Лоскутик и Облако - Софья Леонидовна Прокофьева
Худые коленки лавочницы застучали одна о другую, как деревянные ложки.
Лавочник и лавочница ринулись к двери.
Затрещала несчастная лестница, бухнула внизу дверь, заскрежетал засов, и всё стихло.
Лев на окне глубоко вздохнул.
– Я так и знал, что всё кончится очень плохо, – задумчиво сказал он, глядя в окно на месяц. – Но я этого не хотел. Это всё потому, что люди устроены иначе, чем мы, облака. Вам почему-то обязательно надо, чтобы была крыша над головой. А если крыша дырявая и сквозь неё видны звёзды, вы не успокои-тесь, пока не заделаете все дыры до одной… – Лев грустно опустил голову. – А теперь у тебя нет крыши над головой. Твои хозяева сживут тебя со свету. Они начнут тебя поджаривать, устроят тебе хорошенькую пустыню… Ты можешь тихо спуститься по лестнице?
Лоскутик кивнула.
– Я вылечу в окно, – сказал лев, – и буду ждать тебя за углом.
Глава 4
Барбацуца
В этот вечер в королевской кухне царила небывалая, невообразимая суматоха.
Без толку сновали поварята в белых колпаках больше их самих. От их колпаков по стенам метались тени, похожие на гигантские грибы.
В углу всхлипывали и сморкались в кружева пять придворных дам.
Главный повар, человек по натуре очень нервный, капал из склянки в рюмочку успокоительные капли.
– Когда я так нервничаю, у меня получаются очень нервные супы и взволнованные компоты, – жаловался он сам себе.
Маленький поварёнок толкнул его под локоть. Лекарство взлетело вверх из рюмки.
Главный повар хлопнул поварёнка по его огромному колпаку. Звук получился как от разорвавшейся хлопушки. Оглушённый поварёнок, моргая, сел на пол.
На кухню один за другим вбегали слуги с золотыми блюдами. Они сообщали ужасные новости:
– Его величество швырнули пирожки прямо в бульон!
– Ничего подобного! Он вылил бульон прямо в блюдо с пирожками!
В довершение всего на кухню ввалилась снежная баба, если только на свете может быть снежная баба, от которой клубами валит горячий пар. Говоря попросту, это был слуга, весь, с головы до ног, облепленный манной кашей.
– Комочки… – сквозь манную кашу, забившую ему рот, еле выговорил слуга.
– Комочки?! – бледнея, повторил главный повар. - Как? Что? Не может быть!
– Я-то при чём? – всхлипнул слуга. С его растопыренных рук пластами съезжала манная каша и с приятным звуком шлёпалась на пол. – Я подал её. Его величество изволили даже улыбнуться…
– Улыбнуться?! Тебе?!
– Не мне, а каше. Они изволили отправить в рот одну ложку и вдруг как завопят: «Комочки!..» Потом они начали икать, стонать, плеваться, вопить и топать ногами. А потом… – Снежная баба развела руками, указывая на себя.
– Кто варил кашу?
Пять придворных дам засморкались ещё жалобней.
– Где Барбацуца?
– За ней послали девяносто семь голубей, карету, пятерых стражников верхом и капитана.
Вбежал перепуганный слуга:
– Его величество требуют манную кашу. Сейчас же! Немедленно!
Вбежал ещё один слуга:
– Его величество стучат ложкой по столу!
Главный повар опёрся рукой о плиту и тут же завертелся волчком, хватаясь обожжёнными пальцами за мочку уха.
– Нельзя меня так нервировать! Мои соусы и подливки! Мои пирожные! Им передаётся моё настроение!
– Едут! Едут! – заверещал поварёнок, подскакивая около окна.
По мосту, изогнутому, как спина испуганной кошки, катила карета.
– Её любимую кастрюлю с помятым боком! Её старую поварёшку!
Через минуту двери распахнулись, и в кухню со скоростью летящего снаряда ворвалась Барбацуца.
Все как-то сразу стали пониже ростом, потому что у всех невольно подогнулись колени.
Барбацуца была тощая, длинная старуха. Один глаз у неё был закрыт чёрной повязкой, что делало её удивительно похожей на морского разбойника. В другом глазу полыхало поистине адское пламя, отчего она сразу становилась похожей на ведьму.
Остальное было не лучше. Длинный нос криво оседлали разбитые очки с закинутой за одно ухо петлей из бечёвки. Из-под чепца торчали пучки волос, напоминающие перья седой вороны.
Одета старуха была в старый домашний халат, на ногах стоптанные шлёпанцы.
– Лентяйки! Бездельницы! Белоручки!
Придворные дамы разом уткнулись носами в коленки.
Только мелко дрожали лопатки.
– Молоко! – рявкнула Барбацуца.
Она опрокинула кувшин с молоком над кастрюлей, щедро поливая молоком раскалённую плиту.
– Соль! Сахар! Крупу! – послышалось из клубов молочного пара.
Всё это Барбацуца тут же, не глядя, бухнула в кастрюлю.
– Дровишек!
Загудело пламя.
Барбацуца взгромоздилась на табуретку. В клубах белого пара мелькнули её локти, зелёные, как недозрелые бананы. Барбацуца повыше засучила рукава и старой поварёшкой принялась размешивать кашу.
Пузыри вздувались и оглушительно лопались, как будто в кастрюле началась война. Летела к потолку копоть и чёрными бабочками валилась в кашу.
Барбацуца продолжала бешено вертеть поварёшкой.
Соскочив с носа, в кастрюлю нырнули очки Барбацуцы. Вслед за ними в кашу полетел её старый чепец.
– Готово, – прошамкала Барбацуца.
Поварёшкой выудила из каши очки и чепец.
Двое слуг с благоговением наклонили кастрюлю. На золотое блюдо потекла манная каша: белая, пышная, как взбитые сливки.
Маленький поварёнок подцепил пальцем повисшую на кастрюле каплю, лизнул палец и зажмурился.
Слуга поднял блюдо над головой и вышел торжественным шагом.
– Дорогая Барбацуца! – растроганно сказал главный повар. – Вы знаете, манная каша – самое любимое блюдо нашего короля. А манная каша, которую варите вы, божественна, бесподобна. Вероятно, вы знаете секрет, как её варить.
– Надоело… – мрачно проворчала Барбацуца, глядя вниз и шевеля пальцами, вылезшими из драной туфли.
– Как – надоело? – изумился и испугался главный повар.
– Я тоже человек… Всю жизнь – манная каша. Без выходных. Надоело.
– Дорогая Барбацуца, я начинаю волноваться… – с дрожью в голосе сказал главный повар.
– А кто обещал мне помощниц?
– Но… – Главный повар беспомощно указал на придворных дам, уткнувшихся в носовые платки. Можно было подумать, что носовые платки просто приросли к их носам.
– Эти?! – взвизгнула Барбацуца. – Манную кашу надо хорошенько мешать, размешивать, перемешивать. Вот и весь секрет. А моя поварёшка, видите ли, слишком тяжела для их нежных ручек. Нет, клянусь последней коровой на этом свете, последней каплей молока, я возьму себе в помощницы первую попавшуюся нищенку, побирушку,
