Каждый вдох и выдох равен Моне Лизе - Светлана Дорошева
– А что вы делали пионерами в школе?
– В смысле?
– Ну, мы вот собирали макулатуру и металлолом, помогали старушкам перейти улицу или нести сумки, пели песни про Ленина и апрель, читали стихи про партию и родину, убирали мусор и сажали деревья на субботниках, ездили на урожай огурцов, кричали на линейках «будь готов!» – «всегда готов!»…
– Мы просто носили красные галстуки.
* * *
На перекрестке с золотой девушкой Гуччи я еще несколько раз столкнулась с мастером кунг-фу, всякий раз около семи вечера, когда он выходил на прогулку с собакой под мышкой. Сначала это происходило случайно, но со временем я стала подгадывать с вылазками в город так, чтобы к семи оказаться на «нашей» скамейке и в лучах богини Гуччи завязать собаке шнурки. Этот странный ритуал вносил в мою местную жизнь постоянство – одновременно заземлял ее и придавал ей еще больше фантасмагории.
Мы общались рисунками. Мастер кунг-фу показывал мне пластиковых собак из раскрашенных бутылок, а я ему – зарисовки в мормонской книге материнской памяти. «Лысеющий дождь!» – «Памятник четвергу!» – хвалили мы друг друга.
Иногда я приносила ему краски и кисти, купленные на улице вожделения, или угощение для собаки. В отличие от собаки, он всегда отказывался ровно шесть раз (я посчитала), прежде чем с явным удовольствием принять дар. Принцесса как-то раскололась в пельменной за спором над общим счетом, что тут так принято: отказываться, настаивать вопреки сопротивлению, и так до тех пор, пока оппонент либо не оскорбит согласием с многократным и убедительным отказом, либо не причинит-таки добро.
«Поллок!» – говорила я, тыча в таксу из пластиковой бутылки, забрызганную краской. Мастер кунг-фу переспрашивал жестами и подставлял ухо, чтобы получше расслышать, будто это могло помочь. «Джексон Поллок?.. Художник, который разбрызгивал краску», – повторяла я и пыталась нервными жестами изобразить метод Поллока. Мастер кунг-фу какое-то время с сомнением наблюдал это неистовство, а затем помотал головой, набрал что-то в телефоне и нажал кнопку перевода: «Нет, я не болен. Просто дрожат руки».
Так мы открыли для себя переписку через переводчик вичата. Когда мастер кунг-фу увидел мой номер телефона, он долго смеялся, пересчитывал по пальцам четверки и потрясал клюкой в сторону злополучного перекрестка, на котором спас меня в первый день. За много дней наша переписка превратилась в шпионский обмер шифрами:
(мастер кунг-фу): шнурки в 7?
(я): ок
(мастер кунг-фу): шнурки в 7?
(я): ок
(мастер кунг-фу): шнурки в 7:30.
(я): ок
(мастер кунг-фу): в 7?
(я): да
(мастер кунг-фу): шнурки в 7?
(я): не успею!
(мастер кунг-фу): я и сам могу завязать шнурки!
(я): шнурки?
(мастер кунг-фу): в 7
(мастер кунг-фу): шнурки. ты идешь?
(я): 5 минут
(мастер кунг-фу): ок
(мастер кунг-фу): шнурки в 7?
Иногда я перечитывала эту переписку просто ради удовольствия от того, как добротно бывают скроены человеческие отношения. Я даже запомнила, как выглядит иероглиф «шнурки» и однажды случайно опознала его у мастера кунг-фу в телефоне напротив своей фотографии в вичате. Он записал меня как «Шнурки» и поставил рядом с моим новым именем два эмодзи – голову рептилоида и палитру с красками. «Меня зовут Шнурки, и я инопланетный художник». Ну, не так уж и далеко от истины…
* * *
Как-то бетонные спагетти привели меня в буддийский храм. Внутри были три золотых будды и много людей на скамеечках перед книгами сутр. Женщины складывали оригами в виде золотых лотосов. Люди приносили буддам подарки – яблоки, апельсины и лилии. Один человек принес большой арбуз. Очевидно, имел с буддой особые счеты.
Потом вышли монахи в желтом и красном, сели перед буддами за длинный «стол переговоров» и стали петь сутры а капелла. Люди пели вместе с ними по своим книжкам. Выходило очень бодро. Но долго. Одна монахиня принесла мне стульчик. Потом все подарили буддам бумажные лотосы и разошлись в праздничном настроении.
После службы я выкурила сигарету на скамейке под ивами напротив салона фут-массажа и пронаблюдала другой ритуал – как полнотелые китаянки бьют по пяткам щуплых китайцев.
Салон выглядел очень по-свойски, без претензий – как булочная или там мастерская по починке ключей – повседневный «бизнес за углом», без единого намека на гедонистические услуги, которые предлагал. Клиенты по-соседски болтали, окрикивали знакомых на улице и орали им через распахнутую дверь, пока те не кидали свои пакеты у входа, не привязывали собак рядом со мной под ивами и не падали на кушетки, скинув тапки и задрав треники до колен. То есть массаж пяток был обычным делом, типа «И хлеба по дороге купи!»
Само таинство я наблюдала впервые, но была изрядно наслышана о местной массажной индустрии от Стива. У него оказалось две экзотические страсти – искусство диссонанса и китайский массаж. Дверь в его студию была почти всегда нараспашку, и всякий раз, как я шла к себе, Стив зазывал меня на соседскую болтовню. Его студия была опутана проводами от экранов, колонок, микрофонов и пультов, но я все никак не могла выяснить, над чем он работает после зомбомузыки, потому что все его отчеты о времяпрепровождении в Шанхае сводились к тому, где делают «массаж со счастливым концом», а где ставят обычные банки. После того, как Стив рассказал, что банки здесь – процедура для красоты, что-то типа интенсивного ухода за кожей, а не бабушкина пытка во время болезни, я стала обращать больше внимания на шанхайских красавиц под зонтами от солнца. Они и вправду часто ходили прекрасные, как леопарды – все в пятнах от банок на спине, шее и даже на лице.
Стив избегал банок, но против двухчасового массажа ступней ничего не имел, даже если конец оказывался несчастливым. Он регулярно советовал мне «не мелочиться» и посвятить массажам целый день – от пяток до ушей. «Обязательно попробуй чистку ушей! – говорил он. – Не пугайся: все эти ножи, щипцы и иглы выглядят как пыточный набор, но это древний, проверенный ритуал, высшее наслаждение! Особенно в конце, когда девушка гладит тебя по лицу павлиньим пером и камертоном заставляет вибрировать крохотное перышко у тебя в ухе… Мурашки! Мурашки по всему телу. Но ты иди только в салон, поняла? Не в парикмахерскую!» Массажи в парикмахерской были чем-то вроде эвфемизма для подпольной проституции, в которой Стив, по всей видимости, тоже неплохо разбирался.
В одну из таких назидательных бесед он неожиданно спросил:
– Слышал, ты подружилась с Затмением? Вы все время зависаете вместе?
– С Принцессой? О да.
– Принцесса? Ты называешь ее принцессой? Любопытно. А вы… ну?.. – Стив изобразил
