Холли Блэк - Черное сердце
Киваю:
Обязательно верну.
Отдай его Лиле, она передаст,
отвечает Гейдж. — Слушай, не знаю, чего от тебя хотели те агенты — меня это не касается. Мне не показалось, что ты один из них, а если б из-за меня у тебя возникли проблемы с Захаровым, Лила бы мне спасибо не сказала.
Хмурюсь:
О чем это ты?
Ты же самый младший из братьев Шарп, да? Кассель. Да Лила про тебя все уши прожужжала. — Он ухмыляется, подняв брови. — Вряд ли ты способен оценить, но меня не каждый догонит.
Смеюсь:
А ты давно знаком с Лилой?
Когда мне тринадцать стукнуло, делал одну работенку для ее отца. Ей тогда, кажись, лет двенадцать было. Мы с ней тут же поладили. Забирались в комнату ее матери, примеряли ее одежду, пели перед огромным зеркалом. Собирались даже группу организовать, под названием «Небо над Токио», но ни я, ни она ни на чем играть не умели, да и петь тоже.
До меня не сразу доходит, что Гейдж говорит о том, что еще ребенком убил кого-то по приказу Захарова. Я потрясен — но потом вспоминаю, что занимался тем же по заданию Антона.
Тут меня осеняет: а ведь скоро мне снова придется убить, на сей раз по просьбе Юликовой. Юликовой, которая знает, что я уже однажды ей солгал.
Двери лифта открываются, и у меня падает сердце. Кажется, что земля уходит из-под ног.
Глава одиннадцатая
На следующее утро, сразу после утренних объявлений, меня вызывают в кабинет декана Уортона.
Стою перед его письменным столом полированного дерева, и стараюсь не вспоминать снимки, на которых я его видел: где обнаженная рука Мины лезет за ворот его накрахмаленной белой рубашки. Наверное, у всех есть слабости, но, пожалуй, я не могу быть настолько снисходительным к пожилому преподавателю Уоллингфорда.
Я никогда особо не интересовался Уортоном. Он декан, в возрасте близком к пенсионному, с клочками тщательно причесанных седых волос на голове. Ко мне он не слишком благоволит, но я же всегда давал ему кучу поводов для неприязни: мои букмекерские дела, снохождение, то, что моя мать — осужденная преступница.
Мне кажется, что теперь я смотрю на него свежим взглядом. Замечаю полускрытую документами сегодняшнюю газету, открытую на странице с кроссвордом, несколько пометок на полях, сделанных синей ручкой. Вижу под столом крышку от баночки с лекарством и одинокую желтую пилюлю. Но выразительнее всего — дрожь левой руки декана; возможно, это нервный тик, но все равно сразу становится ясно, что он с трудом сохраняет спокойствие.
Хотел бы я знать, чем же именно он занимался.
Мистер Шарп, вызов в мой кабинет второй раз за пару никому из учащихся добра не предвещает,
голос у него строгий и недовольный, как всегда.
Знаю, сэр,
старательно изображаю раскаяние.
Вчера, молодой человек, вы пропустили утренние занятия. Надеялись, это не возымеет последствий?
Простите, сэр. Я неважно себя чувствовал.
Вот как? И у вас есть записка от медсестры?
Я предпочел поспать. Потом, когда мне стало лучше, пришел на занятия.
Значит, записки нет? — Декан поднимает седые брови.
Ладно, допустим, Мина — мастер удачи. Допустим, ему не везет в азартных играх. Может, он собирался выйти на пенсию и вдруг осознал — по той или иной причине — что у него недостаточно сбережений. Думаю, он из тех людей, которые, как правило, мыслят прямо и узко. Но честного человека тоже можно довести до белого каления. Финансовый кризис. Кто-то из родственников заболевает, а страховки никак не хватает на лечение. В общем, что-то заставляет его свернуть с истинного пути.
Мой взгляд прикован к желтой пилюле, лежащей на ковре.
Нанять мастера удачи проще простого. Вовсе не надо было вовлекать в это ученицу — хотя, пожалуй, Уортон настолько неискушен, что просто не знал, к кому еще обратиться. Но использование заклятья удачи ради выигрыша — весьма сомнительное предложение. Конечно, некоторым удается найти обходные пути, но большинство ипподромов и казино умеют контролировать заклинания удачи.
Конечно, удача могла понадобиться Уортону и по другой причине. Может, Норткатт увольняется, и он метит на ее место.
Нет записки,
говорю я.
В субботу придете на отработку — со мной, в этом кабинете, Кассель. Вы должны придти сюда в десять утра. Никаких отговорок. Или же получите третье взыскание, на которое так старательно напрашиваетесь.
Киваю:
Да, сэр.
Возможно, пилюля под его столом — самая обычная. Может, аспирин или средство от аллергии. Но подсказок у меня мало, и потому эта очень нужна. Надо бы что-нибудь уронить, но все мелкие вещи, с которыми можно было бы это проделать, остались в сумке. Нет ни ключей, ни ручки — ничего.
Можете идти,
говорит мне Уортон, и, не глядя на меня, вручает пропуск. Думаю, а не уронить ли его, но, пожалуй, бумажный листок упадет на пол совсем не там, где мне надо. С бумагой как следует не прицелишься.
Встаю и делаю несколько шагов к выходу, и тут мне в голову приходит идея. Хотя и не слишком удачная. — Гм, прошу прощения, декан Уортон.
Он поднимает глаза, хмуря брови.
Простите, я ручку уронил,
подхожу к его столу, наклоняюсь и хватаю пилюлю. Уортон отодвигает стул, чтобы лучше видеть, но я быстро распрямляюсь.
Спасибо,
спешу к выходу, пока декан не успел опомниться.
Спускаясь по лестнице, разжимаю ладонь и смотрю на пилюлю. Информацию о лекарстве можно поискать в интернете. Вводишь описание — например, форму, цвет и маркировку — и для сравнения получаешь целую галерею пилюль. Терять на это время мне не приходится, потому что на пилюле напечатано слово «АРИСЕПТ» с одной стороны и «10»
с другой.
Я знаю, что это такое: видел рекламу на ночном канале.
Это препарат для контроля проявлений болезни Альцгеймера.
Во время обеда Даника ждет меня возле столовой. Она сидит на скамейке, копна каштаново-пурпурных волос обрамляет лицо. Даника машет мне рукой и отодвигает свою пеньковую сумку с книгами, чтобы я мог сесть.
Откидываюсь на спинку скамьи и вытягиваю ноги. Холодно, надвигается гроза, но пока еще достаточно солнечно, чтобы можно было посидеть и погреться. — Привет,
говорю я.
Даника поднимает голову, и я вижу, что волосы скрывали ее покрасневшие и опухшие глаза. От слез на щеках остались полоски соли.
Лила звонила тебе, да? — Не хочу показаться бесчувственным, но выходит именно так.
Даника вытирает глаза и кивает.
Мне очень жаль,
сую руку в карман, надеясь найти бумажный платок. — Честно.
Девушка фыркает и прикасается к мобильнику, который лежит на ее коленях, обтянутых клетчатой форменной юбкой. — Минут десять назад я порвала с Барроном. Надеюсь, ты счастлив.
Да,
отвечаю я. — Баррон — отвратительный тип. Он же мой брат, уж я-то знаю. Сэм куда лучше.
Знаю. И всегда знала. — Она вздыхает. — Прости. Я злилась на тебя, а ты был прав. Это несправедливо.
Баррон психопат. А они умеют убеждать. Особенно если ты из тех девушек, кто считает, будто может перевоспитать парня.
Точно,
соглашается Даника. — Наверно, я такая и есть. Хотела ему верить.
Ясно, тебя притягивает порок,
говорю я.
Она отворачивается и смотрит на сумрачное небо, на бесформенные скопления облаков.
Мне хотелось думать, что у него есть светлые стороны, которые вижу только я. Что в глубине души он хочет любви и ласки, но не знает, как об этом сказать. Я же глупая, да?
Ну да. У тебя тяга к пороку, но никаких способностей к нему.
Даника вздрагивает:
Наверно, я это заслужила. Прости, Кассель, что поверила тому, что ты сказал обо мне. Знаю, ты мне не все рассказал, но…
Нет,
вздыхаю я. — Это я веду себя как придурок. Злюсь, потому что видел в тебе человека, который всегда сумеет отличить добро от зла. А такое глупо ожидать от кого-либо. И еще, наверное… Думаю, мы были хорошими друзьями, хотя и огрызались друг на друга без конца.
Друзья иногда ругаются,
говорит Даника.
Может, будет лучше, если я сразу открою карты. Скажи, что тебе наговорил Баррон, и я поведаю тебе чистую правду. Давай, пока я не передумал.
Потому что потом снова начнёшь врать? — Спрашивает она.
Не знаю, что будет потом. В этом-то и проблема. — Пожалуй, ничего более правдивого я в жизни не говорил.
Ты так и не сообщил, что ты за мастер, а вот Лила и Баррон сказали. Я не виню тебя за то, что не посвятил меня в это. В общем-то это секрет, который стоит хранить. А ты правда только весной узнал?
Ага,
