Александр Дюма - Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 1
В споре Жильбер постепенно обретал хладнокровие, которое стало изменять Николь.
– У вас хорошая память, господин философ? – иронически улыбаясь, спросила Николь.
– Не жалуюсь, – парировал Жильбер.
– Помните, что вы говорили мне полгода назад, когда мы с госпожой приехали из Аннонсиад?
– Нет, напомните.
– Вы мне сказали: «Я беден». Это было в тот день, когда мы вместе читали «Танзая» среди развалин старого замка.
– Что же дальше?
– В тот день вы трепетали…
– Вполне возможно: я по натуре робок. Однако я делаю все возможное, чтобы избавиться от этого недостатка, как, впрочем, и от остальных.
– Так вы скоро станете совершенством! – рассмеялась Николь.
– Во всяком случае, я стану сильным, потому что сила приходит с мудростью.
– Где вы это вычитали, скажите на милость?
– Не все ли равно? Вспомните лучше, что я вам говорил под сводами старого замка.
Николь чувствовала, что все больше ему проигрывает.
– Вы сказали мне тогда: «Я беден, Николь, никто меня не любит, никто не знает, что у меня вот здесь», и прижали руку к сердцу.
– Вот тут вы ошибаетесь: при этих словах я, должно быть, постучал себя по лбу. Сердце – это всего лишь насос для перекачивания крови. Раскройте «Философский словарь» на статье «Сердце» и прочтите, что там написано.
Жильбер удовлетворенно выпрямился. Испытав унижение в разговоре с путешественником, он теперь отыгрывался на Николь.
– Вы правы, Жильбер, вы в самом деле постучали себя по лбу. При этом вы сказали: «Меня здесь держат за дворового пса, даже Маон счастливее меня». Я вам тогда ответила, что вас нельзя не любить; если бы вы были моим братом, я бы любила вас». Эти слева исходили как будто из сердца, а не из головы. Хотя, возможно, я ошибаюсь; я не читала «Философского словаря».
– Вы ошиблись, Николь.
– Вы обняли меня. «Вы сирота, Николь, – сказали вы мне, – я тоже одинок. Бедность и низкое происхождение сближают нас больше, чем брата и сестру. Полюбим же друг друга, Николь, как если бы мы и впрямь были братом и сестрой. Кстати, в таком случае общество запретило бы нам любить друг друга так, как я мечтаю быть любим». Потом вы меня поцеловали…
– Вполне вероятно.
– Вы действительно думали тогда то, что говорили?
– Несомненно. Так почти всегда бывает: говорим то, что думаем, пока говорим.
– Значит, сейчас…
– Сейчас я на полгода старше; я узнал то, чего не знал тогда, я догадываюсь о том, чего пока не знаю. Сейчас я думаю иначе.
– Так вы лжец, лицемер, болтун! – забывшись, вскричала Николь.
– Не больше чем путешественник, у которого спрашивают его мнение о пейзаже, когда он еще в долине, а потом задают ему тот же вопрос, когда он уже поднялся на вершину горы, которая скрывала от него убегающую даль. Теперь я лучше вижу местность, только и всего.
– Так вы не женитесь на мне?
– Я вам никогда не говорил, что собираюсь на вас жениться, – презрительно усмехнулся Жильбер.
– Однако я думала, – воскликнула в отчаянии девушка, – что Николь Леге – достойная пара для Себастьяна Жильбера.
– Любой человек достоин другого, – возразил Жильбер, – но природа и образование наделяют их разными способностями. По мере того, как развиваются эти способности, люди все более отдаляются друг от Друга.
– Так значит, у вас более развиты способности, чем у меня, и потому вы от меня удаляетесь?
– Вот именно. Вы, Николь, еще не умеете рассуждать, зато уже начинаете понимать.
– Да, – в отчаянии вскричала Николь, – да, я понимаю!
– Что вы понимаете?
– Я поняла: вы бесчестный человек!
– Возможно. Многие рождаются с низменными инстинктами, но для того и дана человеку воля, чтобы их исправить. Руссо тоже при рождении был наделен низменными инстинктами, однако ему удалось от них избавиться. Я последую примеру Руссо.
– О Господи! – воскликнула Николь. – Как я могла полюбить такого человека?
– А вы меня и не любили, – холодно возразил Жильбер, – я вам приглянулся, только и всего. Вы только что вышли тогда из монастыря, где видели одних семинаристов, способных разве что рассмешить вас, да военных, которых вы боялись. Мы с вами были зелены, невинны, мы оба страстно желали повзрослеть. Природа громко заговорила в нас. Когда кровь закипает от низменных желаний, мы ищем утешения в книгах, а они лишь раззадоривают. Помните, Николь: когда мы с вами читали вместе одну из таких книг, вы не то чтобы уступили, – я ведь ни о чем вас и не просил, а вы ни в чем не отказывали, – мы сумели найти разгадку этой тайны. Месяц или два продолжалось то, что называется счастьем. Месяц или два мы жили полнокровной жизнью. Неужели за то, что мы были счастливы, проведя вместе два месяца, мы должны быть несчастны и мучить друг Друга всю оставшуюся жизнь? Знаете, Николь, если бы человек был обязан брать на себя подобное обязательство только за то, что любит или любим, ему пришлось бы навсегда отказаться от свободы выбора, что само по себе абсурдно.
– Вы что же, вздумали философствовать? – усмехнулась Николь.
– А почему бы нет? – спросил Жильбер.
– Значит, для философов нет ничего святого?
– Напротив. Существует разум.
– Ага! Когда я хотела остаться честной девушкой…
– Простите, теперь слишком поздно об этом говорить. Николь то бледнела, то краснела, словно по капле теряла кровь оттого, что по ней безжалостно проехались колесом.
– Будешь с вами честной! – проворчала она. – Не вы ли мне говорили, что женщина всегда остается порядочной, если хранит верность своему избраннику? Вы помните эту свою теорию брака?
– Я называл это союзом, Николь, принимая во внимание, что вообще не собираюсь жениться.
– Вы никогда не женитесь?
– Нет, я собираюсь стать ученым, философом. А наука требует уединения для духа, как философия – для плоти.
– Господин Жильбер! Я уверена, что заслуживаю более завидной доли, чем связать себя с таким ничтожеством, как вы!
– Подведем итоги, – поднимаясь, предложил Жильбер. – Мы попусту теряем время: вы – говоря мне колкости, я – выслушивая их. Вы меня любили, потому что вам этого хотелось, не так ли?
– Совершенно верно.
– Ну так это недостаточная причина для того, чтобы делать меня несчастным, потому что вы лишь исполнили свою прихоть.
– Глупец! – вскричала Николь. – Ты считаешь меня развратной и думаешь, что тебе нечего меня бояться?
– Мне вас бояться, Николь? Что вы говорите? Да что вы мне можете сделать? Вы ослепли от ревности.
– От ревности? Я ревную? – неестественно рассмеялась Николь. – Вы ошибаетесь, если думаете, что я ревнива. И с какой стати мне ревновать? Да найдется ли в целой округе кто-нибудь привлекательнее меня? Мне бы еще такие руки, как у госпожи; впрочем, они сразу же побелеют, как только я перестану заниматься тяжелой работой. Разве я не сравняюсь тогда с госпожой? А волосы! Только взгляните, какие у меня волосы, – она потянула за ленточку, и волосы рассыпались по плечам, – я могу в них спрятаться, как в плащ, с головы до пят. Я высока, хорошо сложена. – Николь кокетливо подбоченилась, – у меня зубы – словно жемчуг. – Она взглянула в зеркальце, висевшее у изголовья. – Когда я хочу произвести на кого-нибудь впечатление, я улыбаюсь и вижу, как этот человек краснеет, трепещет под моим взглядом. Вы были моим первым мужчиной, это правда. Но вы далеко не первый, кому я строила глазки.
Послушай, Жильбер, – продолжала она еще более угрожающим тоном, зловеще улыбаясь. – Ты смеешься? Можешь мне поверить, что лучше тебе не наживать в моем лице врага. Не заставляй меня оступаться: я иду по узкой тропинке, на которой меня удерживают полузабытые советы моей матушки да зыбкие воспоминания детских молитв. Если мне будет суждено хоть раз пренебречь своим целомудрием, – берегись, Жильбер! Тебе придется пожалеть не только о том, что ты сделал для себя, но и раскаяться в несчастьях, которые ты приносишь окружающим!
– В добрый час! – усмехнулся Жильбер. – Вы сейчас на такой высоте, Николь, что я убежден…
– В чем же?
– …что если бы я сейчас согласился на вас жениться…
– То что?..
–..то вы бы мне отказали!
Николь задумалась. Потом, сжав кулаки и заскрежетав зубами, процедила:
– Думаю, что ты прав, Жильбер. Мне кажется, я тоже поднимаюсь в гору, о которой ты говорил; думаю, что мне тоже начинают открываться новые дали. Вероятно, я тоже могу кое-чего достигнуть. И уж, во всяком случае, мне недостаточно быть только женой ученого или философа. А теперь, Жильбер, ступайте к лестнице и постарайтесь не свернуть себе шею. Хотя мне начинает казаться, что это было бы большим счастьем кое для кого, а может, и для вас самого.
Повернувшись к Жильберу спиной, девушка начала раздеваться, словно его тут не было.
Жильбер стоял в нерешительности: озаренная пламенем ревности и гнева, Николь была просто очаровательна! Однако он твердо решил порвать с Николь: она могла погубить не только его любовь, но и честолюбивые планы. Итак, он устоял.
