Сьюзен Сонтаг - О Фотографии

объемлет собой само искусство. Знакомство с живо­писью, вероятно, поможет нам увидеть фотографии. Но фотография ослабила наше восприятие живописи. (Бодлер был прав в нескольких отношениях.) Никто никогда не считал, что литография или гравюра с кар­тины — популярные в прошлом методы репродукции — впечатляют или приносят больше удовлетворения, чем сама картина. Но фотография, превращающая ин­тересные фрагменты в самостоятельные композиции и подлинные цвета — в яркие, может доставить совсем другого рода удовольствие. Судьба увела фотографию далеко от той ограниченной роли, которую ей отводи­ли вначале: более точно отображать реальность (в том числе произведения искусства). Фотография сама — реальность, реальный объект зачастую представляет­ся ее бледным вариантом. Фотография делает нормой восприятие искусства из вторых рук, через посредни­ка, тоже интенсивное, но по-своему. (Сожалеть о том, что для многих заменой картин стали их фотографии, не значит отстаивать некую мистику «оригинала», об­ращающегося к зрителю без посредника. Зрительное восприятие — сложный акт, и ни одна великая картина не донесет до зрителя своей ценности без той или иной его подготовки и обучения. Кроме того, люди, которым труднее увидеть оригинальное произведение искус­ства после того, как они видели его фотографическую копию, это скорее всего те, кто и в оригинале мало что увидел бы.)

Поскольку большинство произведений искусства (включая фотографии) известны теперь по фотогра­фическим копиям, фотография и другие виды худо­жественной деятельности, выстроенные по образцу фотографии, и вкусы, производные от фотографиче­ских, радикально преобразовали традиционные изо­бразительные искусства и традиционные нормы вкуса, включая саму идею произведения искусства. Произ­ведение искусства все реже и реже представляет собой уникальный объект, оригинал, созданный индиви­дуальным художником. Сегодня в живописи наблю­дается тенденция к созданию репродуцируемых объ­ектов. И, наконец, фотография приобрела настолько важную роль в изобразительных искусствах, что созда­ются произведения специально для того, чтобы быть сфотографированными. Произведения многих кон­цептуалистов, пейзажи и строения, упакованные Кри-сто, ленд-арт Уолтера Де Мария и Роберта Смитсона известны главным образом по фотографиям в галереях и музеях; иногда их размеры так велики, что и рассмо­треть их можно только на фотографии (или с самоле­та). Такие фотографии даже теоретически не предпо­лагают нашего обращения к оригиналу.

Фотографию сперва неохотно, а потом с энтузиаз­мом признали искусством, основываясь именно на этом предполагаемом перемирии между ней и жи­вописью. Но сам вопрос о том, является ли она искус­ством, по сути, вводит в заблуждение. Хотя фотография

рождает произведения, которые можно назвать худо­жественными — в них есть субъективность, они могут лгать, они доставляют эстетическое удовольствие, — она прежде всего не вид искусства. Подобно языку, фо­тография — среда, в которой (среди прочего) создаются произведения искусства. В языке есть место научным рассуждениям, бюрократическим документам, лю­бовным письмам, спискам съестных припасов и Пари­жу Бальзака. В фотографии — снимкам для паспорта, фотографиям погоды, порнографическим картинкам, рентгенограммам, свадебным снимкам и Парижу Ат­же. Фотография не искусство, как живопись и поэзия. Хотя деятельность некоторых фотографов согласуется с традиционным понятием изобразительного искус­ства, поскольку исключительно одаренные фотогра­фы создают вещи, обладающие самостоятельной цен­ностью, фотография с самого начала способствовала такому представлению об искусстве, которое говорит, что искусство устарело. Воздействие фотографии — и ее центральное положение в нынешней эстетиче­ской проблематике — таково, что она подтверждает оба представления об искусстве. Но в конечном счете убе­дительнее подтверждает то, согласно которому искус­ство устарело.

Живопись и фотография — не конкурирующие изо­бразительные системы, которым достаточно поделить территорию, чтобы помириться. Фотография — пред­приятие другого порядка. Хотя сама она не вид искус­

ства, у нее есть странное свойство превращать в про­изведения искусства все свои сюжеты. Вопрос о том, является фотография искусством или нет, снимает­ся тем фактом, что она ставит перед искусствами но­вые цели. На своем примере она продемонстрировала направление, по которому движутся теперь и модер­нистское высокое искусство, и коммерческие искус­ства: превращение искусств в метаискусства или сред­ства массовой коммуникации. (Такие отрасли, как кино, телевидение, видео, магнитофонная музыка Кейджа, Штокхаузена и Стива Райха, — суть логиче­ские расширения модели, которая сложилась в фото­графии.) Традиционные изобразительные искусства элитарны: для них характерно одиночное произведе­ние, созданное индивидуальным художником, они предполагают иерархию сюжетов, когда одни сюжеты считаются важными, глубокими, благородными, а дру­гие — неважными, тривиальными, низкими. Средства массовой коммуникации демократичны: в них осла­блена роль создателя, автора (из-за того, что использу­ются процессы, основанные на случайности, а произ­водство имеет коллективный характер), а материалом для них служит весь мир. В традиционных изобрази­тельных искусствах важны различия между подлин­ником и подделкой, оригиналом и копией, хорошим вкусом и плохим. В средствах массовой коммуникации эти различия смазаны, если не совсем отменены. В изо­бразительных искусствах предполагается, что опре­

деленные темы или восприятия нагружены смыслом. Средства массовой коммуникации в существе своем бессодержательны. (Эту истину и выражает знамени­тое высказывание Маршалла Маклюэна «The medi­um is the message») Их тон по преимуществу ирони­чен, невозмутим или пародиен. Это неизбежно, что все больше и больше искусства будет создаваться таким образом, чтобы конечным результатом стала фотогра­фия. Модернисту придется перефразировать изрече­ние Патера, что все искусство стремится к тому, чтобы стать музыкой. Теперь все искусство стремится к тому, чтобы стать фотографией.

* Средство информации есть содержание информации (англ.).

Мир изображений

Реальность всегда интерпретировали через образы, и философы, начиная с Платона, пытались ослабить на­шу зависимость от образов, отыскивая норму пости­жения реальности, не связанную с образными пред­ставлениями. Но в середине XIX века, когда такая норма казалась наконец достижимой, отступление старых религиозных и политических иллюзий под на­тиском гуманистической и научной мысли не приве­ло — как ожидалось — к массовому переходу на сторо­ну реального. Наоборот, новый век неверия укрепил привязанность к образам. Доверие, которого лиши­лись реалии, понимаемые в форме образов, было оказа­но реалиям, понимаемым как сами образы, иллюзии. В предисловии ко второму изданию (1843) «Сущности христианства» Фейербах отмечает, что «наше время предпочитает образ самой вещи, копию — оригиналу, представление — действительности, видимость — сущ­ности», причем сознательно. В XX веке его предостере­жение превратилось в популярный диагноз, согласно которому общество становится «современным», ког­да одно из главных его занятий — производство и по­требление изображений, когда изображения, обладаю­щие исключительной способностью определять наши требования к реальности и сами ставшие желанной за­меной непосредственного опыта, жизненно необходи­мы для здоровья экономики, политической стабильно­сти и стремления к счастью.

В словах Фейербаха — написанных через несколь­ко лет после изобретения камеры — читается пред­чувствие революции, которую произвела фотогра­фия. Изображения, которые приобрели фактически безграничный авторитет в современном обществе, — это в основном фотографические изображения, и об­ласть, где действует этот авторитет, определяется особыми свойствами изображений, полученных с по­мощью камеры.

Такие изображения поистине способны узурпиро­вать реальность, прежде всего потому, что фотосни­мок не только изображение (в отличие от картины), интерпретация реальности; он также и след, прямо отпечатанный на реальности, — вроде следа ноги или посмертной маски. Тогда как картина, даже такая, которая отвечает фотографическим стандартам сход­ства, — всего лишь заявленная интерпретация, фото­графия, помимо всего, — зарегистрированное излу­чение (света, отраженного объектом), материальный остаток предмета, каким не может быть картина. Если вообразить, что Гольбейн Младший дожил до времен Шекспира, написал его портрет и камера была изобре­тена тогда же, большинство поклонников Барда пред­почли бы его фотографию. И не потому только, что ги­потетическая фотография показала бы, как на самом деле выглядел Шекспир — пусть это будет даже вы­цветшая, едва различимая, пожелтелая тень, — мы все