Мари-Бернадетт Дюпюи - Доченька
Пьер же с каждым днем утверждался во мнении, что мадемуазель Кюзенак теперь не для него. Подпитываемые гневом, в его характере стали проявляться самые плохие черты: он стал завсегдатаем бистро Марселя Прессиго, пристрастился к игре в кости и не стеснялся присоединиться к шумной компании в субботний вечер, когда молодежь городка собиралась выпить красного вина или коньяка.
Мари об этом не догадывалась, равно как и Нанетт, которая бы не поленилась обломать палку о бока своего единственного сына.
* * *Мари с задумчивым видом закрыла книгу. Несколько минут она смотрела на огонь и вздыхала, сама того не замечая. Отец посмотрел на нее с любопытством и спросил:
— Что тебя беспокоит, дитя мое? О чем ты думаешь? О Пьере?
Жан Кюзенак прекрасно знал, что поведение молодого человека очень расстраивает Мари. Девушка заговорила быстро, с грустной улыбкой на устах:
— Нет, папа! Я не думала о Пьере! Он не приходил к нам целую неделю, а я не пойду его упрашивать! Он куда больший гордец, чем ты и я, вот что я скажу! Этот упрямец решил, что теперь недостоин меня, и поэтому всячески меня избегает. Тем хуже для него…
Жан Кюзенак спрятал улыбку. После этой тирады, озвученной сердитым тоном, Мари будет говорить, что не думает о Пьере?
— Оставь его, парню пора научиться вести себя по-мужски и обдумывать свои поступки.
Мари посмотрела на отца. Положив книгу на ковер, она подошла и опустилась на колени перед камином.
— Папа, послушай! Если бы у меня была мечта, как мне кажется, почти невыполнимая, ты помог бы мне ее осуществить?
— Моя дорогая девочка, конечно! Ведь по моей вине ты так долго была лишена стольких радостей! — ответил он не раздумывая.
— Вот уже много дней я никак не могу решиться поговорить с тобой об этом. Я боялась, что ты расстроишься…
Жан Кюзенак ласково погладил свою дочь по густым волосам. Он восхищался ее деликатностью, упивался ее красотой…
— Я слушаю тебя, Мари!
— Как ты знаешь, я учу историю и географию по твоим книгам. Я пытаюсь осваивать и другие дисциплины, но чувствую себя по-настоящему невежественной. В приюте я помогала матери-настоятельнице проводить уроки у малышей: учила их алфавиту, цифрам… В то время я наивно верила, что вырасту и стану учительницей. Эта мечта меня не покинула. Пять лет назад я отказалась от нее, так как думала, что буду прислугой всю свою жизнь. Теперь я говорю себе, что, возможно, у меня есть шанс, ведь я — твоя дочь… Если я смогу получить свидетельство о неполном среднем образовании, то, может, поступлю и в Эколь Нормаль…
Мари не осмеливалась поднять голову, поэтому она не видела, как отец вытирает слезы умиления. Признание дочери тронуло его сильнее, чем та могла себе представить, — в Жане Кюзенаке в очередной раз проснулось чувство вины, от которого он никак не мог избавиться.
— Мое дорогое дитя! Если бы я сам воспитывал тебя, если бы не бросил, то твоя мечта уже скоро исполнилась бы! — сказал он дрожащим от волнения голосом. — Мари, даже если мне придется на время расстаться с тобой, что очень тяжело для такого старого эгоиста, как я, мы попробуем…
И только теперь Мари подняла к нему свое лицо. Она крепко-крепко обняла отца.
— Первое, что мы сделаем, — прошептал взволнованный мсье Кюзенак ей на ушко, — поедем в Обазин и поговорим с матерью-настоятельницей. Уверен, она даст нам хороший совет. Сегодня у нас воскресенье… Значит, поедем утренним поездом во вторник. Прекрасная возможность попутешествовать вдвоем! Ты рада?
— Да, папа! Я так рада! Я снова увижу своих подружек и дорогую сестру Юлианну!
— Вот и славно! А теперь идем спать.
Мари расцеловала отца и с замирающим от радости сердцем поднялась к себе в спальню. Походя она касалась рукой стен своего дома, к которому испытывала таинственное чувство сопричастности.
Оказавшись в спальне, девушка посмотрела на себя в зеркало большого шкафа. Узнают ли ее в Обазине?
* * *Мари прокрутила в памяти, от конечной точки к начальной, путь, проделанный в обществе Амели Кюзенак. Ей тогда было тринадцать… Теперь все казалось ей иным. Она путешествовала с отцом, который сменил свои гетры и брюки для верховой езды на серый костюм-тройку. Жан Кюзенак хотел быть достойным компаньоном для своей дочери, которая тоже надела новый наряд.
В Шабанэ Мари привлекала взгляды прохожих, но не замечала этого. Тонкая талия, ясное личико с правильными чертами, красивые глаза, не говоря уже о природной грации, — все это создавало у каждого, кто смотрел на нее, впечатление, что перед ним неординарная девушка, лишенная, однако, даже намека на кокетство.
Девушка радовалась и не думала ни о чем, она светилась этой радостью, и создавалось впечатление, что ничто земное ее не волнует. На самом же деле Мари внимательно рассматривала город. Старинные дома с гранитными стенами, чьи крылечки были соединены с тротуарами посредством лестниц, казалось, таили в себе секреты многих тысяч закончившихся в них жизней… Река Вьенна спокойно катила свои темные, с серебристыми отблесками воды…
— Я помню эту площадь, этот мост и эту речку, — сказала девушка отцу, когда они шли к вокзалу. — Знал бы ты, как грустно мне было в тот вечер! Я рассталась с подружками по приюту, девочками, с которыми мы много времени проводили вместе. Я спрашивала себя, куда меня везут…
Жан Кюзенак сжал руку дочери.
— Не думай об этом! Кстати, ты сказала Пьеру, что мы уезжаем?
Мари, сразу погрустнев, передернула плечами:
— Нанетт ему скажет. Когда я пришла на ферму, Пьера не было дома. Похоже, он теперь часто наведывается в городок. Жак этим недоволен.
— Как только вернемся, я как следует отчитаю этого повесу! Если ты решила выйти за него замуж, даже речи быть не может, чтобы он относился к тебе неуважительно или огорчал тебя…
— Папа, не будем говорить об этом. Мне так хочется поскорее оказаться в Бриве!
По приезде на вокзал Брива на Жана Кюзенака нахлынули болезненные воспоминания о том, как он приехал сюда восемнадцать лет назад с надеждой снова увидеть Марианну…
Мари сразу же догадалась, о чем думает отец. Они решили пообедать в популярном ресторане. За столом девушка, как могла, старалась развлечь отца веселыми историями из своего приютского детства.
От центра города до приюта было недалеко. Мари обожала лошадей, поэтому они с отцом решили нанять фиакр.
— Вот мы и на месте, дорогая. Я телеграммой предупредил мать-настоятельницу о нашем визите, — сказал Жан Кюзенак, беря дочь за руку.
Колокольня аббатской церкви будто касалась покрытого легкими облаками неба. Далекие холмы нежились в солнечных лучах. При виде знакомого пейзажа девушка разволновалась.
Пока они с отцом шли к той части здания, где обычно принимали посетителей, Мари вспоминала знакомые лица — маленькую Леони, которая всегда получала от Мари свою порцию ласки, хозяйку кухни сестру Юлианну, постоянно сражающуюся с греховной любовью к вкусной еде…
Жан Кюзенак потянул за шнурок, и до них донесся звон колокольчика. В сопровождении одной из сестер они пересекли внутренний дворик, вошли в импозантное здание и поднялись на второй этаж. Через несколько минут к ним вышла мать-настоятельница.
— Мари, мое дорогое дитя! Как ты изменилась! И как любезно с твоей стороны приехать повидать нас!
С этими словами мать-настоятельница подошла к девушке и поцеловала ее в лоб. Потом она кивнула мсье Кюзенаку, который поторопился представиться:
— Жан Кюзенак. Не знаю, помните ли вы меня и мою супругу, ныне покойную. Я приезжал посмотреть на Мари пять лет назад. Потом вы доверили ее нам…
Мать-настоятельница окинула любезного господина внимательным взглядом и снова посмотрела на Мари. Жестом она указала им на стулья.
— Прошу вас, садитесь. Я прочла вашу телеграмму, мсье, но, признаюсь, цель вашего визита мне непонятна. Перед тем как вы расскажете, что привело вас к нам, позвольте мне поблагодарить вас за Мари, которая превратилась теперь в милую девушку. Я уверена, что ее почитают и ценят в вашей семье…
Жан Кюзенак уловил в голосе старой монахини угрозу. И это было понятно: не зная положения дел, она могла предположить наихудшее.
— Матушка, я должен вам открыться. Мое признание будет короче, чем то, что услышала Мари прошлой осенью, но оно столь же болезненно для меня.
Нежным взглядом Мари приободрила отца. Мсье Кюзенак рассказал об их с Марианной любви, о том, как он радовался, найдя дочь, о том, что она простила его, и, наконец, о мечте Мари…
Мать Мари-Ансельм нервно похлопывала рукой по полированной столешнице. Она знала, что не имеет права судить своего ближнего за прошлые прегрешения, но с трудом сдерживалась, чтобы не воззвать к совести неожиданного гостя. И только взяв себя в руки, она обратилась к нему с такими словами:
