и трагичнейший взор. Это была улыбка – и не улыбка; большие серые глаза с яркими треугольниками теней под ними, губы, улыбавшиеся всему миру, в который можно было включить их обоих, и вместе с тем выражавшие не печаль жертвы, а скорее печаль Демона в состоянии нежной меланхолии. Впервые Энтони понастоящему увидел Жозефину.
Он немедленно отреагировал – посмотрев, с кем она танцует. Знакомый юноша. Окончательно в этом убедившись, он встал из-за стола, быстро одернул пиджак и вышел на танцплощадку:
– Позвольте пригласить вашу даму!
Жозефина почти прижалась к нему, когда они начали танцевать; заглянула ему в глаза и через мгновение отвела взгляд. Она молчала. Понимая, что ей никак не больше шестнадцати, Энтони все же надеялся, что дама, с которой он условился танцевать весь этот вечер, не прибудет совсем – или хотя бы задержится, пока не кончится этот танец.
А когда танец кончился, она опять посмотрела на него; им овладело чувство, что он ошибся – что она старше, чем он предполагал. Он проводил ее до столика, и что-то заставило его спросить:
– Нельзя ли пригласить вас еще раз?
– Пожалуйста! Благодарю вас!
Они видели лишь друг друга, и каждый взгляд был острым, как гвоздь – из тех, какими крепят рельсы железных дорог, на которых было основано благополучие их семей. Энтони почувствовал волнение, когда возвращался к своему столику.
Через час они покинули кафе вместе, в ее лимузине.
Все вышло очень просто и естественно: слова Жозефины о том, что ей пора домой, прозвучавшие по окончании второго танца, затем ее просьба и его собственная чрезмерная самоуверенность, когда он шел позади нее через опустевшую танцплощадку. Проводить ее до дома было просто любезностью по отношению к ее сестре; и еще он ощущал никогда не обманывавшее его чувство надежды…
Тем не менее, выйдя на улицу и слегка охладившись под резким ветром, он попробовал еще раз осмыслить свои поступки и свою меру ответственности. Но сделать это оказалось очень трудно, потому что на него давила темная, подобная слоновой кости, молодость Жозефины. Когда они сели в машину, он попытался стать хозяином положения – с помощью взгляда «настоящего мужчины», который он направил на нее, – но ее глаза, лихорадочно-блестящие, в одну секунду расплавили всю его фальшивую суровость.
Он лениво пожал ее руку, затем оказался в радиусе действия ее духов – и, затаив дыхание, он ее поцеловал.
– Что случилось, то случилось, – прошептала она через мгновение.
Изумленный, он подумал, что о чем-то забыл – о чем-то сказанном раньше.
– Какое жестокое замечание! – произнес он. – А я как раз уже начал в тебя влюбляться!
– Я имела в виду, что любая минута рядом с тобой может оказаться последней, только и всего, – горестно сказала она. – Моя семья хочет, чтобы я уехала в школу на восток; они думают, что я до сих пор ни о чем не догадалась…
– Это плохо.
– …а сегодня они собрались вместе и попытались меня убедить, что ты даже не подозреваешь о моем существовании!
После долгой паузы Энтони выразил слабое сочувствие:
– Я надеюсь, ты им не поддалась? Она улыбнулась:
– Я просто рассмеялась и поехала в кафе.
Ее руки покоились в его руках. Когда он сжал их, ее глаза, ставшие ослепительно-яркими, поднялись до уровня его глаз, и они вновь посмотрели друг на друга. Через мгновение он подумал про себя: «Грязный соблазнитель».
Он был уверен, что от него что-то зависело!
– Ты такая хорошая, – сказал он.
– А ты совсем как мальчишка. Больше всего на свете я ненавижу зависть, – неожиданно продолжила Жозефина, – мне не однажды приходилось с ней сталкиваться. И моя собственная сестра в этом плане хуже всех остальных.
– О, нет, – запротестовал он.
– Ведь я не виновата в том, что влюбилась… Я пыталась выбросить тебя из головы – я специально уходила из дома, когда узнавала, что ты должен был к нам зайти.
Сила ее лжи происходила от ее искренности и от простодушной и прекрасной уверенности в том, что она всегда получит ответ на свое чувство, кого бы она ни полюбила. Жозефина никогда не была стыдливой и никогда ни на что не жаловалась. Она жила в мире, в котором ей всегда приходилось стоять один на один лицом к лицу с мужчиной, и рассчитывать она могла лишь на свои собственные силы. В этом мире она уверенно ориентировалась с тех пор, как ей исполнилось восемь лет. Она никогда ничего не планировала: она просто с легким сердцем отпускала поводья, а всепобеждающая молодость доделывала остальное. Только когда юность проходит и опыт наделяет нас уже ничего не стоящей смелостью, мы начинаем понимать, как просты, в сущности, все эти вещи.
«Но когда ты успела в меня влюбиться?» – хотел спросить Энтони – и не смог! Он боролся с желанием поцеловать ее опять, еще нежнее, – и хотел сказать ей, что в ее поступке нет мудрости; но не успел он начать осуществлять этот благородный замысел, как она снова оказалась в его объятиях и прошептала что-то, с чем ему пришлось согласиться, потому что в придачу он получил поцелуй. А затем, уже в одиночестве, он отъезжал от двери ее дома.
С чем же он согласился? Все, что они сказали друг другу, звенело и билось в его ушах, словно у него внезапно поднялась температура: завтра в четыре, на углу.
«Боже мой! – подумал он, чувствуя себя как-то неуютно. – Вся эта ерунда о моей „отставке“… Это сумасшедший ребенок, и она обязательно организует какие-нибудь неприятности, если найдет того, кто их ищет. У нее просто миллион шансов встретиться со мной завтра!»
