Нюрочкин сон - Юлия Мельник
Но она не знала. Ей казалось, что нота пела где-то в глубине её сердца, и эта нота была одновременно грустной и весёлой, доброй, а иногда почему-то сердитой, голубой, а иногда оранжевой. Эта нота напевала нехитрую песенку и дружила с другими нотами — ведь даже ноты умеют дружить.
Так, размышляя, Нюрочка уходила всё дальше и дальше от лужайки, внимательно слушая песенку, что звучала в ней.
И вдруг она увидела своего дедушку, который стоял перед огромной клеткой с тигром и смотрел на яркого, глазастого тигра, который, в свою очередь, смотрел на дедушку.
— Ого! — воскликнула Нюрочка. — Вот это тигр! И что ты тут делаешь, дедушка?
— Я учусь не бояться этого тигра, — ответил дедушка.
— Так ведь он — в клетке, — сказала Нюрочка, — он не может тебе сделать ничего плохого.
— А если я его выпущу? — спросил дедушка.
— Даже если ты его выпустишь, он и тогда не сможет сделать ничего плохого, потому что это только сон, — объяснила Нюрочка дедушке.
— А вдруг не сон? — засомневался дедушка. — Ты только посмотри, какой он страшный. Но я его почти уже не боюсь. Я — самый смелый дедушка на земле!
— Тогда я его выпущу, — решила Нюрочка и распахнула дверь клетки.
Тигр слегка удивлённо посмотрел на Нюрочку, потом на дедушку, а потом открыл огромную, алую пасть, протяжно зевнул и наконец, переступая мягкими лапами, вышел из клетки.
— Давай я его пощекочу, — предложил дедушка, — раз уж это сон…
И он подошёл к тигру и пощекотал его. Тигр посмотрел на дедушку и чихнул.
— Ты почему не смеешься? — спросил дедушка у тигра. — Я же тебя пощекотал.
— Мне не смешно, — вдруг сказал тигр, — я очень серьезный тигр.
— Вот как! — удивился дедушка. — А я вот проснусь и напишу о тебе статью в газету. И немного о себе. Как я тебя не боюсь!
— А обо мне? — спросила Нюрочка.
— И о тебе, — согласился дедушка.
— Послушай, дедушка, может, нам уже пора просыпаться? — спросила Нюрочка у дедушки.
— А который час? — спросил дедушка.
И тут тигр с солидным видом достал откуда-то часы и посмотрел на них.
— У меня — время завтрака, — заявил тигр, и уставился на дедушку и Нюрочку, вдруг облизнувшись.
— Ты знаешь, Нюрочка, по-моему, самое время просыпаться, — прошептал дедушка на ухо Нюрочке.
Нюрочка кивнула и взяла дедушку за руку.
— По-моему, тоже, — так же шёпотом ответила она, поглядывая на тигра. — А как проснуться?
— Надо очень высоко подпрыгнуть, — сказал дедушка.
И, взявшись за руки, Нюрочка с дедушкой подпрыгнули… и проснулись.
КЛОУН
Нюрочка неспешно гуляла по осеннему парку, где, кружась, падали пёстрые листья, где они перешёптывались на ветках и шуршали под ногами. Был ясный октябрьский день, прозрачный, как паутинка, и такой же невесомый. Небо голубело сквозь ветки, щебетали птицы, и у Нюрочки на душе было тихо и мирно. Она шла по тропинке, собирая листья, и в её руках была уже целая охапка, а она всё наклонялась и поднимала следующий лист.
Она с интересом рассматривала узоры на листьях, не было ни одного похожего листа, все разные. Ей хотелось подарить кому-нибудь эти разноцветные листья, но она не знала — кому.
И вдруг она увидела одинокого мужчину в сером плаще, который, как и она, неспешно гулял, собирая листья. У него было такое доброе лицо и такие рыжие волосы, что он походил на солнечный луч. Ещё у него были грустные голубые глаза, они тоже были добрыми и внимательными.
— Здравствуй, девочка, — сказал человек Нюрочке, когда она поравнялась с ним, — сразу видно, что ты весёлая девочка. У тебя такие задорные зелёные глаза и такая лучезарная улыбка!
— Да, я весёлая девочка, — сказала Нюрочка. — А почему Вы такой грустный?
— Я — клоун, — ответил человек, задумчиво улыбнувшись.
Нюрочка удивилась. Это было так необычно — ведь клоуны всегда такие радостные, они не носят серых плащей, на них пёстрая одежда и они могут рассмешить кого угодно.
— Да, не удивляйся, — сказал Клоун, — ты, конечно, думаешь, что настоящий клоун должен быть весёлым. А я вот — грустный клоун.
— И Вы всегда грустите? — спросила Нюрочка. Ей вдруг стало жалко этого голубоглазого Клоуна в сером плаще.
— Да, всегда, — кивнул Клоун, — но если бы ты знала, каким весёлым я был раньше! Я доводил до смеха самого печального человека, смех переполнял меня, смешинки и смешарики так и сыпались из меня, и сам я всё время смеялся. Я выходил на арену цирка в пёстрой одежде, и все, завидев меня, улыбались, и цирк был мне домом.
Но однажды в нашем цирке появилась прекрасная чёрноглазая наездница, в которую я отчаянно влюбился, и которой каждый день признавался в любви. Она была похожа на тоненький цветок, у неё были роскошные чёрные кудри и длинные шелковистые ресницы, она так ловко скакала на своём белом коне, что начинало кружиться в глазах, и я очень переживал за неё — только бы она не упала, ведь она была такая смелая и стремительная.
Каждый день я сочинял для неё стихотворение и дарил ей цветы, но она только смеялась в ответ, я был для неё лишь забавным клоуном, и она совершенно не собиралась влюбляться в меня. Она не хотела принимать меня всерьёз. И это сделало меня печальным.
В одно прекрасное утро я понял, что не могу больше быть клоуном, радость покинула моё сердце, даже детские улыбки не вызывали прежнего восторга. И тогда я ушёл из цирка. Я закрылся в своём доме и стал сочинять грустные стихи о прекрасной наезднице, разбившей моё сердце, надел этот серый плащ и перестал смеяться. Все смешинки и смешарики покинули меня.
— Как это обидно… — сказала Нюрочка. — А я вот влюблена в Сашу, но никогда не плачу из-за любви. Я так радуюсь, когда вижу его.
— Ты — счастливая девочка! — сказал Клоун. — Когда я был маленьким мальчиком, я тоже радовался, если чувствовал, что влюблён. Мне нравилась девочка из нашего класса, которая лучше всех умела рисовать, но так часто плакала, что мне захотелось рассмешить её. И тогда я стал самым настоящим клоуном. Это только кажется, что клоунами становятся, когда взрослеют. Настоящими клоунами становятся в детстве. И вот я стал клоуном — сначала не в цирке, а в нашем классе. Я заставлял смеяться девочку, которую любил, а потом за ней вдруг стали смеяться все вокруг. Каждый урок в школе я превращал в цирковое представление. Учителя не знали, что со мной делать, и неудивительно, что иногда
