Неизвестно - Яковлев А. Сумерки

Итак, 1903 год. Столыпин — губернатор Саратовской гу­бернии. Уже тогда она именовалась «красной»: бунты, под­жоги «дворянских гнезд», босяки на всех пристанях, толпы нищих. Здесь он еще раз убедился в необходимости срочно­го и коренного решения аграрной проблемы: она кричала, вопила и уже полыхала. «Общественное мнение», создавае­мое полуобразованным сбродом, рукоплескало революцио­нерам, особенно эсерам-террористам. На рожон лезли все: эсеры — с наганами, большевики — с популистско-демагоги- ческими программами, купцы и промышленники — с день­гами «на дело революции», интеллигенты — с желанием поскорее найти «пятый угол», помещики — с нафталинны­ми проектами, крестьяне — с общинными утопиями и при­зывами к насильственному переделу помещичьей земли, ра­бочие — с требованием: все «отнять и поделить».

Крупный помещик Столыпин не разделял взглядов боль­шинства помещиков, особенно мелкопоместных, с протяну­той рукой шлявшихся по всем казенным присутствиям, выклянчивая дотации. Точь-в-точь как нынешние колхоз- но-совхозные вожаки, непревзойденные мастера траты дота­ционных денег на все, кроме дела. Лично я не устану ут­верждать, что, пока крестьянин не получит землю в личную собственность, Россия будет нищенствовать.

Столыпин считал, что аграрная реформа должна стать ры­чагом подъема всего хозяйства страны. Для этого необходи­мо было разобщинить деревню, деколлективизировать ее, оперсоналить, начать переселение крестьян на хутора и от­дать в частную собственность надельную землю (отруба). Снабдить крестьян сельхозорудиями, дать возможность по­лучать посильный кредит.

В отличие от либерала Витте, который возлагал свои надеж­ды преимущественно на индивидуальную инициативу, Столы­пин считал, что коренные реформы обязана проводить власть.

«Ставить в зависимость от доброй воли крестьян мо­мент ожидаемой реформы, — говорил он, — рассчитывать, что при подъеме умственного развития населения, которое настанет неизвестно когда, жгучие вопросы разрешатся са­ми собой — это, значит, отложить на неопределенное время проведение тех мероприятий, без которых немыслима ни культура, ни подъем доходности земли, ни спокойное владе­ние земельной собственностью».

Свои мысли о сложившейся в стране ситуации саратов­ский губернатор изложил в отчете царю за 1904 год. Отчет понравился Николаю II. Он резюмировал на документе: «Вы­сказанные мысли заслуживают внимания».

Что же это были за мысли?

Столыпин писал, что 1904 год «дал печальное доказатель­ство какого-то коренного неустройства в крестьянской жиз­ни». Обратите внимание на удивительно точное определение: коренное неустройство. Оно вполне подходит и к сегодняш­ней России. И сегодня, почти два десятка лет, Россия погру­жена в политическую толчею в борьбе за власть и никак не доберется до коренных экономических преобразований.

По мнению Столыпина, главной причиной этого «неуст­ройства» является засилье в ней общинного землевладения. Отсюда господство среди крестьян уравнительных настро­ений, трудности с внедрением в сельское хозяйство агро­культурных и агротехнических улучшений, сложности с при­обретением через Крестьянский банк земли в личную собст­венность. Все это создавало благоприятные условия для разрушительной революционной демагогии.

Единоличная крестьянская собственность, по мнению Столыпина, не только приведет к подъему сельского хозяй­ства. Она послужит «залогом порядка, так как мелкий собст­венник представляет из себя ту ячейку, на которой покоит­ся устойчивый порядок в государстве».

Эту спасительную истину начисто выветрила советская власть. Именно с этого, самого массового предприниматель­ства, и надо было начинать рыночные реформы в 1985 году. Горбачеву эта проблема не была чуждой, но он боялся под­ступиться к ней. Ельцин не боялся, но так и не смог преодо­леть большевистское сопротивление земельной реформе.

1905 год. Русская смута. Саратовская губерния бурлит. Саратовский губернатор показал себя энергичным админи­стратором, твердым, нередко безжалостным. Храбрость его была невероятной. Бывало, один шел на разъяренную толпу, и после его яростных речей страсти угасали. В Столыпина стреляют, бросают бомбы, присылают подметные письма с угрозами. В целом Петр Аркадьевич пережил двадцать поку­шений за свою жизнь. Двадцать первое оказалось роковым.

Он знал, что его убьют. И завещал, чтобы его похоронили там, где он погибнет. Потому могила его в Киеве.

Столыпину удалось сплотить всех противников революции и восстановить порядок. Однако осенью, после уборочных работ, деревня снова забурлила. В губернию направили ка­рательную экспедицию генерал-адъютанта Сахарова. Вскоре его убили эсеры. На смену прибыл другой генерал-адъютант, Максимович. Он продолжил карательные акции. На этом фо­не Столыпин, оказавшийся как бы в стороне, прослыл в неко­тором роде либеральным губернатором, возбудив у части лю­дей надежды на сотрудничество с властями.

Здесь уместно заметить, что мы, в России, весьма упро­щенно понимаем либерализм как слабость власти и право на полную волю, проявляем этакое умиление по поводу тех или иных «шалостей» и «капризов» своевольных честолюбцев. Тут и лежит одна из причин наших заблуждений. Говоря просто, либерализм — это когда в обществе много человека и мало государства. Но свободу либерализм ставит вровень с ответственностью перед законом. Правят законы, а не люди. Иными словами, либерализм — это жесткость, но не жесто­кость, диктатура закона, но без диктаторов.

В этой связи хотел бы обратить внимание на своего рода программные слова Столыпина, актуальные и сегодня. Он го­ворил, что «преобразованное по воле монарха отечество дол­жно превратиться в государство правовое, так как пока пи­саный закон не определит обязанностей и не оградит от­дельных русских подданных, права эти и обязанности будут находиться в зависимости от толкования и воли отдельных лиц, то есть не будут прочно установлены».

Разумная твердость в саратовских событиях, несомненно, помогла карьере Столыпина. Когда кабинет Витте в апреле

1906 года ушел в отставку, Столыпин был назначен на пост министра внутренних дел, то есть стал главным полицейским империи в правительстве Горемыкина.

В то время начала свою работу I Государственная дума, учреждение шумное, драчливое, оппозиционное к власти. Ни Горемыкин, ни его министры не знали, как вести себя с депутатами — по преимуществу краснобаями и демагогами, ибо эти министры никогда не были публичными политиками по причине своей чиновничьей сути. Один Столыпин был и отменным чиновником, и блестящим оратором, относитель­но готовым к обращению с парламентом — совершенно но­вым явлением в жизни России.

Его речи волновали. В них были твердость и стойкое пони­мание как прав, так и обязанностей власти. В первый раз из министерской ложи на думскую трибуну поднимался ми­нистр, который не уступал думским ораторам в умении вы­ражать свои мысли. С Думой разговаривал не выскочка- чиновник, а государственный муж. Очень скоро стало ясно, что правительству с Думой не ужиться, для власти она была слишком левой. Камнем преткновения стал аграрный вопрос.

Правительство повело дело к разгону I Думы. Решившись на этот шаг, оно обставило его различными мерами предос­торожности. Имея на руках царский манифест от 8 июля о роспуске Думы, Столыпин, на которого была возложена эта миссия, по телефону известил председателя Думы Муромце­ва о своем намерении выступить на очередном ее заседании 9 июля, в понедельник. Но уже накануне, в воскресенье, Тав­рический дворец, где она заседала, был оцеплен войсками.

В июле же 1906 года Столыпин был назначен председате­лем Совета министров. Портфель министра внутренних дел оставался у него, что означало беспрецедентную концентра­цию власти в одних руках. С первых же дней премьерства Столыпин зарекомендовал себя жестким администратором и искушенным политиком. Были пресечены попытки собрав­шихся в Выборге депутатов разогнанной Думы обратиться к народу с призывом к гражданскому неповиновению. Подав­лены восстания моряков и солдат в Свеаборге и Кронштадте, так же как и попытки рабочих поддержать эти выступления забастовкой.

Решительность в проведении репрессивного курса сделала Столыпина кумиром правящей элиты. Его авторитет особен­но подскочил после покушения на него самого, совершенного эсерами-максималистами 12 августа 1906 года. Убийцы взор­вали две бомбы в приемной премьера на его даче. Были уби­ты 27 человек из числа посетителей и прислуги, в том числе и трое покушавшихся. Тяжелое ранение получила четырнадца­тилетняя дочь Столыпина, ранен был и его трехлетний сын. Кабинет, где Столыпин в то время находился, не пострадал.