Георгий Адамович - «…Не скрывайте от меня Вашего настоящего мнения»: Переписка Г.В. Адамовича с М.А. Алдановым (1944–1957)
То, что Вы пишете о вечере в Пен-клубе, где будто бы я должен прочесть доклад, — меня очень смутило. Когда? Наверно ли — или это только планы? Все-таки не могу же я написать это в один вечер, а Вы пишете — «как только Вы приедете в Париж». Надеюсь, что если что-нибудь решится, В<ера> Н<иколаевна> мне сообщит все, что знать нужно.
До свидания, дорогой Марк Александрович. Мне правда очень совестно и неловко, что пишу я Вам — кажется, вторично — столь длинные и мало связные письма. Простите. Кланяйтесь, пожалуйста, сердечно Татьяне Марковне. Как все у Вас, как здоровье?
Ваш Г. Адамович
75. М.А. АЛДАНОВ — ГВ. АДАМОВИЧУ 25 февраля 1954 г. Ницца 25 февраля 1954
Дорогой Георгий Викторович.
Я чрезвычайно рад тому, что Ваше дело с Чеховским издательством устроилось. Устроилось как будто и мое. Терентьева мне пишет, что, как мне будто бы давно известно от Александровой, моя книга утверждена. На самом деле Александрова мне об этом ничего не писала! Но, вероятно, это так.
Еще раз сердечно Вас благодарю за то, что Вы пишете об «Ульмской ночи». Но одно Ваше замечание очень меня огорчило: Ваши слова о «сумасшедшем доме»! Неужели Вы усмотрели в моей книге что-либо нигилистическое или атеистическое? Это было бы неверно и очень печально. Вы увидите, дочитав книгу до конца, что Вы тут ошиблись, — если я правильно понял Ваши слова.
Рад, что лондонский вечер сошел недурно. Я получил письмо от Рогнедова (который помирился с Верой Николаевной). Он сообщает, что вечер во французском Пен-клубе назначен на 17 марта и что доклады будут Анри Труайя[334] и либо Паскаля[335], либо Андре Пьера[336]. Ну и слава Богу. Тогда ни Вам, ни мне тоже выступать не нужно (а я и не мог бы). Но Вера Николаевна так путано пишет, что я и понимаю с трудом. Очевидно, она хочет, чтобы Вы и я выступили на русском вечере (по-видимому, в конце марта). Я тем более на русском вечере не выступлю: ведь для французского вечера достаточно было бы кратких общих мест. Мне приехать почти и невозможно. Но Вы тогда будете в Париже, Вам отказаться нельзя, и я уверен, что Вы согласитесь. Умоляю Вас не отказываться. В<ера> Н<иколаевна> настаивает на том, чтобы выступали друзья Ивана Алексеевича, и только друзья. Кроме того, в день полугодовщины предполагается (опять при помощи Рогнедова) французский спектакль. Таким образом, три вечера!![337] У В.Н. как будто «комплекс», что она должна что-то делать, особенно устраивать чествования. Невольно себя спрашиваю, что же будет в следующем году?! В связи с этим у меня возникла мысль. Хотя она на меня явно сердится (за что?!), я хочу ей посоветовать, чтобы она написала биографию И.А. — Никто не знает его жизнь так, как она, она писала когда-то статьи и может справиться с этой задачей. Тогда у нее будет дело. Не очень верю, что Чеховское издательство напечатало бы ее книгу, но ее можно издать и по подписке (несмотря на неудавшийся прецедент с Зуровым: подписчики нашлись, деньги поступили, частью истрачены, — и книга не вышла[338]). Во всяком случае, когда-либо книга вдовы Бунина о нем будет напечатана, так что ее работа не пропадет. Это могло бы и заменить проблематический сборник статей в память Ивана Алексеевича. Как Вы об этом думаете? Напишите мне Ваше мнение, и я тогда обращусь с этим советом к Вере Николаевне[339].
Вырубова я никогда не видел и не слышал. Но В<ера> Н<иколаевна> мне сообщила как об удаче об его согласии выступить. Хмара[340] несовместим с Кедровой (которая гораздо нужнее всех других артистов). Быть может, Богданов[341] или Рощина-Инсарова?[342]
Для музыкального номера я, кроме Ирины Энери[343], никого не вижу. А Вы? Орлов, кажется, живет в Англии?
Я не знаю Третьей сонаты Шопена. Что Вы имеете в виду? Сонату с виолончелью или концерт? По-моему, при хорошем исполнении Вторая соната лучше всего. Или «Фюнерай» Листа?[344] Впрочем, без пианиста и говорить об этом рано. Вера Николаевна о музыке упорно молчит. Кажется, ей нужны преимущественно доклады…
У нас нового ничего. Оба шлем Вам самый сердечный привет. Получите аванс за книгу, — приезжайте в Ниццу, очень, очень обрадовали бы.
76. Г.В. АДАМОВИЧ — М.А. АЛДАНОВУ. 27 февраля 1954 г. Манчестер
Manchester 14 104, Ladybarn Road 27/II-54
Дорогой Марк Александрович
Меня всегда стесняет отвечать сразу, — или даже отвечать на письмо, которое само является ответом, — будто приглашение и вызов к тому же! Не поймите моей спешки именно так.
А отвечаю я сразу из-за Шопена, «возмутившись духом» из-за Вашего вопроса, не считаю ли я его Третьей сонатой сонату виолончельную или фортепианный концерт? (которых у него два). Нет, я писал Вам о Третьей фортепианной сонате. По-моему, она еще лучше Второй, кроме финала. Гуго Риман[345] утверждал, что самый большой мелодический дар был у двух людей — Шуберт и Шопен, и для Шопена где-то ссылается при этом на мелодию (действительно какую-то «бесконечную») в начале Третьей сонаты. Простите, я как будто хочу блеснуть ученостью, но это действительно так! Попросите Сабанеева Вам эту сонату сыграть, стоит того. Насчет русского вечера памяти И<вана> А<лексеевича>, я, конечно, согласен на все, что В<ера> Н<иколаевна> считает нужным. Она мне пишет об «инициативной группе», о «кооптации» новых членов группы и, по-видимому, очень этим занята. Ее, по-видимому, очень огорчило, что Вы участвовать не можете (не думаю, что она на Вас «сердится» — как Вы предполагаете). Не согласились ли бы Вы, Марк Александрович, на такой компромисс: не написали бы Вы специально для этого вечера нескольких строк об И<ване> А<лексеевиче>, с тем чтобы Ваше имя было в программе, а на вечере было объявлено, что Вы приехать не могли, но прислали текст того, что хотели сказать? По-моему, это было бы крайне желательно, и наверно В<ере> Ник<олаев>не пришлось бы по душе. Должен Вам покаяться, что я об этом ей написал, не спрося Вашего согласия[346]. А то что же это будет за вечер! Нельзя же ограничиться только актерами?
Относительно музыки на вечере: я написал В<ере> Н<иколаевне>, что в Лондоне вечер был испорчен частушками и песнями в конце. Она ответила: и прекрасно, Иван Ал<ексеевич> был бы доволен! он терпеть не мог ничего похоронного! Так что Ваша идея о сонате Шопена или «Фюнерай» Листа ей едва ли понравится.
Par contre[347], идея Ваша о биографии И<вана> А<лексеевича>, которую бы она написала, — ей, думаю, понравится наверно. Это во всех отношениях хорошая мысль, прежде всего для самой В<еры> Н<иколаевны>: это надолго ее займет и заполнит ей жизнь. (Кстати, читали ли Вы книгу Слонима о брачной жизни Достоевского? Я не хотел об этом настаивать в заметке для «Н<ового> р<усского> слова»[348], но, по-моему, там проявлена редкостная бестактность в описании любовных подробностей.)
А о «Ульмской ночи» я писал Вам, что мы живем в сумасшедшем доме, без желания заподозрить Вас в нигилизме. Если по Эйнштейну — пространство конечно и притом имеет форму какой-то спирали, то это для меня и есть «сумасшедший дом», т. е. мир, не согласованный с нашим рассудком. Я, конечно, при этом плохо выражаюсь. Но это ничего общего не имеет с нигилизмом (насчет атеизма уверенности у меня меньше). А книгу Вашу я продолжаю читать с великим интересом и увлечением. Эпизод с дивизиями Клапареда и Фриана меня давно уже поразил, и я был рад прочесть, что Вы — при Вашем отношении к Толстому — отметили, что это явный вздор[349]. Ген. Фуллер[350], оказывается, — фашист, и во время войны был отставлен от всех должностей именно из-за этого, хотя, как мне сказал здешний историк, военно-научный авторитет его в Англии чуть ли не первый из всех. Но на Money-Power[351] он нападает не с марксистской, а с гитлеровской точки зрения, и до 1939 г. агитировал за союз с Гитлером.
До свидания, дорогой Марк Александрович. Передайте, пожалуйста, низкий поклон Татьяне Марковне.
Ваш Г. Адамович
77. М.А. АЛДАНОВ — Г. В. АДАМОВИЧУ 13 марта 1954 г. Ницца 13 марта 1954
Дорогой Георгий Викторович.
Вера Николаевна, по-видимому, ухватилась за мысль о том, чтобы написать биографию Ивана Алексеевича. Говорит только, что знает его жизнь лишь с тех пор, как ему было 36 лет, а до того у нее «нет материалов». Кажется, она больше на меня — поэтому ли? — и не сердится. Я сказал ей, что готов, если она настаивает, прислать краткое слово для оглашения. А вот Кедрова участвовать не может или не хочет, а музыки «не хотят все», т. е., верно, именно она сама (В.Н.). Будут Крыжановская[352], Рощина-Инсарова и Вырубов!
По поводу музыки. Я ведь Вам писал только, что я не знаю Третьей сонаты Шопена. И я отнюдь не знаток. Впрочем, я спросил Сабанеева. Он сначала сказал, что существуют лишь две сонаты Шопена. Затем несколько изменил свое сообщение: есть еще одна соната, но посмертная, авторство Шопена не доказано, и ее часто приписывают Мошелесу[353]. Наверное, Вы правы.
Об «Ульмской ночи», к моему приятному удивлению, появилась в «Русской мысли» очень лестная рецензия Сперанского[354]. Очень лестная и, между нами, довольно наивная. Если у моей книги есть какое-либо достоинство, то разве в том, что в ней основное — ново, а он об этом не сказал ни слова. Насколько мне известно, пока была только эта рецензия. «Новое русское слово» еще никакой не дало, и я не знаю, кто у них пишет. Не знаю также, будут ли рецензии в «Новом журнале», в «Возрождении». Слышал, что редактором «Возрождения» назначен Витт[355], ученик Струве, — я его не знаю. В том же номере «Русской мысли», в котором помещена рецензия об «Ульмской ночи» и который мне прислал Маклаков, было письмо в редакцию Терапиано. Он просит сообщить, что и он не может участвовать в «Возрождении» «при нынешнем составе редакции»[356]. Не знаете ли Вы, что это значит? Очевидно, в газете раньше был список ушедших сотрудников и они объяснили, почему именно уходят. Статья Рогаль-Левицкого[357], верно, тут ни при чем, так как Мельгунов, бывший тогда редактором и поместивший ее, с тех пор ушел, и слова о «нынешнем составе редакции» к нему относиться, значит, не могут.
