Александр Дюма - Сальватор. Том 2
Мадемуазель Фифина спустилась по лестнице, грозя Сальватору кулаком.
Тот провожал ее взглядом до тех пор, пока она не скрылась за одним из поворотов огромной винтовой лестницы, после чего наклонился, поднял пачку, отделил десять билетов и положил их в бумажник, а девять нетронутых пачек вместе с начатой заснул в карман.
XVIII.
Глава, в которой показано, как опасно не получать, а давать расписки
Как только мадемуазель Фифина исчезла, а Сальватор убрал деньги, дверь Жибасье распахнулась и любитель приключений появился на пороге в белых мольтовых штанах. На голове у него была косынка, а на ногах расшитые тапочки.
Стук в дверь, нежные имена, которыми называла его через дверь девица, ее испуганный крик при виде Сальватора, препирательства, последовавшие за их встречей, нарушили, как мы уже сказали, сон честнейшего Жибасье. Он решил посмотреть, что происходит у него за дверью, стряхнул с себя сон, вскочил с постели, натянул штаны, сунул ноги в тапочки и неслышно подкрался к двери Не уловив ни малейшего шума, он подумал, что там уже никого нет.
Велико же было его удивление, когда он увидел на лестнице Сальватора. Мы должны заметить, к чести осторожного Жибасье, что при виде незнакомца он хотел сейчас же захлопнуть дверь.
Но Сальватору был знаком каторжник и в лицо, и понаслышке. Он знал, какую роль сыграл Жибасье в деле похищения Мины, и с тех пор следил за ним прямо или косвенно. Сальватор с таким трудом его разыскал, что не мог дать ему исчезнуть, как только тот появился.
Он придержал рукой готовую захлопнуться дверь и как можно любезнее спросил:
– Я имею честь говорить с господином Жибасье?
– Да, сударь, – недоверчиво глядя припухшими со сна глазами, отозвался тот. – С кем имею честь?
– Вы меня не знаете? – спросил Сальватор, пытаясь приотворить дверь.
– Нет, клянусь честью, – проговорил каторжник, – хотя я, несомненно, видел ваше лицо, но откуда мне знать где именно?!
– Вы можете определить по моему костюму, кто я такой, – заметил Сальватор.
– Комиссионер! А как вас зовут?
– Сальватор.
– А-а, кажется, ваше место на улице О-Фер? – испуганно спросил Жибасье.
– Совершенно верно.
– Что вам угодно?
– Я непременно скажу вам об этом, если вы позволите мне войти.
– Хм! – с сомнением обронил Жибасье.
– Вы меня боитесь? – молвил Сальватор, проскользнув в щель.
– Я?! С какой стати мне вас бояться? Я не сделал вам ничего дурного, зачем же вам причинять мне зло?
– Да, я желаю вам только добра и пришел как раз затем, чтобы вам помочь, – подтвердил Сальватор.
Жибасье тяжело вздохнул. Он так же мало верил в то, что кто-то желает ему добра, как мало сам заботился о благе других.
– Вы сомневаетесь? – спросил Сальватор.
– Признаться, я не очень в это верю, – ответил каторжник.
– Вы сможете судить об этом сами.
– Извольте сесть.
– Это ни к чему, – возразил Сальватор. – Я очень спешу, и если то, что я предложу в двух словах, вам подойдет, мы сейчас же ударим по рукам.
– Как вам угодно.. А я сяду, – сказал Жибасье, чувствуя Некоторую слабость во всем теле после ночных происшествий – Вот так! – прибавил он, усаживаясь на стуле. – Теперь, если вы желаете мне сообщить, чем я обязан удовольствию вас видеть, я слушаю.
– Можете ли вы освободиться на неделю?
– Смотря для чего, ведь это тысяча семьсот шестнадцатая часть человеческой жизни, учитывая последние статистические данные, согласно которым средняя продолжительность жизни – тридцать три года.
– Дорогой господин Жибасье! – ласково улыбнулся Сальватор. – Допуская эту статистику для остального человечества, я рад видеть-, что вы составляете исключение из этого правила.
И хотя вы не выглядите много старше этого возраста, лет вам, бесспорно, уже давно перевалило за тридцать.
– Стоит ли этим хвастаться? – философски заметил достойнейший Жибасье.
– Вопрос не в этом, – продолжал Сальватор.
– В чем же?
– Миновав роковой возраст, вы, по всей вероятности, дважды пройдете среднюю отметку, то есть доживете до шестидесяти шести лет. Из этого следует, что для вас неделя – всего три тысячи четырехсотая часть жизни. Прошу поверить, что я не собираюсь торговаться по поводу цены за вашу неделю, я лишь внес некоторое уточнение в ваше суждение о собственном вашем долголетии.
– Да, да, – кивнул Жибасье, видимо, его убедили рассуждения Сальватора на этот счет. – Однако буду ли я занят в эту неделю чем-нибудь приятным?
– Приятным и полезным! Вы исполните, что бывает редко на этом свете, предписание Горация, чьи труды такой ученый муж, как вы, наверняка культивирует: Utile dulci9.
– О чем идет речь? – заинтересовался Жибасье; его как артиста в своем роде увлек выразительный слог Сальватора.
– О путешествиях.
– А-а, браво!
– Вы любите путешествовать?
– Обожаю.
– Как все удачно складывается!
– Куда же мне надлежит отправиться?
– В Германию.
– Germania mater…10 Чем дальше – тем лучше! – вскричал Жибасье. – Я тем более готов послужить в Германии, что отлично знаю эту страну, а мои путешествия там всегда заканчивались очень удачно.
– Это мне известно, поэтому вы и получили такое предложение. Удачный исход дела напрямую зависит от вашего счастья.
– Неужели? – спросил Жибасье.
Он еще не совсем пришел в себя после столкновения с плотником, и ему послышалось «от вашей чести».
– Счастья! – подчеркнул Сальватор.
– Очень хорошо, – сказал Жибасье. – Ну что ж, все это вполне возможно; я был бы рад случаю уехать на несколько дней из Франции.
– Как все совпало!
– В Париже у меня ухудшается здоровье.
– Да, у вас в самом деле припухли гдаза, на шее синяки, кровь приливает к голове.
– До такой степени, дорогой господин Сальватор, что этой ночью, – отвечал Жибасье, – я едва не умер от апоплексического удара.
– К счастью, вам, очевидно, вовремя пустили кровь? – с притворным участием спросил Сальватор.
– Да, – отозвался мошенник. – Кровь мне пустили, и довольно старательно.
– Вьг, стало быть, как нельзя лучше чувствуете себя перед путешествием: в теле образовалась легкость…
– Да, удивительная легкость!
– Значит, мы можем приступить к обсуждению этого вопроса?
– Приступайте, дорогой господин, приступайте! О чем идет речь?
– Да дело-то чрезвычайно простое: нужно передать письмо.
Вот и все.
– Хм, хм! – с сомнением проговорил Жибасье, у него в душе снова зашевелились тысячи подозрений. – Посылать человека в Германию только затем, чтобы передать письмо, когда почтовая служба великолепно организована. Дьявольщина!
– Как вы сказали? – переспросил не спускавший с него глаз Сальватор.
– Я сказал, что если это чертово письмо такое же, как все остальные, – покачал головой Жибасье, – то почему бы вам не отправить его почтой? Я полагаю, это обошлось бы вам дешевле.
– Вы правы, – подтвердил Сальватор. – Это очень важное письмо.
– Связано с политикой, вероятно?
– Исключительно с политикой.
– Очень деликатная миссия?
– Чрезвычайно деликатная.
– И, стало быть, опасная?
– Опасная, если бы не были приняты все меры предосторожности.
– Что вы подразумеваете под предосторожностями?
– Это письмо будет представлять собой чистый лист бумаги.
– А адрес?
– Вам передадут его устно.
– Значит, письмо написано симпатическими чернилами?
– Изобретенными человеком, который пишет это письмо, и его изобретение бросает вызов даже господину Тенару и господину Орфила.
– В полиции умеют разгадывать химические секреты получше господина Тенара и господина Орфила.
– Эти чернила бросают вызов самой полиции, и я очень рад сообщить, что вы получите двойную цену за доставку, дорогой господин Жибасье, на тот случай, если вам вдруг захочется продать письмо господину Жакалю.
– Сударь! – вскочил Жибасье. – Неужели вы считаете меня способным?..
– Человек слаб, – заметил Сальватор.
– Вы правы, – вздохнул каторжник.
– Как видите, – продолжал Сальватор, – вы ничем не рискуете.
– Вы говорите это затем, чтобы я согласился исполнить это поручение за бесценок?
– Вы не угадали: поручение это будет оплачено с учетом его важности.
– А кто назначит цену?
– Вы сами.
– Я должен знать, куда именно я еду.
– В Гейдельберг.
– Отлично. Когда я должен отправляться?
– Как можно раньше.
– Завтра – не слишком рано?
– Лучше сегодня вечером.
– Сегодня я слишком устал, у меня была тяжелая ночь.
– Беспокойная?
– Очень.
– Хорошо, пусть будет завтра утром. Теперь, дорогой господин Жибасье, скажите, сколько вы хотите за свою работу?
– За поездку в Гейдельберг?
– Да.
– Я должен пробыть там какое-то время?
– Нет, получите ответ на письмо и – назад.
– Если я попрошу тысячу франков… Это не слишком много?
