Майкл Каллен: Продолжение пути - Алан Силлитоу
В заднем зеркале я увидел, что он был без багажа и в пальто. Я увидел его розовое лицо и лысину, полные негодования и страдания. Пилонные башни моста выделялись серым цветом на фоне темных облаков. Я прибавил скорость и увидел, как он слепо проклинает меня на обочине дороги. Он замахал руками, и я понял, что оставить его там было плохим делом, если не сказать, неприятным предзнаменованием, которое держало меня в унынии в течение следующих двух минут. Мне хотелось вернуться и дать ему по зубам, но от этой мысли мне стало еще хуже.
Автострада провела меня мимо Стивенэйджа (слава Богу), и недалеко от него я увидел кафе, оно было открыто. Я припарковался сбоку от пары ветхих грузовиков и убогого здания туалета и пробрался между лужами с водой. Ветер раскачивал два куска гофрированной жести возле ведра-унитаза. На востоке виднелись тускло-красные и бронзово-синие облака. Я не знаю, откуда взялся этот прогноз погоды.
В тридцати милях в том направлении Бриджит лежала, свернувшись калачиком в постели, и, как я полагал, дома была и Мария. Я пожелал им удачи и долгих лет жизни и вошел в теплое кафе.
Я заказал громадную порцию еды из яиц, бекона, колбасы, фасоли, грибов, помидоров и жареного хлеба. Водители грузовиков смотрели на меня так, будто я был куском дерьма, вылезшим из огня.
— Доброе утро, — сказал я, худшее, что можно было высказать в таком месте в такое время суток. Можно было бы сказать что угодно еще, что-то обидное или даже не по делу — но только не это. Мой тон был нейтральным, но голос ясным, так что я брал свою жизнь в свои руки. К счастью, они были слишком охвачены усталостью, чтобы издавать нечто большее, чем уклончивое ворчание. Я посчитал, что мне повезло, и оставил все как есть. Майк, владелец кафе за прилавком, выглядел так, словно умирал от голода. Он курил сигарету и держал у локтя пол-кружки холодного чая. Он налил мне в кружку чая, заваренного, похоже, из древесного угля и толкнул ее вперед. Его жена Пегги была солидной деревенской женщиной в круглых стальных очках и белом фартуке. Она даже улыбнулась, намазывая маслом мой нарезанный хлеб.
— Как дела? — Мне нужно было что-то сказать, иначе мои голосовые связки потеряют способность действовать, но это, конечно, было вторым худшим, что можно было сказать — в любое время суток.
— Уже не могу ворчать, — сказала она.
— Почему бы тебе не сказать ему правду? — вмешался ее муж. — Это чертовски ужасно. Мы обанкротимся через две недели.
— Извините, что спросил. — Я глотнул чая, который был однако крепким и вкусным.
— Не обманывай меня. Конечно, нет. Тебе плевать, да? — сказал он.
— Ну, не совсем, — сказал я. Моя третья ошибка заключалась в том, что я был честен. — Почему же плевать?
— Майк, бы не хотела, чтобы ты ругался, — сказала Пегги. — Это бесполезно.
Майк рассмеялся без веселья.
— Не для него, черт возьми, нет. Он не бизнесмен, занимающийся свободным предпринимательством и пытающийся удержаться на плаву. Думаю, для тебя это тоже не имеет значения, — сказал он жене. — А мне важно, и это все, что важно, не так ли?
— Ты вечно ноешь, — один из водителей грузовика наполовину засунул кусок бекона в рот. — Каждый раз, когда я останавливаюсь здесь, я слышу, как ты ноешь. Если бы ты не готовил такие хорошие завтраки, я бы не останавливался. Ты еще худший нытик, чем австралийцы. Я был в Австралии четыре года назад, и я никогда в жизни не слышал столько нытья. Но делают они это громко и только тогда, когда видят, что рядом нет Помми, как они называют британцев чтобы те не думали, что это надувательство. Но в этой стране тоже плохо. Вот что в этом плохого. Все ноют, если не зарабатывают двести фунтов в неделю, просто лежа в постели.
— Они думают, что мир должен им зарабатывать на жизнь, — сказал пожилой мужчина, у которого на столе стояло так много тарелок и чашек, что он выглядел так, словно просидел там всю ночь. — Но мир — это они сами.
Майк бросил мои яйца и бекон в сковороду с горячим жиром на примусе, пока его жена варила фасоль.
— Лен, ты можешь дважды в месяц привозить нелегальных иммигрантов из Ромни Марша в Брэдфорд. Одна поездка позволит тебе наслаждаться роскошью на несколько недель. Я думаю, твой грузовик снаружи полон Пакки, не так ли? Почему бы тебе не открыть двери и не пригласить бедных педерастов хотя бы на чай? Будете также полезны для моего дела.
Лен задохнулся от негодования.
— Держи свой гребаный хлебальник на замке.
Все засмеялись.
— Ну, — сказал Майк, — это все-таки, черт возьми, разумно, не так ли? Две порции Пакки каждую неделю, и я, возможно, окуплюсь.
– Мне бы очень хотелось, чтобы ты перестал с ними ссориться, – взмолилась Пегги, поедая между прочим пирог с бузиной и крапивой. Я подошел к пустому столу, насытившись ранним утренним разговором. Казалось изумительным, какие споры можно вызвать необдуманным приветствием. Когда еду принесли, завтрак был хорош, и я чувствовал, как каждый глоток пробуждает меня. Когда я пил вторую кружку чая, я услышал, как грузовик врезался в консервную банку возле туалета, проезжая через лужу и выезжая на улицу. Первым вошел мужчина, которого я видел на дороге голосующим. Он стоял в дверях и оглядывался по сторонам блестящими глазами, которые перестали вращаться, когда они увидели меня.
— Думаю, я сяду рядом с добрым самаритянином, — сказал он шоферу грузовика, который подошел сзади. Я был готов ударить его по лицу, если бы он это сделал, но он не сделал этого. Хижина была общественной собственностью. Он расстегнул пальто и я увидел под ним довольно хороший костюм с воротником и галстуком. — Люди не избавляются от меня так легко.
— Выйди на улицу и скажи это кому угодно, но не мне, — сказал я.
Он взглянул на меня особенно презрительно, а затем подошел к стойке, чтобы заказать завтрак.
— Куда ты собираешься? — спросил я, когда он вернулся.
— Что тебе до этого? Тот, кто оставит своего ближнего умирать от холода на обочине дороги в половине пятого утра, вряд ли заслуживает радушного приема, когда они встречаются позже, при совершенно других обстоятельствах.
Когда я ничего не сказал в ответ, он добавил: — Я еду в Роклифф, как раз перед местом под названием Гул, о
