Том 1. Стихотворения - Гумилев Николай Степанович

Чужое небо

I

Ангел-хранитель

Он мне шепчет: «Своевольный, Что ты так уныл? Иль о жизни прежней, вольной, Тайно загрустил? Полно! Разве всплески, речи Сумрачных морей Стоят самой краткой встречи С госпожой твоей? Так ли с сердца бремя снимет Голубой простор, Как она, когда поднимет На тебя свой взор? Ты волен предаться гневу, Коль она молчит, Но покинуть королеву Для вассала — стыд». Так и ночью молчаливой, Днем и поутру Он стоит, красноречивый, За свою сестру.

Две розы

Перед воротами Эдема Две розы пышно расцвели, Но роза — страстности эмблема, А страстность — детище земли. Одна так нежно розовеет, Как дева, милым смущена, Другая, пурпурная, рдеет, Огнем любви обожжена. А обе на Пороге Знанья… Ужель Всевышний так судил И тайну страстного сгоранья К небесным тайнам приобщил?!

Девушке

Мне не нравится томность Ваших скрещенных рук, И спокойная скромность, И стыдливый испуг. Героиня романов Тургенева, Вы надменны, нежны и чисты, В вас так много безбурно-осеннего От аллеи, где кружат листы. Никогда ничему не поверите, Прежде чем не сочтете, не смерите, Никогда никуда не пойдете, Коль на карте путей не найдете. И вам чужд тот безумный охотник, Что, взойдя на нагую скалу, В пьяном счастье, в тоске безотчетной Прямо в солнце пускает стрелу.

На море

Закат. Как змеи, волны гнутся, Уже без гневных гребешков, Но не бегут они коснуться Непобедимых берегов. И только издали добредший Бурун, поверивший во мглу, Внесется, буйный сумасшедший, На глянцевитую скалу И лопнет с гиканьем и ревом, Подбросив к небу пенный клок… Но весел в море бирюзовом С латинским парусом челнок; И загорелый кормчий ловок, Дыша волной растущей мглы И, от натянутых веревок, Бодрящим запахом смолы.

Сомнение

Вот я один в вечерний тихий час, Я буду думать лишь о вас, о вас, Возьмусь за книгу, но прочту: «она», И вновь душа пьяна и смятена. Я брошусь на скрипучую кровать, Подушка жжет… нет, мне не спать, а ждать. И крадучись я подойду к окну, На дымный луг взгляну и на луну, Вон там, у клумб, вы мне сказали «да», О это «да» со мною навсегда. И вдруг сознанье бросит мне в ответ, Что вас, покорной, не было и нет, Что ваше «да», ваш трепет, у сосны Ваш поцелуй — лишь бред весны и сны.

Сон. Утренняя болтовня

Вы сегодня так красивы, Что вы видели во сне? — Берег, ивы При луне. — А еще? К ночному склону Не приходят, не любя. — Дездемону И себя. — Вы глядите так несмело: Кто там был за купой ив? — Был Отелло, Он красив. — Был ли он вас двух достоин? Был ли он как лунный свет? — Да, он воин И поэт. О какой же пел он ныне Неоткрытой красоте? — О пустыне И мечте. И вы слушали влюбленно, Нежной грусти не тая? — Дездемона, Но не я. —

Отрывок («Христос сказал: убогие блаженны…»)

Христос сказал: «Убогие блаженны, Завиден рок слепцов, калек и нищих, Я их возьму в надзвёздные селенья, Я сделаю их рыцарями неба И назову славнейшими из славных…» Пусть! Я приму! Но как же те, другие, Чьей мыслью мы теперь живём и дышим, Чьи имена звучат нам, как призывы? Искупят чем они свое величье, Как им заплатит воля равновесья? Иль Беатриче стала проституткой, Глухонемым — великий Вольфганг Гёте И Байрон — площадным шутом… о ужас!

Тот другой

Я жду, исполненный укоров: Но не веселую жену Для задушевных разговоров О том, что было в старину. И не любовницу: мне скучен Прерывный шепот, томный взгляд, — И к упоеньям я приучен, И к мукам горше во стократ. Я жду товарища, от Бога В веках дарованного мне За то, что я томился много По вышине и тишине. И как преступен он, суровый, Коль вечность променял на час, Принявши дерзко за оковы Мечты, связующие нас.