Андрей Шляхов - Татьяна Пельтцер. Главная бабушка Советского Союза
– Рина Васильевна, вот я что хочу спросить. Мне говорили надежные люди, будто бывают случаи, когда мужчина, женатый законным браком, понимаете ли, будто бы вот он… изменяет своей жене. Как вы думаете, это возможно?!
Он готов был включиться в любую игру с полоборота…»[70].
Ситуация, сложившаяся в то время вокруг эстрады, обрисована в статье, напечатанной в номере газеты «Правда» от 23 декабря 1938 года: «У нас есть много мастеров малого жанра, но они до сих пор уходили в другие театры или рассеивали свое искусство на клубных площадках. На этих безвестных, так сказать, «безнадзорных» сценах жанр малой формы дичал, огрублялся, часто охалтуривался. Новый театр призван поднять культуру этого жанра и создать в центре столицы занимательное зрелище. Нельзя ожидать, что театр достигнет этого сразу. Актеры отвыкли от острой, ударной формы маленькой пьесы, отточенного блестящею эстрадного номера. Репертуара почти нет. Его надо создать заново. Профессиональные драматурги не пишут для малых сцен, а эстрадные авторы в большинстве благодушно приспособились к низкому уровню случайных, полухалтурных концертов».
То, что о театре, существующем всего несколько месяцев, писала (да вдобавок в столь благожелательном ключе!) главная газета страны, орган Центрального Комитета ВКП(б), свидетельствовало о поддержке, которой пользовался театр у властей. Правда, со временем отношение к театру изменилось, и вскоре после войны он был закрыт после очередной статьи в «Правде», на сей раз уже критической.
Получив «неограниченные полномочия», Типот активно ими пользовался, и это не нравилось никому в городском комитете по делам искусств. Там привыкли, что режиссеры не требуют, а просят, что они соглашаются с тем, что им говорят, а не пытаются настоять на своем. Если кто-то из начальства пытался спорить с Типотом, то Виктор Яковлевич не спешил соглашаться, а гнул свою линию, сразу же вспоминая о том, сколько лет он занимается театром. В результате его очень быстро, уже в 1939 году, заменили актером МХАТа Борисом Петкером. Петкер родился в Харькове, там же окончил драматическую школу, в первые послереволюционные годы служил в труппе Харьковского театра драмы под руководством Николая Синельникова, а затем переехал в Москву и поступил в Третий театр РСФСР. Там он и познакомился с Пельтцерами. После закрытия театра Петкер поступил во МХАТ, где и прослужил до конца жизни. Руководство Театром эстрады и миниатюр Петкер совмещал с работой во МХАТе, но это отнюдь не означало, что он уделял второй работе мало внимания. Петкеру помогал режиссер Василий Топорков, имевший большой сценический опыт.
Первоначально, когда театр только открылся, в труппе не было и двадцати человек. Тогда казалось, что этого достаточно, но спустя год-полтора стало ясно, что нужны труппе еще актеры. Театр, располагавшийся по адресу улица Горького, дом 5 (там сейчас находится Театр имени Ермоловой), очень быстро приобрел популярность у москвичей. Народ требовал больше спектаклей и больше программ.
Среди прочих актеров Петкер пригласил в театр миниатюр и Татьяну Пельтцер.
Основу труппы составляли бывшие актеры Театра при Доме печати (был в свое время и такой театр, и им тоже когда-то руководил Типот) Мария Миронова (старшая), Рина Зеленая, Надежда (Дина) Нурм, Екатерина Кетат, Софья Мей (Свердлова), Даниил Данильский… Нурм и Кетат сейчас мало кто помнит, но в тридцатые годы они были очень популярными. Для Татьяны Пельтцер, имевшей весьма давнишний, полузабытый эстрадный опыт и не имевшей ни своего образа, ни собственных номеров, приход в труппу Театра эстрады и миниатюр был весьма смелым шагом.
Она долго думала, прежде чем отправиться к Петкеру. Ей трудно было решиться на то, чтобы сменить «большую» сцену на «малую». На малых сценах все актеры были равны, отсутствовало деление на премьеров и «выходных». Можно было хорошо зарабатывать на концертах, а так же искать, творить, ошибаться и начинать снова, но и деградировать здесь тоже было легко. Эстрадные номера часто делались в расчете на самого невзыскательного зрителя, а отсутствие требовательности к себе до хорошего обычно не доводит. Но все же Татьяна решилась и сказала отцу, что она хочет устроиться в Театр миниатюр.
Иван Романович, хорошо понимавший все преимущества и недостатки театра миниатюр (сам же когда-то занимался этим делом), одобрил решение Татьяны.
– И правильно, – сказал он. – Попробуй, возможно, это твое. В свое время ты играла очень хорошо. Только учти, что миниатюра сейчас совсем не такая, как была до революции. И зритель совсем другой. Не надейся на свой прежний опыт и не оглядывайся на него. Начни все сначала.
Начни все сначала! О, сколько раз уже Татьяна начинала все сначала! В Ейске, в Москве, в Берлине, в Ярославле и снова в Москве… Скоро стукнет сорок, а чего она добилась? Какими ролями может похвастаться? Кто она вообще – актриса или так себе, сбоку припеку?
Петкер принял Татьяну в труппу и сразу же поставили на конферанс, с которым в театре вечно были проблемы. Наверное, нет смысла объяснять, что конферансье не просто объявляет номера, но и объединяет их своими комментариями в одно целое, «скрепляет» программу и «держит» зал. Это все и так знают. В театре на конферанс пробовались разные артисты, но все время что-то да не ладилось. Или актер не справлялся, или же, как это было с Аркадием Райкиным, покидал театр. Райкин, игравший в сюжетных миниатюрах, проявил себя как хороший конфераньсе. Но в ноябре 1939 года он стал лауреатом Первого Всесоюзного конкурса артистов эстрады, на котором выступил с танцевально-мимическими музыкальными номерами «Чаплин» и «Мишка»… Дело хорошее, но перспективного артиста тотчас же переманили в только что открывшийся Ленинградский театр эстрады и миниатюр, где он и сделал себе имя.
Возможно, Петкер чересчур требовательно относился к конферансу и потому не давал актерам освоиться, «войти в роль», требуя, чтобы все сразу же было на высшем уровне. Но его можно было понять, ведь конферанс – стержень любой эстрадной программы.
Буквально накануне прихода Татьяны Петкер получил замечание от секретаря Московского горкома партии Макарова. Побывав на спектакле, Макаров сказал, что «в целом» ему все понравилось, только одно осталось непонятным – почему это в советском театре ведет программу «какой-то буржуйчик»? Согласно сложившейся традиции конферансье выходили на сцену при полном параде – в костюме, при галстуке (часто его заменяла бабочка), порой и с цветком в петлице. Макарову эта «буржуазность» не понравилась.
Петкер тут же придумал образ «женщины из народа», недалекой и необразованной сплетницы, у которой по всякому поводу имеется свое мнение. Стали думать, кому бы из актрис поручить эту роль, и тут явилась Татьяна… На ловца, как известно, и зверь бежит.
Татьяна решила, что ее «женщина из народа» будет нянькой. Нянькой, которая гордо называет себя педагогом и при каждом удобном случае и без оного вставляет «нам, педагогическим работникам…». Петкер одобрил идею, и уже спустя неделю после прихода в труппу Татьяна Пельтцер вышла на сцену.
К сожалению, Татьянина нянька не понравилась никому – ни руководству театра, ни другим актерам, ни зрителям. Зрители не смеялись шуткам, актеры морщились, а Петкер сказал, что в образе чересчур много перца, аж чихать хочется, а вот соли недостает. Татьяна было решила, что ей указывают на дверь, и пришла к Петкеру с заявлением об уходе, но тот уговорил ее остаться.
– Хоть ваша Нянька и не сумела «влиться» в программу, но что-то в ней есть, – сказал он. – Как образ она мне нравится…
– Но вы же сами сказали, что в образе много перцу, но мало соли! – с вызовом человека, которому уже нечего терять, ответила Татьяна.
– Лучше уж так, чем наоборот, – улыбнулся Петкер. – Гротеск – это хорошо. Вам нравится, как играет Миронова?
– Нравится, – честно ответила Татьяна, пытаясь догадаться, чего от нее хочет режиссер.
– Сможете играть, как она?
– Попробую…
У Марии Мироновой в то время как раз «складывался» дуэт с ее новым партнером и без пяти минут мужем Александром Менакером. Она целиком отдалась новой программе, а в старых номерах ее нужно было кем-то заменять. Пельтцер добросовестно старалась играть, как Миронова, но у нее выходило плохо. Необходимость подражания сковывала ее, не давала ее таланту развернуться в полную силу. Образы получались плоскими, тусклыми, вымученными. Наверное, Татьяна ушла бы и из этого театра (уже которого по счету!), ушла бы в расстроенных чувствах и, возможно, оставила бы сцену навсегда, если бы не Петкер.
– Забудьте Миронову! – потребовал он. – Выбросьте ее из головы, будто вы ни разу ее не видели! Вы постоянно пытаетесь смотреть на себя со стороны, и из-за этого выходит черт знает что! Вы напряжены, а в таком состоянии на сцене делать нечего. Играть надо легко…
– Не копируйте Миронову! – вторил Топорков. – Ищите свой образ!
