Vladimir - Unknown
“Мне не нужны проблемы. Этот, как ты сказал, дед находится в чине действующего морского полковника и у него действительно есть особые полномочия, я видел его документы. Ты, Альфред затеял всю эту свару. Как только ты стал моим заместителем, у меня от тебя одни неприятности. Ступай к эшелону, через полчаса отправляемся. Ну, я приказываю!” Альфред обиженно вырвал свой рукав из руки командира и, бросив в нашу сторону преисполненный братской любви взгляд, отправился к эшелону. Отделение солдат охраны по приказу обер-лейтенанта построилось и зашагало следом.
Прибежал вестовой со станции и объявил, что наш поезд отправляется немедленно. Я подошёл к сидящему на рельсе Мюсле. Он несвежим платком зажимал на лбу кровоточащую рану. Я не без смущения достал бумажник и, вытащив всю наличность, попытался сунуть её в карман старика.
- “Убери это, моряк” – пробормотал обходчик, отодвигая мою руку с деньгами и усмехнувшись, добавил: “Мы с тобой, шваб одно дело делали. Человечье”.
Чиндлер (сленг нем.)- карточный шулер, обманщик, биржевая акула.
Глава 11
“Доблесть Дракона”
Та наша странная эпопея на перегоне в Лотарингии и спасённые нами из концлагерного эшелона дети долго не выходили у меня из головы. Особенно меня занимало неожиданное при тех обстоятельствах поведение Гюнтера Пруса, прозванного Гюнтом Драконом не столько за воинскую доблесть, что надо признать тоже имело место, а за бесчестное, мерзкое поведение с экипажами потопленных им кораблей и судов. Этих несчастных он лично или при участии своих подчинённых, садистов-дружков из экипажа, командиром которого он сам же и был, Гюнтер Прус хладнокровно и видимо с удовольствием расстреливал. Об этом он сам не раз хвастался в своей тёплой компании единомышленников. За это я ему и разбил однажды физиономию, нажив себе мстительного, заклятого врага. Наша флотилия в Сен-Мало тогда разделилась на два лагеря. Большая часть была безоговорочно на моей стороне, но немало моряков, в основном из молодого пополнения встали на защиту своего кумира, командира легендарного У-бота Дракон Апокалипсиса.
Несколько позднее, после нашего возвращения в Германию и перевода в Норвегию мне довелось на краткий срок свидится с Тимом Шульцом, моим незабвенным старпомом. Тим поведал мне, как совсем недавно встретил Пруса в Осло и тот вдруг проявив несвойственную ему прежде сентиментальность разговорился, разогревшись, после изрядной порции акевита, норвежской водки. Он почему то вспомнил именно ту историю на станции в Лотарингии, недалеко от города Мец.
- Знаете Шульц, после той истории со спасением иудейских младенцев меня не покидает ощущение, что я на сутки влез в шкуру праведника. Вообще то эти ребята вызывают у меня не больше уважения, чем портовые шлюхи славного Гамбурга. Что меня более всего бесит в людях, так это фарисейство. Праведник это тип, который вечно носится с такими лживыми понятиями, как человеколюбие или ещё мудрёнее, сострадание-сочувствие. Они так жаждут возлюбить ближнего, что готовы в самом деле отдать за это сомнительное удовольствие собственную жизнь, предварительно хорошенько помучившись от рук этих самых ближних. Эти святоши похоже искренне принимают своё скрытое похотливое влечение к особям обоего пола за человеколюбие.
Представьте, каково это, человеку моего сорта, смотрящего на мир ясными, незамутнёнными гуманистическими извращениями глазами, оказаться по иронии судьбы в роли спасителя средней руки. Знаете, на чём я себя поймал? Мне захотелось продлить этот извращённый эксперимент! Страстно захотелось любить и быть любимым! Помогать, защищать, спасать, проявлять благородство! Отымей сатана в аду всех святых угодников! Я, однако, вовремя спохватился, меня не проведёшь! Как я мог принять эту пошлую вселенскую похоть за что-то другое. Я понял в чём фокус, милый Шульц. Я просто чертовски проголодался. У меня очень давно не было бабы! – Закончив это словоизвержение, Прус громогласно расхохотался.
Знаете, почему я тогда на станции влез в ваши разборки с лагерными вояками. Я ненавижу этих ублюдков, даже больше, чем дворянчиков-чистоплюев вроде фон Шторма? Граф по крайней мере последователен и уверен в себе. Что же касается этого клоуна с адмиральским именем Тирпиц, он хуже всяких ненавидимых им же либералов. Знаете, почему он не может делать своё дело спокойно и без эмоций, не впадая в истерические припадки, словно забеременевшая гимназистка? Тирпиц в глубине души сомневается в своей правоте. Какая-то часть его постоянно против того, что он совершает. Его внутренняя борьба превращает его из солдата в безумного шизофреника с раздвоенным сознанием. Знаете, Шульц, я всё больше встречаю людей подобных этому разжалованному ротмистру, а это поверьте плохой признак. С такими вояками мы войну точно проиграем. Это означает, что великий эксперимент начатый фюрером провалился. Нам так и не удалось создать из немцев нацию сверхлюдей. Не рассуждающих, на все сто уверенных в правоте своего дела, не сомневающихся в своём праве на мировое господство. Надо было дать Германии дополнительно хотя бы полтора десятка лет на воспитание ещё одного поколения. Поколение расы господ, не ведающее сомнений, избавленное от проклятой немецкой сентиментальности и привитой евреями склонностью к философствованию. Фюрер поторопился, ввязавшись в войну на два фронта. Эта его роковая слабость, страсть к тщеславию, потребность во всенародном обожании. Только сейчас, Тим, я с ужасом понял, что наш фюрер, наш обожаемый вождь, Рыцарь Рейха в сверкающих доспехах доблести, всего лишь неисправимый романтик. О, как страстно он мечтал о реванше. Войти в ненавистный и любимый Париж победителем. Он вошёл и что теперь?! Человек, да всего лишь человек, а вовсе не демиург посланный нам высшими силами. Только не подумайте, капитан-лейтенант, что Прус сдулся, распустил сопли. Нет, Шульц. Как бы ни было, но я останусь цельной натурой, хищной океанской акулой, Гюнтом Драконом. Я верю только в себя и пуст век мой будет краток, но я погибну с лёгким сердцем, не изменив своей простой вере в силу. Немощным не место на этой планете. Пусть выживут сильные и лишь они наследуют эту Землю.
Что же касается чести и благородства, этих архаичных понятий, столь любимых вашим другом фон Штормом, то есть только один вид благородства, который я приемлю. Это верность. Верность своей идее. Верность товарищам по оружию. Когда погибает в бою твой соратник по борьбе, лишь тогда имеет смысл пожертвовать собой, ради того, чтобы жил он. Жил и сражался, твёрдо зная, что всегда может положиться на своих братьев по крови. Да здравствует доблесть! Прозит!
Глава 18
“В краю летучей рыбы”
Летом сорок четвёртого года я получил особо секретное, устное задание от командования и на отремонтированном в Киле, оснащённом новым двигателем, вооружением и торпедами “Чиндлере” отправился по назначению. Назначение было не близким, портовый городок Кайенна во французской Гвиане. Там, на родине огненной специи мне предстояло взять на борт некий груз и доставить его в Европу. Куда точно, я должен был узнать уже на обратном пути из тёплых морей. Кроме груза я должен был принять на борт некого безымянного субъекта, сопровождающего этот секретный багаж. В Центральной Атлантике к нашей миссии присоединился ещё одна подлодка U-172. Командовал эти У-ботом мой ровесник, капитан-лейтенант Эрик Шютцер. Я не был знаком с ним лично, но мне довелось в январе сорок третьего в составе группы из десяти субмарин выслеживать и атаковать американские танкерные караваны, идущие в Северную Африку. Американцы готовились к решающей битве с Роммелем и нашими итальянскими союзниками в Тунисе.
Эрик, тогда находился в составе соединения, которое противник, среди прочих подобных нашему, называл волчьей стаей. Шютцер служил старпомом на U-133 по прозвищу Летучая рыба или просто Летучка. Этой самой рыбе январской ночью на траверзе Касабланки удалось потопить канадский танкер первой группы, водоизмещением не менее тридцати тысяч тонн. Американский эсминец засёк U-133 радиолокационным контактом и вскоре нащупал её лучами прожектора. Подоспел на призыв первого и второй эсминец. Янки открыли беглый огонь и успели наказать подлодку двумя пробоинами в корпусе левого борта. Однако наша рыба успела нырнуть на глубину. При заделке пробоин в подводном положении создалась критическая ситуация и субмарина пошла на экстренное всплытие. Летучая рыба выскочила из воды, словно преследуемая хищным марлином. Она пролетела над волнами добрую сотню метров прямо в перекрестье лучей прожекторов обоих американцев. Те видимо настолько опешили от неожиданности, что открыли огонь с опозданием. Кормовой торпедный отсек у-бота оказался полностью затоплен и через большую пробоину в воду попал мазут и разный плавучий хлам. На U-133 успели вовремя задраить смежную переборку и изолировали затопленный отсек. Эсминцы же приняли плавающие обломки и пятна мазута на воде за знак победы и с гордость записали Летучку в свой актив. Мол, наказали за танкер.
