У ангела болели зубы… - Алексей Николаевич Котов
Был сброшен ангел с облаков.
Изгнанник рая!..
Но обида – ничто в сравнении с судьбой,
Не щеку жжет зубная боль,
А сердце, душу, кожу, крылья!
От боли ангел весь вспотел
И вдруг на чей-то дух печальный
(Чужой, возможно нелегальный)
Больной щекой он налетел…
Людочка откинулась на спинку стула и самодовольно улыбнулась.
Строчки рождались сами собой и почти не требовали усилий. Они приходили ниоткуда. Какой будет следующая, Людочка искренне не знала…
Такого рева не слыхали ни ад, ни рай, ни небеса:
«Молись, проклятая душа!..
Молись и знай,
Что всех мук ада, как искупленья, как награды,
Тебе не видеть никогда!»
Боль успокоилась немного
И ангел выдавил: «Ты чья?»
Пауза получилась хотя и легкой, но продолжительной.
Встряхнись же, жалкая душа!
Или тебя встряхнут за шкирку,
Встряхнут, да так, что станешь дыркой
От всемогущего перста…
Авторучка снова замерла… Но только на пару секунд.
И перепуганная насмерть
Размахом крыл – едва жива —
Лепечет тоненько душа:
«Поэтова я, господин…»
«Ха-ха-ха!..» – едва ли не сказала вслух Людочка и улыбнулась.
Дурак не может быть один!
Он вечно трется где-то рядом,
Хозяйскую мозоль блюдя,
И да хранит его судьба
От благости вдруг ставшей ядом…
4.
Нинка Федорова полола огород в купальнике. У нее было большое сильное тело и красивая грудь. Грудь едва помещалась за узкой полоской лифчика.
«И как он только не треснет, лифчик этот?» – подумал Ленька.
Особенно остро подобные мысли беспокоили Леньку, когда соседка нагибалась к земле.
– Ленька, слышь!..
Погода назад Нинка развелась с мужем. Женское одиночество сделало ее смелой и простодушной. Особенно в общении с Ленькой.
– Ленька!..
– Ну?
– Жена твоя где? Опять стихи пишет?
Нинка стояла, опираясь на тяпку, и пристально смотрела на Леньку.
Ленькин взгляд снова уткнулся в полоску ткани на женской груди.
– Обед она готовит, – соврал Ленька.
– Вкусный, наверное?
– Кто?
– Ни кто, а что. Обед.
Ленька промолчал.
– Ленька, скажи честно, жрать хочешь? А то пойдем, накормлю.
Полуголая, уже успевшая вспотеть от работы, Нинка была похожа на булочку с маслом. Ленька вдруг почувствовал, как его «мужское начало» огнем обожгло низ живота.
– Нет, спасибо…
Ленька отвернулся. Он с силой, почти не разбирая где сорняк, а где картошка, заколотил тяпкой по земле.
– Дурак ты, Ленька!
Ленька сжал зубы и едва не кивнул головой в ответ.
5.
Людочка торжествовала… Она ерзала на стуле и боялась отстать от убегающих, торопливых строчек.
… А где же ангел?
Здесь!
Но в гневе он черен стал
И жуткий лик
Испепеляющее велик,
Как молнии в гневливом небе.
Да кто же рифмок не изведал?!
Тоскливо-кислое вино —
Слова, рожденные бездельем,
Но боль зубная – вот похмелье!
Мысли опережали возможности их изложения. Строчки «…Не челюсть – сердце боль свела, Ах, рифмы – серая тоска!..» не находили себе места.
Ленька вошел в комнату тяжелым, командорским шагом.
Широкая ладонь легла на плечо Людочки.
– Леня, ты что?!..
Властные руки потащили ее в спальню.
– Обалдел, да?
Леня страстно сопел и молчал. Людочка отчаянно отбивалась, не выпуская из рук тетрадки и ручки. Вскоре лицо мужа стало похоже на разрисованную физиономию индейского вождя решившего объявить войну всем соседям сразу.
– Уйди, идиот, а то убью!
Людочка укусила мужа за палец. Ленька тихо охнул. Он оставил в покое жену и сунул палец в рот.
– Нашел время!.. – Людочка заплакала. – Уйди же, уйди!
Ленька стоял посреди комнаты – огромный и неуклюжий.
– Ну, чего уставился?!
– Я это самое… – в голосе мужа слышалось откровенное раздражение. – Я есть хочу!
– Вот и иди на кухню.
Взгляд Леньки споткнулся на разгневанном лице молодой женщины. Слезы делали его чужим. Людочка протяжно всхлипнула и по-детски вытерла нос ладошкой.
Леньке стало чуть-чуть стыдно – соблазнительный и полуголый образ соседки Нинки померк. Инстинкт уступил место сомнению.
На кухне Ленька нашел хлеб, колбасу и стакан остывшего кофе. Ленька ел, не чувствуя вкуса, и смотрел в окно. Когда соседка Нинка, наконец, направилась в сторону своего дома, Ленька облегченно вздохнул. Он на цыпочках прошел по залу. Людочка спряталась в спальне, но Ленька даже не взглянув в сторону запертой двери.
В полутемном коридорчике Ленька наткнулся на брошенную тяпку. Та, очевидно вспомнив свое близкое родство с граблями, охотно и умеючи разбила ему нос черенком.
6.
… И на беду,
Гуляла кляча там, внизу.
Стихотворная строчка застыла как кинокадр. Грозный ангел с опухшей щекой висел в воздухе, держа перед собой съежившуюся от страха душу поэта. Внизу прогуливалась старая лошадь. Она лениво жевала траву и совсем не интересовалась тем, что происходит у нее над головой.
Людочка отлично знала, что должно было произойти дальше, но слов – простых и понятных – таких, которые рождались в сердце всего десять минут назад, уже не было.
– Ленька… Дурак! – громко сказала Людочка.
Стало чуть легче, но ангел «в кадре» не двигался.
Людочка привстала и посмотрела в окно. Ленька снова полол огород. Его могучая спина казалась по стариковски сутулой и усталой.
«Кадр»-картина: ангел плюс ошарашенная душа поэта и кляча внизу таяла прямо на глазах.
«Нет-нет!.. Нельзя!.. Так нельзя!»
Людочка не понимала что нельзя и почему нельзя. Ручка торопливо заскользила по бумаге, записывая то последнее, что норовило ускользнуть из памяти.
Ангел ожил…
… Он шкуру с лошади срывает,
Ей душу втискивает в грудь.
Душа, о радости забудь!
И обнаженный конь взмывает
И исчезает вдалеке…
Со шкурой старою в руке
Стоит и смотрит ангел…
Браво!
В сердце что-то тихо щелкнуло, и авторучка тут же продолжила:
Поэт – кто высказаться может,
Кто может вспыхнуть разом, вдруг,
Всем тем, что рвет чужую грудь,
Всем тем, что чье-то сердце гложет…
Когда душа моя без кожи,
Слова испепеляют мозг.
Я говорю, мой добрый Бог!..
Мой милосердный, добрый Боже,
За что ты мучаешь меня?
За что мне, кляче, вдруг дана
Душа без самой тонкой кожи,
За что от слов схожу с ума?..
Я вижу мир и мир без дна,
На что мне опереться, Боже,
Ведь я…
Людочка замерла… Как такового ее собственного «я» сейчас почти не существовало. Был только лист бумаги и чуть подрагивающий кончик авторучки над ним.
Время летело совершенно незаметно. Людочка не помнила ни о чем: ни о Леньке, ни о недавней ссоре с ним. Прежнее поэтическое вдохновение вернулось незаметно, словно на цыпочках. Но из
