Элли Эверхарт - Выбираю тебя
Официантка приносит чек. Я бросаю на нее раздраженный взгляд за то, что она прервала нас, хотя она всего лишь выполняет свою работу.
– Готова? – спрашивает Гаррет, возвращая свое прежнее веселое настроение.
– Да. – Я сверлю взглядом пустую тарелку. – Но все-таки грустно оттого, что придется ждать следующей недели, чтобы снова их отведать.
Он смеется, поднимаясь, и кладет на стол несколько банкнот.
– Если станет невмоготу, всегда можно устроить внеплановый поход.
Когда мы возвращаемся в кампус, то видим на парковке у входа в кампус мистера Кенсингтона.
– Пап, что ты здесь делаешь? – Похоже, Гаррет нервничает.
Мистер Кенсингтон коротко улыбается в мою сторону.
– Джейд, приятно снова с тобой встретиться. Надеюсь, твои занятия проходят хорошо.
Я улыбаюсь в ответ.
– Да. Все отлично. Мне здесь очень нравится.
– Хорошо. Очень хорошо. – Он кивает, явно намекая на то, чтобы я ушла, и когда я не подчиняюсь, становится раздраженным. – А теперь, если ты не против, я хотел бы поговорить с сыном.
– Конечно. До свидания, мистер Кенсингтон. Увидимся позже, Гаррет.
Не знаю, в чем причина, но, похоже, отец Гаррета в ярости. Вернувшись в комнату, я выглядываю в окно. Гаррет с отцом стоят на газоне возле парковки. Мистер Кенсингтон ругается и размахивает руками, в то время как Гаррет стоит с поникшей головой.
Когда Гаррет наконец включается в разговор, то вид у него становится такой, будто он вот-вот взорвется. Отец перебивает его, заглядывает ему в лицл. Гаррет, кажется, собирается что-то ответить, однако, словно признав поражение, вновь опускает голову. Его отец разворачивается и уходит к машине, а потом уезжает.
Гаррет подходит к скамейке и садится, ссутулив плечи. Наверное, мне стоит пойти и выяснить, что случилось. Необязательно было присутствовать при разговоре, чтобы понять: что-то определенно не в порядке.
Когда я выхожу на улицу, то Гаррета там не нахожу. Я мчусь в его комнату, но и там его нет. До вечера воскресенья я не вижу его. Предполагаю, что он играл во флагбол, а потом снова смотрел игру или даже несколько игр с парнями.
Мне не удается поговорить с Гарретом до самого вторника, когда у нас английский. Он опаздывает, так что до конца занятия я не могу с ним заговорить, а после он вылетает из аудитории, так что мне приходится догонять его.
– Что с тобой? Ты будто избегаешь меня.
– Я не могу проводить каждую минуту с тобой, Джейд, – говорит он резко. Он никогда не разговаривал со мной в таком тоне, и мне это не нравится. – Я отстал по учебе. Недостаточно занимаюсь плаванием. Блейк злится, потому что я больше с ним не тусуюсь.
– Но Блейк тебе даже не нравится. – Чтобы поспеть за ним, я практически срываюсь на бег. – Гаррет, подожди. Почему ты так себя ведешь? Это из-за меня? Что я сделала не так?
Внезапно он останавливается и берет меня за плечи.
– Нет, Джейд. Ты не сделала ничего плохого. – Его голос такой же, как и раньше – теплый и добрый – как у того Гаррета, к которому я привыкла. – Даже не думай об этом, ладно? Дело не в тебе.
– А в чем? Почему ты стал меня сторониться?
Гаррет что-то не договаривает. Это читается в его взгляде и в том отчаянном выражении, с которым он на меня смотрит. Будто он хочет сказать правду, но не может.
– Просто… Просто мы больше не можем общаться. Мне жаль, Джейд.
– Но почему? Мы же друзья. Ты больше не можешь со мной дружить? – Услышав собственные слова, я понимаю, что говорю, как маленький ребенок на детской площадке. Вторая попытка. – Хочешь сказать, что мы больше не друзья?
– Мне нужно идти. Мне жаль. Действительно очень жаль.
Он сбегает, а я остаюсь стоять в полнейшем недоумении.
17
Я медленно бреду по кампусу в свою комнату. Вновь и вновь проигрываю в голове слова Гаррета, но так и не нахожу в них никакого смысла. Почему он оттолкнул меня, когда между нами все так хорошо складывалось?
Вернувшись к себе, я переодеваюсь в спортивную форму. Бег – единственный эффективный способ справиться с обуревающими меня эмоциями. Я мчусь к тропинке, по которой мы с Гарретом бегали несколько недель назад. Заходить в лес одной страшновато, но я все-таки пересиливаю себя. Спустя час я остаюсь совершенно без сил. Возвращаюсь к сеюе, принимаю душ, а затем ложусь в кровать и сплю до утра.
На следующий день я иду на занятия, бегаю, ужинаю с Харпер, выполняю домашнее задание и иду спать. Будто на автопилоте, я следую этому же расписанию и назавтра, и днем позже, затем еще и еще. Втянувшись в рутину, я теряю счет дням, которые постепенно превращаются в недели. Выходные же посвящены уборке и стирке.
Харпер продолжает расспрашивать меня о случившемся между мной и Гарретом, а я отвечаю, что мы просто прекратили общаться. Я не рассказываю ей подробности: не люблю обсуждать с кем-то свои проблемы. Я всегда была такой, даже с друзьями. Просто в какой-то момент поняла, что никому до моих проблем нет дела. У всех свои заботы.
Несмотря на мое молчание, Харпер замечает, что я в депрессии и всячески старается развеселить меня. Зовет пробежаться по магазинам или сходить куда-то поужинать, но у меня нет денег ни на первое, ни на второе. Потом она предлагает мне сыграть в теннис, и я соглашаюсь, но получается у меня, в отличие от нее, из рук вон плохо, поэтому у нас ничего толком не выходит. Боюсь, если в скором времени не выйти из этого грустного и мрачного состояния, то Харпер перестанет со мной общаться, и я потеряю друга.
Вдобавок ко всему, меня все чаще преследует моя мать. Близится годовщина со дня ее смерти, и хотя я не собираюсь сидеть и оплакивать ее, это все же не самый счастливый день в году.
Голос матери у меня в голове продолжает повторять одни и те же слова – «я же тебе говорила». Возможно она была права, когда утверждала, что от парней одни неприятности. Но мне отчаянно хочется, чтобы она ошиблась. В глубине души я знаю, что у нас с Гарретом было нечто настоящее и прекрасное. Я чувствовала себя такой счастливой в тот короткий промежуток времени, что провела с ним. Счастливее, чем когда бы то ни было. Даже если я не смогу быть с ним, то должен быть кто-то, кто сможет подарить мне такое же счастье, какое дарил мне он. Не могут же все мужчины быть плохими. Фрэнк, например, вовсе не плохой. Да и Райан тоже.
Я вижу Гаррета только на занятиях по английскому, но он меня игнорирует. Мы перестали обмениваться дневниками. Дошло до того, что я и сама больше не обращаю на него внимания. Он тоже не смотрит на меня. После случившегося он просто сидит, уткнувшись в свой ноутбук.
После третьего уик-энда хандры, который я провела за уборкой в комнате, я решаю, что наступило время двигаться дальше. Я отказываюсь превращаться в одну из тех девчонок, которые после расставания с парнем на несколько месяцев впадают в депрессию.
Невзирая на произошедшее, мне есть чему радоваться. Стоит ранний октябрь, и листья приобрели невероятные оттенки желтого и оранжевого. Воздух стал прохладным и свежим – то что надо для долгих пробежек. Я отлично успеваю по всем предметам, да и у Фрэнка с Райаном дела тоже идут хорошо. Так что я настроена не тратить время на хандру из-за какого-то дурацкого парня.
Заметив во вторник на английском Гаррета, я, как обычно, не обращаю на него внимания. После занятия, когда я собираюсь уйти, он кладет на мою парту два блокнота – два маленьких зеленых блокнотика, не похожих на те большие голубые тетради, которые дали нам для занятий – а потом быстро встает и выходит до того, как я успеваю его о чем-то спросить. Я запихиваю блокноты в сумку и ухожу домой.
В комнате я плюхаюсь на кровать и открываю один из блокнотов. Внутри я нахожу слова:
«Помнишь, как мы собирались завести дневники, чтобы записывать в них все те мысли, которые не можем произнести вслух? Не знаю, хочешь ли ты этого сейчас, но если да, то он твой. Второй – мой».
Я откладываю блокнот и открываю второй. На первой странице находится запись, которую мы делали для наших дневников по английскому, но вырвали, чтобы профессор Хокинс их не прочел. Я пролистываю ее и читаю вторую страницу.
«Теперь мы с той девушкой часто общаемся. Она продолжает меня удивлять, и мне хочется видеться с ней все чаще и чаще. Сегодня мы ели блинчики в «Блинном доме у Эла». Никогда не видел, чтобы кто-то так радовался блинам. Кто бы мог подумать, что нечто настолько простое может принести столько счастья. Мне захотелось ее порадовать, и потому я сказал, что мы будем ходить туда каждое воскресенье. Ее глаза загорелись так, словно я пообещал отвезти ее в Париж. Но это был не Париж, а всего лишь обещание о еженедельных блинчиках».
Я читаю третью страницу.
«Сегодня я пригласил ту девушку к себе в комнату. Думал, мы просто съедим пиццу, посмотрим кино и все. Но наша встреча переросла в нечто большее. Она спросила меня о маме, и я рассказал ей свою историю. Говорить маме оказалось сложней, чем я думал. Наверное потому, что я никогда не заговаривал о ней или о том, что произошло. Но, когда я закончил, на душе у меня стало легче, потому что та девушка слушала так, словно ей было действительно не все равно. Никто и никогда не слушал меня так внимательно. Никто, кроме мамы».
