Время наточить ножи, Кенджи-сан! 5 - Тим Волков
Акико прищурилась, её голос стал ниже, но тяжелее, как молот, бьющий по наковальне.
— Не ври мне, Кейта, — сказала она, делая шаг ближе. — Ты работал на кухне в тот вечер, когда отравили Сато. Ты знал, как всё устроено, знал, когда Хироси уходит. Удобный момент, чтобы подсыпать яд, не так ли? А теперь ты бежишь, потому что боишься, что мы докопаемся до правды. Я права?
Его глаза расширились, он вскинул руки, будто защищаясь.
— Нет! Я ничего не делал! Клянусь, я не трогал фугу, я вообще был в подсобке почти всю смену!
Акико не отступала. Она наклонилась ближе, её взгляд впился в него, как крюк.
— Тогда почему ты ушёл? — спросила она, её голос был почти шёпотом, но в нём была сталь. — Люди не бросают работу в разгар кризиса без причины. Что ты скрываешь, Судзуки? Если не яд, то что? Говори, или я начну копать. И поверь, я найду всё.
Судзуки сжался, его лицо исказилось, как будто он боролся с собой. Акико видела, как его сопротивление трещит, как тонкий лёд под весом. Она ждала, не отводя глаз, и наконец он сломался. Его плечи опустились, он закрыл лицо руками.
— Это не про яд, — пробормотал он, его голос был полон горечи. — Это… из-за Юми. Я её люблю. Вчера я сказал ей об этом, после смены. Думал, она… но она меня отвергла. Сказала, что любит другого. Я не мог там остаться, видеть её каждый день, зная, что она… — он замолчал, его голос сорвался. — Поэтому я уволился. Сгоряча. Не хотел возвращаться.
Акико выпрямилась, её брови слегка поднялись. Она ожидала лжи, уклонок, но не этого. Его слова звучали искренне — слишком сыро, слишком личные, чтобы быть выдумкой. Она мысленно прокрутила детали: Юми, официантка, которая упоминала Хироси, его потерянный взгляд. Судзуки был влюблён, отвергнут и сбежал от боли, а не от вины. Он не был отравителем. Его уход был трагедией, но не той, что она искала. Тупик.
— Хорошо, — сказала она, её тон смягчился, но остался деловым. — Я проверю твои слова, Судзуки. Но если ты что-то скрываешь, я вернусь. И тогда разговора не будет.
Он кивнул, не поднимая глаз, его руки всё ещё дрожали. Акико повернулась и вышла, оставив его в одиночестве с его пивными банками и разбитым сердцем.
На улице она вытащила телефон, чувствуя, как утренний холод пробирает сквозь пальто. Она набрала номер Кенджи, и он ответил почти сразу.
— Кенджи-сан, — сказала она, её голос был ровным, но с лёгкой усталостью. — Я была у Судзуки. Он не наш человек. Уволился из-за личного — влюбился в Юми, она его отвергла. Он сломался и сбежал. Его история проверяется, но я ему верю. Он не отравитель.
Она замолчала, ожидая его ответа, и посмотрела на серое небо Токио. След становился холоднее, но она знала, что Кенджи уже роет в «Белом Тигре». И если кто-то подсыпал яд, он найдёт его.
* * *
Я стоял в пустом углу «Белого Тигра», прислонившись к стене у технического входа, где сломанный магнитный замок всё ещё гудел в моих мыслях, как тревожный сигнал. Мой телефон завибрировал, и я ответил, увидев имя Акико. Её голос на том конце был ровным, но усталым — она только что вышла от Судзуки.
— Кенджи-сан, — сказала она. — Я была у Судзуки. Он не наш человек. Уволился из-за личного — влюбился в Юми, она его отвергла. Он сломался и сбежал. Его история проверяется, но я ему верю. Он не отравитель.
Я кивнул, хотя она не могла меня видеть, и почувствовал, как часть напряжения уходит. Один подозреваемый меньше, но это не делало дело проще.
— Понял, — ответил я, мой голос был хриплым от утреннего кофе и недосыпа. — Акико, я нашёл кое-что в ресторане. Технический вход — замок сломан. На вид целый, но магнит не держит. Дёрни сильнее, и дверь открывается без пропуска. Думаю, наш человек — посторонний. Прошёл через этот вход, переоделся в халат повара, подсыпал яд и ушёл. Всё быстро, пока Хироси был в туалете.
— Посторонний? — переспросила она, и я услышал, как её голос стал острее. — Но как он не привлёк внимания? На кухне же полно людей.
— Он был в одежде повара, — сказал я, вспоминая видео. — Ты сама видела. Халат, опущенная голова, быстрые движения. Никто не присматривался. В тот вечер был аншлаг, кухня гудела, как улей. Все заняты, никто не следит за каждым, кто мелькает в белом. Он знал, что делает.
Акико помолчала, будто раскладывала мои слова по полочкам.
— Это нагло, — сказала она наконец. — Очень нагло. И уверенно. Такой человек либо работал в общепите раньше, либо… до сих пор работает. Если он всё ещё в деле, мы могли бы его найти. В других ресторанах.
— Как? — спросил я, чувствуя, как её идея цепляет, но пока остаётся размытой.
И вдруг меня осенило, как вспышка. Нарезка. Неровные, грубые ломтики фугу — не такие, как у Хироси, но всё же сделанные с какой-то сноровкой. У каждого повара есть почерк, особенно в работе с фугу. Это как подпись.
У каждого повара, особенно тех, кто работает с высокой кухней, есть свой почерк, отточенный годами. Это не просто умение — это искусство, которое выдаёт тебя, как отпечатки пальцев. Хироси, например, режет с лёгким наклоном ножа, почти танцуя, каждый ломтик тонкий, как лист сакуры, и ложится ровно, без единой зазубрины. Это южная школа.
Другие мастера тоже оставляют следы: кто-то давит сильнее, и края рыбы чуть рвутся, кто-то держит нож под прямым углом, и срез получается резким, как удар меча. Таким больше славятся повара северных районов. Я вспомнил одного повара из Осаки, которого видел — он нарезал фугу короткими, рубящими движениями, и ломтики были чуть толще в центре, как будто он нарочно подчёркивал текстуру. А наш отравитель… его нарезка была небрежной, но уверенной, с тяжёлым нажимом, как будто он привык работать быстро, не для красоты, а для дела. Это был след, и я знал, что он приведёт нас к нему, если мы будем искать.
— По нарезке, — сказал я, мой голос стал твёрже. — По тому,
