Слава Бродский - Бредовый суп
– Вы – американец? – спросила меня девушка.
– Нет, – сказал я.
Девушка немного подумала.
– А ваша жена – американка? – спросила она.
– Да, – сказал я.
– Можно, – сказала девушка.
– Можно, – сказал мне помощник.
Светка
Париж, 17 августа 1997 года
Мы проснулись не очень рано, и, когда мы спустились вниз на завтрак, было уже девять часов. Очень скоро мы опять тронулись в путь и, наверное, через час въехали в Bouillon. Мы стали покупать билеты, чтобы проехать на паровозике по всем окрестностям города. И нам сказали, что экскурсовод будет говорить на четырех языках: голландском, французском, немецком и английском. Когда мы начали осматривать окрестности, я попросил нашего экскурсовода повторить все, что он сказал, по-английски. И, по-моему, он стал уверять нас, что это был английский.
– This is, – сказал он, – this is.
– Пожалуйста, повтори это по-английски, – еще раз попросил я.
– This is, – сказал мне экскурсовод опять, – this is.
Мы так и не поняли ни одного слова во всей этой экскурсии, но она нам понравилась, и мы даже поездили на нашей машине еще немного почти по тем же местам, потому что все вокруг было необычайно красиво.
Мы решили больше никуда не заезжать. Маринка посмотрела в атласе дорогу на Париж и предложила мне подремать на заднем сиденье.
– Ты же знаешь, я не могу спать в машине, – сказал я.
– Попробуй, – сказала Маринка.
– Не получится. Мне никогда не удается заснуть в машине.
– Почему?
– Это у меня еще с ночных пасечных переездов. Мы выматывались там ужасно и всегда хотели спать. Мы с Кириллом вели машину попеременно. Но даже когда он меня подменял и я, казалось бы, мог поспать, я не мог расслабиться, потому что я боялся, что Кирилл заснет за рулем.
– А зачем вы все время ездили по ночам?
– Потому что мы не хотели перевозить пустые ульи, – сказал я. – Днем пчела летает.
Я все-таки устроился на заднем сиденье и долго ворочался там, пытаясь положить себе под голову какие-то наши вещи.
– Ну что? – спросила Маринка. – Никак не удается поспать?
– Нет, – сказал я.
– Все боишься, что Кирилл заснет за рулем?
– Да, – сказал я.
Я еще долго лежал просто так с закрытыми глазами и только через несколько часов, когда мы подъезжали к Парижу, мне наконец удалось заснуть.
Я прошел спуск к озеру и шел по дороге к лесополосе. Дорога была сухой и твердой, и только около самой обочины петляли уродливые хребты еще не сглаженной колеи. И это означало, что всего несколько дней назад прошел хороший дождь. Мне захотелось убедиться в том, что я не обманулся. И я отбил пяткой моего ботинка здоровенный кусок серого гребня. И, как я и ожидал, я увидел под ним жирную влажную черную землю, черней которой еще не придумала природа.
Горячий степной ветер обжигал мне лицо. Я продолжал идти вперед, пока не дошел до лесополосы. Я попытался забраться в нее в том месте, где она примыкала к дороге почти под прямым углом, и стал продираться в зарослях низкого кустарника. И тут я понял, что начал заходить в полосу слишком рано, в том месте, где она еще не была расчищена, и я вернулся обратно, на дорогу. За лесополосой начинались несколько квадратов подсолнечника. И я обогнул лесополосу и пошел по траве вдоль нее и подсолнечного поля.
Я прошел еще немного вперед, пытаясь найти какой-нибудь вход в полосу. И когда я ничего не обнаружил, я все равно попробовал войти в нее вновь, но не смог. Казалось, полоса не пускала меня к себе.
– Это не та полоса, – сказал мне степной ветер.
– Что? – сказал я.
– Что ты ищешь? – спросил степной ветер.
– Что я ищу?
– Да, что ты ищешь?
– Я не знаю.
– Это не та полоса.
– Не та полоса?
– Нет, – сказал степной ветер.
– Что это значит? – спросил я.
– Той полосы уже нет.
– Нет?
– Нет. Той полосы уже нет.
– Не говори так.
– Но это правда.
– Я не хочу этого знать, – сказал я.
– Что же ты хочешь?
– Я не знаю, – сказал я. – Я хочу войти в полосу.
– Но это невозможно.
– Почему?
– Я уже сказал тебе. Но ты не хочешь слушать.
– Что ты сказал мне?
– Той полосы уже нет.
– Той полосы уже нет?
– Нет, – сказал степной ветер.
– Значит, ничего уже нет?
– Что-то всегда остается.
– Что это значит? – опять спросил я.
– Я сохранил кое-что для тебя.
– Что?
– Звуки, – сказал степной ветер.
– Звуки?
– Да, – сказал степной ветер.
– Ты сохранил для меня звуки?
– Возьми меня за руку, – сказал степной ветер. – Я боюсь потеряться.
– Не бойся. Я с тобой, – сказал я.
– Я боюсь, что это сон.
– Нет, это не сон.
– Теперь мы вместе?
– Да, мы вместе.
– Навсегда?
– Да, – сказал я.
– Я хочу, чтобы так было всегда.
– Так и будет всегда.
– Я боюсь, что я проснусь и тебя не будет.
– Но это не сон, – сказал я.
– Это не сон?
– Нет, это не сон.
– Скажи это опять.
– Это не сон, – сказал я.
– Нет, скажи, что так будет всегда.
– Так будет всегда, – сказал я.
Я открыл глаза, спустил ноги с сиденья и сел.
– Ну что? Тебе удалось все-таки поспать? – спросила Маринка.
– Кажется, удалось, – сказал я.
– Тебе что-то снилось?
– Нет, это был не сон, – сказал я.
– Что? – спросила Маринка.
– Где мы?
– Мы едем вдоль Сены.
– В какую сторону? – спросил я. – Ты не заблудилась?
– Мне трудно заблудиться. У меня хороший ориентир.
– Какой? – спросил я.
– Эйфелева башня.
– Правда? Ты видишь Эйфелеву башню?
– Да, – сказала Маринка.
– А я когда-то думал, что никогда не увижу ее.
– Переползай вперед и ты ее сразу увидишь.
– Ничего, – сказал я, – я могу подождать еще несколько минут.
Мы вышли из машины и стали не торопясь продвигаться к башне. На всех площадях и площадках вокруг было несметное количество молодых людей. И мы узнали, что у студентов как раз в это время проходил какой-то слет. И только что на площади около Эйфелевой башни перед ними выступал Папа. Молодежь приехала со всего света, но в основном это были студенты из Рима.
– Илья! – услышал я.
Я обернулся. Это были Светка с Сережей.
– Вы давно приехали? – спросила Светка.
– Полчаса тому назад. Не больше, – сказал я. – А вы?
– Мы уже давно здесь.
– Слушали Папу?
– Совсем недолго. Он говорил на четырех языках, – сказала Светка. – Мы хотим все-таки залезть на башню.
– Мы тоже. Только мне надо взять кое-что из машины.
– Что? – спросила Маринка.
– Молоток. Хочу отбить на память что-нибудь железное от Эйфелевой башни.
– Ты шутишь? – спросила Светка.
– Да, – сказал я, – хочу взять бинокль.
Мы забрались на башню и смотрели сверху на Париж, пока не стемнело. А потом еще полюбовались немного и спустились вниз.
– Все хотят есть? – спросил я.
– Да, все, – сказала Светка.
– Нам порекомендовали хороший ресторан, – сказала Маринка.
– Только я хочу в такой, где Хемингуэй любил сидеть, – сказал я.
– Тебе нравится Хемингуэй? – спросила Светка.
– Да.
– Но ведь это же очень наивно.
– А я и не знал, – сказал я. – Маринка, а ты-то что же мне не сказала об этом?
– Перестань, – сказала Маринка.
Мы ехали в ресторан на такси, и Светка все пыталась выяснить у меня, действительно ли мне нравится Хемингуэй и что я вообще читаю. И мне пришлось ей сказать, что я читаю очень и очень мало.
– А я тоже мало что читаю, – сказал Сережа. – Я считаю так: я лучше пойду поиграть в теннис, нежели буду читать, как это делал кто-то другой.
– О! – сказал я. – Наконец-то я нашел себе товарища.
– Кто-то придумал, что чтение книг – это самое интеллектуальное занятие на земле, – сказал Сережа, – и многие в это почему-то сразу же поверили. А между тем, писатели – это не самые яркие личности и не самые умные люди на земле. Они – самые пишущие. Эта простая истина как-то не доходила до сознания народа. И миллионы людей страны, из которой я приехал, провели свою жизнь, преимущественно в горизонтальном положении, читая книги. Они скупали подряд все, что только могли достать, и превращали свои несколько комнат в подобие библиотеки. У каждого было чем гордиться: то прижизненное издание того-то, то запрещенная книга этого.
– Ребята, но вы же все-таки что-то читали? – спросила Светка.
– Конечно, – сказал я. – Есть много книг, которые я могу открыть на любой странице, и мне будет трудно остановиться.
И я стал называть Светке все свои любимые книги.
– Ага, – сказала Светка, – а ты говорил, что ничего не читаешь.
– Две-три странички за несколько месяцев, – сказал я. – А кто тебе нравится? Только не говори, что тебе нравятся многие.
– Почему?
– А потому что так говорят все.
– Почему? – еще раз спросила Светка.
