Тайные наслаждения - Хейер Джорджетт
Барроу с опаской вновь уставился на пса. Баунсер с загадочным видом выдержал его взгляд.
– Вся штука в том, мадам, – сообщил дворецкий хозяйке, – что эта собака – злобная и свирепая скотина, и я бы предпочел, чтобы ее забрал сам мастер Ник.
– Но мастера Ника здесь нет!
На Барроу жалко было смотреть. Поскольку госпожа явно ожидала от него помощи, он неуверенно похлопал себя по ноге и пригласил Баунсера подойти к нему. Пес негромко зарычал в ответ. Получив отпор, дворецкий благоразумно отступил к двери, при виде чего Баунсер вскочил с места и залаял со всем пылом охранника, угрозы которого оказались настолько успешными, что превзошли все его ожидания.
– Попытайтесь выманить его отсюда кусочком мяса! – распорядилась отчаявшаяся пленница.
– Точно, так я и сделаю! – согласился Барроу, поспешно удалившись, дабы разжиться мясом, приготовленным для услаждения вкуса Элинор.
Вскоре он вернулся с угощением, а миссис Барроу, которая вступила в библиотеку, вооруженная щеткой с длинной ручкой, сообщила о своем намерении избавить хозяйку от назойливого создания. Баунсер вполне предсказуемо мгновенно проникся к щетке стойкой неприязнью, вследствие чего в комнате поднялся такой гвалт, перемежаемый лаем, увещеваниями и рычанием, что Элинор пришлось умолять свою незваную спасительницу удалиться. Тогда Барроу, протянув тарелку с мясом, сказал Баунсеру:
– Цып, цып!
Пес атаковал его столь стремительно, что дворецкий уронил тарелку на пол и отпрыгнул к двери. Собака же небрежно и неторопливо расправилась с угощением, облизнулась и подняла морду, явно ожидая добавки.
– Остается только одно, мадам, – сообщил хозяйке Барроу. – Я вынужден застрелить его, вот что я сделаю.
– О боже, нет! – вскричала Элинор. – Ни за что на свете я не позволю вам этого! А что скажет мастер Никки?
– Подумаешь, мастер Никки! – с негодованием заявила миссис Барроу. – Я покажу ему мастера Никки! Да он подшутил над вами, мадам! И я намерена высказать его светлости все, что думаю об этом гадком мальчишке!
– Право же… я уверена, он хотел как лучше! – возразила Элинор. – А еще он пообещал, что скоро вернется. Как вы думаете, удастся ли вам передать мне на подносе бутерброды с маслом и кофе? И постарайтесь подвинуть стол так, чтобы я могла дотянуться до него, тогда я, по крайней мере, займусь штопкой скатертей!
Поначалу Баунсер, похоже, был не склонен позволить произвести подобную перестановку, но тут миссис Барроу пришла в голову счастливая мысль подкупить его здоровенной сахарной костью. Он принял взятку и улегся, положив кость между лап, после чего принялся грызть ее, в остальном, если не считать негромкого ворчания, не выразив неудовольствия против того, что стол придвинули к Элинор. Казалось, пес настолько увлекся своим лакомством, что Элинор, эксперимента ради, сделала попытку встать из кресла. Однако уже в следующий миг она поняла, что зашла слишком далеко, и вынуждена была вновь поспешно сесть на место. Баунсер тоже вернулся к своей косточке. Похоже, зубы у него были отличные. Когда в комнату с опаской вошла миссис Барроу, держа поднос в руках, он скосил на нее настороженный взгляд и приостановил разрушительную работу челюстей, дабы оценить возможности, которые предлагал ему поднос. Очевидно, пес счел их вполне достойными дальнейшего исследования, потому что поднялся со своего места и подошел к столу. Миссис Барроу предложила ему убираться, и он благополучно изгнал ее из библиотеки, а сам вернулся обратно, чтобы узнать, какие еще средства к существованию можно получить шантажом. Элинор угостила его корочкой хлеба, которую он с презрением отверг. Вернувшись к своей сахарной кости, Баунсер счастливо забавлялся ею еще некоторое время, пока наконец не зарыл то, что от нее осталось, под одной из подушек дивана.
– Ты – гадкое животное! – строго заявила Баунсеру Элинор. – Надеюсь, твой хозяин накажет тебя!
Но пес лишь презрительно зевнул в ответ, вновь простерся перед камином и возобновил свои бдения.
Никки вернулся в Хайнунз лишь около пяти часов пополудни, и к этому времени Элинор пребывала уже в такой ярости, что готова была надрать ему уши. Юношу впустил Барроу, который, очевидно, и сообщил ему, что план его увенчался грандиозным провалом, потому что юноша немедленно направился в библиотеку, где, смеясь, довольным голосом заявил:
– Ох, кузина Элинор, простите меня! Вы провели здесь весь день? Я не собирался смеяться, но удержаться не смог! – Он наклонился к Баунсеру, который описывал вокруг хозяина восторженные круги. – Паршивец, что ты тут устроил? Да, хорошая собачка, сидеть! Сидеть!
– Он – плохая собачка, даже отвратительная! – с отчаянием воскликнула Элинор. – Тебе хорошо стоять здесь, смеяться и ласкать это ужасное создание, но ты вывел меня из себя, честно тебе признаюсь!
– Что ж, я еще раз повторяю: мне очень жаль, – покаянно проговорил Никки, – однако Баунсер ни в чем не виноват! Он просто не до конца понял меня! Но подумайте сами, ведь все это время он охранял вас так, как вы даже себе не представляли! Я не могу нарадоваться, глядя на него, потому что совсем не был уверен в том, что он захочет охранять кого-либо! Вы должны признать, что он очень умен!
– Ничего подобного, – отрезала Элинор, встала из кресла и принялась расправлять свои юбки. – Как мне представляется, у него помрачился разум. Кстати, чем ты занимался все это время? И где твой брат?
– О, его здесь нет! – беззаботно откликнулся Никки. – Когда я приехал домой, наш дворецкий сообщил мне, что Нед укатил в Лондон. Пожалуй, брат вернется не раньше завтрашнего дня. Но не отчаивайтесь, мадам! Я намерен остаться с вами, и только представьте, если мы поймаем того незнакомца, ничего не рассказав Неду! Это будет нечто, не так ли?
– Никки, я решительно не в настроении выслушивать всякую ерунду и поэтому предупреждаю тебя! – сказала Элинор. – Если лорда Карлайона нет дома, я настаиваю на том, чтобы ты заколотил эту дверь!
– Но послушайте, у меня есть предложение получше! – жизнерадостно заявил юноша. – Если вы не будете возражать, я готов провести ночь в той комнате наверху, и тогда, если кто-нибудь воспользуется потайной лестницей, я схвачу его.
Выведенная из себя вдова в самых недвусмысленных выражениях дала Никки понять: ничто на свете не заставит ее проникнуться сочувствием к этому предложению. Но он стоял на своем, предпринимая одну попытку за другой уговорить Элинор и получить ее согласие. Уже через двадцать минут его убедительного красноречия решимость миссис Шевиот поколебалась, отчасти потому, что она была доброй женщиной и понимала: ее отказ позволить ему получить удовольствие столь замысловатым способом изрядно огорчит юношу. С другой стороны, поскольку ей уже приходилось иметь дело с юными джентльменами в переходном возрасте, Элинор прекрасно знала, что, какое бы нежелание продолжать спор и далее она ни выказывала, он не оставит ее в покое и будет выдвигать одни и те же аргументы вплоть до глубокой ночи. Наконец она сдалась, язвительно сославшись на всем известный эффект того, что вода камень точит, и заявила: Никки волен поступать, как ему заблагорассудится.
Юноша воспринял ее замечание с видом человека, которому настолько часто приходится выслушивать всякие глупости, что он перестал обращать на них внимание, одарил ее своей ослепительной улыбкой и заявил, будто с самого начала знал о том, что она – храбрая женщина. Элинор, поблагодарив его за столь лестный комплимент, поинтересовалась, как Никки намерен объяснить чете Барроу свое присутствие в доме.
– О, это проще пареной репы! – заявил он в ответ. – Я скажу, что вы нервничаете из-за случившегося прошлой ночью, и я остаюсь, чтобы вы чувствовали себя увереннее.
– Знаешь, если ты намерен караулить ту лестницу, думаю, лучше рассказать Барроу все, чтобы он составил тебе компанию, – заметила девушка.
Впрочем, это ее предложение встретило решительный отказ. Никки с негодованием пожелал узнать, уж не считает ли она его неспособным в одиночку управиться с ночным мародером. В ответ Элинор пришлось покривить душой и заверить юношу в том, что она считает его способным голыми руками управиться с любым количеством отчаянных разбойников, и он, смягчившись, продемонстрировал ей пистолет вполне рабочего вида, захватить который у него достало здравого ума.
