Артур Хейли - Перегрузка
– Полагаю, что да. Ладно, давайте вашу версию.
– О'кей. Изменение номер один. Природный газ в Северной Америке заканчивается. Да, какое-то увеличение его добычи еще возможно. Поставки из Канады и, быть может, из Мексики в ближайшие десять лет позволят нам расходовать наши запасы не столь интенсивно. И все равно мы у крайней черты. Обеспечить всевозрастающую потребность в газе невозможно. Вы согласны с этим?
– Конечно. И причина истощения наших запасов природного газа в том, что для больших предприятий прибыль и экономия ресурсов – понятия несовместимые. При ином отношении наших запасов хватило бы еще лет на сто.
Ним криво усмехнулся:
– Но не забывайте, что мы удовлетворяли спрос общества. В истощении запасов газа виновата не наша злая воля, такое положение дел складывалось исторически. Давайте перейдем к следующему пункту. – И он загнул второй палец. – У нас все еще сохраняются большие запасы нефти. Но если она будет расходоваться теми же темпами, что и сейчас, то уже к концу этого века мир станет выскребать дно скважин. И эта пора уже не за горами. Учтите еще вот что: все промышленные страны свободного мира в большей или меньшей степени зависят от импортной нефти, а это делает нас уязвимыми для политического или экономического шантажа. Что с нами станет, когда в один веселенький денек арабы захотят дать нам пинка под зад? – Он сделал паузу. – Конечно, мы можем заниматься сжиганием угля, как поступали немцы во вторую мировую войну. Но вашингтонские политики куда больше голосов получат, поливая грязью нефтяные компании во время телевизионных слушаний.
– У вас определенно есть дар убеждать, Ним. Вы никогда не пробовали выдвигать свою кандидатуру?
– Может, мне попробовать сделать это в клубе “Секвойя”?
– Пожалуй, не стоит.
– Ладно, хватит про газ и нефть. Давайте рассмотрим теперь атомную энергетику.
– Л нужно ли?
Он с любопытством посмотрел на нее. При слове “атомная” лицо Лауры напряглось. Так происходило всегда. В Калифорнии и других местах она была известна как страстный противник атомных электростанций. Ее мнение уважали, к нему прислушивались – ведь она участвовала в “Манхэттенском проекте”, когда и были созданы первые атомные бомбы.
Ним отвел от нее глаза:
– Это слово для вас все еще как кинжал в сердце, верно? Принесли их обед, и, прежде чем ответить, она подомздала, пока уйдет официант.
– Да, я до сих пор вижу перед собой грибообразное облако.
– Думаю, что могу понять вас.
– Сомневаюсь. Вы были еще столь молоды и не помните. Вы не были с этим связаны, как я.
Она старалась контролировать себя, но в ее голосе слышалась мучительная боль. Лаура была молодым ученым, когда присоединилась к проекту по созданию атомной бомбы, за шесть месяцев до Хиросимы. В ту пору ей очень хотелось стать частью истории, но после того, как была сброшена первая бомба под кодовым названием “Малыш”, она пришла в ужас. После Нагасаки, после того, как в дело была пущена вторая атомная бомба, “Толстяк”, чувство собственной вины, отвращение к самой себе захлестнуло ее: она, один из создателей чудовищного оружия, ни единым словечком не протестовала против этой акции. Между этими двумя событиями прошло, правда, всего три дня, да и никакой ее протест не остановил бы бомбежки Нагасаки. И все же, считала она, восемьдесят тысяч жизней, загубленных или искалеченных там лишь для того, чтобы удовлетворить любопытство ученых и военных, лежат и на ее совести.
– Понимаете, не нужна была вторая бомба, в ней не было никакой необходимости. Японцы собрались сдаваться уже после Хиросимы. Но “Толстяк” по конструкции несколько отличался от “Малыша”, и те, кто занимался его созданием – и ученые, и военные, – хотели убедиться в этом, узнать, сработает ли он как надо. И он сработал, словно размышляя вспух. она говорила тихо, – Все это произошло давно, – заметил Ним. – Нужно ли вспоминать Хиросиму и Нагасаки каждый раз, когда возникает вопрос о строительстве АЭС?
– Для меня все это неразделимо, – моментально отреагировала Лаура.
Ним пожал плечами. Он подозревал, что председатель клуба “Секвойя” была не единственной антиядерной лоббист-кой, замаливающей личную или же коллективную вину. Но какой бы истинной или надуманной вина ни была, сейчас это не имело ни малейшего значения.
– Кроме того, – добавила Лаура, – была еще и авария на атомной электростанции на Три-Майл-Айленде. О ней-то вы не должны бы забывать.
– Ни я, ни вы о ней не забудем. Но хотелось бы, чтобы вы помнили и о другом: катастрофы там удалось избежать, в технологию внесли поправки, а извлеченные уроки были учтены на других атомных станциях.
– Увы, такими же успокоительными заверениями мы убаюкивали себя и до аварии на Три-Майл-Айленде. Ним вздохнул:
– Но ведь того, что уроки аварии пошли нам впрок, никакой здравомыслящий человек не может отрицать. И потом, ведь даже без происшествия на Три-Майл-Айленде вы и ваши люди уже давно выиграли свою битву против АЭС. Вы победили потому, что, используя всяческие уловки, чтобы задержать разработки проектов и проведение испытаний, вы способствовали повышению стоимости АЭС. Вы сделали судьбу любого предложения по ядерной энергетике столь неопределенной, что большинство энергокомпаний просто не могут позволить себе и дальше заниматься этим. Они же элементарно прогорят, если будут ждать решения по пять – десять лет, тратя при этом десятки миллионов на предварительные расходы, а потом получат от ворот поворот.
Лаура Бо Кармайкл уткнулась в свой салат.
– Уголь и загрязнение воздуха идут рука об руку, – сказала она. – Любая энергокомпания, работающая на угле, должна размещаться с учетом всех возможных последствий.
– Вот потому-то мы и выбрали безлюдную Тунипа.
– Есть ряд причин, по которым этот выбор неверен.
– Что же это за причины?
– Некоторые виды растений и животных не обитают нигде, кроме как в районе Тунипа. То же, что предлагаете вы, создает для них угрозу.
– И одно из этих растений – мытник?
– Да.
Ним вздохнул. Слухи о мытнике – диком львином зеве – уже дошли до “ГСП энд Л”. Довольно редкий цветок, он считался одно время вымершим, но недавно были обнаружены новые его представители. В штате Мэн одно это растение было использовано экологистами для остановки уже строящейся гидроэлектростанции стоимостью шестьсот миллионов долларов.
– Ботаники признают, что мытник не имеет никакой экологической ценности, да он и некрасив, – съехидничал Ним. Лаура улыбнулась:
– Наверное, для публичных слушаний мы найдем ботаника, придерживающегося противоположных взглядов. Но ведь есть и еще один из обитателей Тунипа, на которого стоит обратить внимание, – микродиподопс.
Ним искренне удивился:
– Что это за чертовщина?
– Иногда ее называют сумчатая мышь.
– О Господи! – накануне их встречи Ним решил при всех условиях сохранять хладнокровие, но теперь обнаружил, что это его намерение постепенно улетучивается. – Так вы дадите мыши или мышам закрыть проект, который необходим миллионам людей?
– Полагаю, – Лаура была само спокойствие, – что и эту сомнительную необходимость мы обсудим в ближайшие месяцы.
– Обсудим, черт побери! Полагаю, вы выдвинете те же возражения, что и против геотермальной станции в Финкасле и гидроаккумулирующей электростанции в Дэвил-Гейте – наиболее чистых источников энергии из всех известных человечеству и природе.
– Вам, разумеется, не следует надеяться, Ним, на то, что я не использую все аргументы для противодействия вам. Но уверяю, мы предоставим убедительные возражения против этих электростанций.
– Еще “Кровавую Мэри”! – бросил Ним официанту и вопросительно кивнул на пустой стакан Лауры, но она отрицательно покачала головой.
– Хочу спросить вас еще об одном. – Ним в досаде на себя за то, что не смог скрыть свой гнев минуту назад, старался, чтобы голос его звучал ровно. – Где же нам размещать эти станции?
– Ну, это уже не моя проблема, а ваша.
– Но не станете же вы, точнее, клуб “Секвойя”, выступать против всех наших проектов независимо от того, где мы хотим их осуществлять?
Лаура не ответила, но губы ее сжались.
– Есть и еще один фактор, который я не упомянул, – наконец сказал Ним. – Погода. Климатические изменения происходят во всем мире, ухудшая перспективы энергетики, особенно электроэнергетики. Метеорологи говорят, что мы находимся в двадцатилетии холодов и засух в разных регионах. Мы уже испытали и то, и другое в середине семидесятых годов.
За их столиком воцарилась тишина, прерываемая звуками ресторана и гулом голосов за другими столами. Лаура Бо Кармайкл наконец прервала ее:
– Я хотела бы еще кое-что выяснить. Зачем вам понадобился этот разговор?
– Чтобы вы и клуб “Секвойя” за множеством мелких проблем увидели одну большую проблему. Чтобы вы и “Секвойя” смягчили вашу позицию.
