Дмитрий Салынский - Фильм Андрея Тарковского «Cолярис». Материалы и документы
Каким образом? - сухо спросил Крис.
Пучок излучения, — сказал Сарториус.
Опять эта рентгеновская проповедь о величии человека, — усмехнулся Крис.
Мы промоделируем этот пучок токами мозга кого-нибудь из нас, — не обратив внимания на иронию Криса, сказал Сарториус.
Этот кто-то, конечно, я, — сказал Крис.
-Да.
Почему?
Вы здесь недавно, — сказал Сарториус, — ваше мышление более земное, об этом говорят и отношения с вашей... «женой»! Тип и чувственная основа вашего мышления наиболее соответствуют задаче.
Крис молча смотрел на усталое лицо Сарториуса.
Вот и отлично, — сказал Сарториус. - Я рад, что вы согласны. Кета- ти, существует еще один проект: нужно перемонтировать аппаратуру Роше.
Аннигилятор? - быстро спросил Крис.
Да, — сказал Сарториус, — я сделал предварительные расчеты. An- парат будет создавать антиполе. Обычная материя остается без изменений, уничтожаются только нейтринные системы...
В какой стадии это находится? - нервно перебил Крис.
К сожалению, в стадии предварительных расчетов. Поэтому мы со Снаутом решили сначала попробовать воздействовать на океан излучением.
Когда вы намерены приступить к эксперименту? - спросил Крис.
Сейчас, — сказал Сарториус, - недоставало только вашего согласия.
Я еще не дал согласия, — сказал Крис, — мне надо подумать.
Долго? - спросил Сарториус.
Не надо ставить мне ультиматумов, — сказал Крис, — я могу ведь и отказаться.
Он вышел в коридор и остановился у окна, глядя на бесконечную голубую пустыню. Был штиль. Легкая, едва заметная дымка висела над океаном.
Снаут тоже вышел в коридор.
Крис, — сказал он, — я хочу, чтобы ты понял ответственность момента.
Еще бы не понять, — сказал Крис. - Энцефалограмма, полная запись всех моих мозговых процессов, будет послана вниз, в глубины этого чудовища. Запись подсознательных процессов тоже... А вдруг я хочу, чтобы Хари исчезла, умерла?
1де она? - спросил Снаут.
Спит, — сказал Крис. - Она с трудом приходит в себя.
Да, — сказал Снаут, — после смерти они всегда с трудом приходят в себя.
Можно ли доверять все это этому киселю? Он и так вошел в меня,
чтобы измерить всю мою память и найти самые болезненные ее частицы.
Пора, — сказал Снаут, — время уходит, Крис. Я не стану убеждать тебя, ты достаточно серьезный ученый, чтобы понять.
Снаут, — неожиданно сказал после некоторой паузы Крис, — знаешь, мы утратили чувство космического... Это кажется парадоксом, но древние греки больше, чем мы, обладали этим чувством. Я говорю о нравственной стороне этого чувства...Вспомни сфинкса, — он вздохнул и устало прикрыл глаза.
На Сарториусе был белый халат и черный защитный фартук до щиколоток. Снаут обматывал бинтом приложенные к голове Криса электроды.
Доктор Кельвин, —торжественно сказал Сарториус после того, как Снаут отошел к пульту, — прошу вас быть внимательным. Я не намерен ничего приказывать, так как это не дало бы результатов, но прошу вас прекратить думать о себе, обо мне, о коллеге Снауте и о каких-либо других лицах, чтобы сосредоточиться на деле, ради которого мы здесь находимся. Великая миссия человечества, готовность к жертвам, вечная ненасытная жажда [познания]5 - вот темы, которые должны заполнить ваше сознание.
Сквозь ресницы Крис видел розоватый свет контрольных лампочек. Постепенно пропадало неприятное ощущение от холодных электродов.
Крис пытался сосредоточиться, подумать о величии человечества и науки, но вместо этого увидел почему-то школьную литографию отца соляристики академика Гезе, поразительно похожего не чертами лица, а старомодной рассудительностью, на лицо отца Криса. Потом образ этот постепенно начал блекнуть, и он увидел дом отца. Дом, в котором он провел свое детство, и мать, идущую по тропинке к дому6.
Одновременно с двойным щелчком, выключившим аппаратуру, по глазам ударил свет.
Как вы считаете, доктор Кельвин, — спросил Сарториус, — удалось?
Да, — сказал Крис.
Высокие окна верхнего коридора заполнял закат исключительной красоты. Это не был обычный унылый багрянец, а все оттенки затемненного, как бы осыпанного серебром, розового цвета. Только у самого горизонта небо упорно оставалось рыжим.
Крис и Хари молча обедали. Последнее время Хари часто бывала углубленной и замкнутой, хотя Крис всячески старался услужить ей, развеселить, старался быть всегда нежным и внимательным.
У Криса побаливала голова, и молчание Хари его раздражало.
В режиссерской разработке — «жажда познания». Здесь, видимо, пропущено по ошибке.
Слова «и мать, идущую по тропинке к дому» приписаны в машинописный текст от руки.
Дай мне, пожалуйста, нож, — сказал Крис как можно мягче.
Хари передала ему нож и продолжала вяло и безразлично жевать.
Тебе не кажется, — сказал Крис, — что твое поведение носит вызывающий характер?
Крис, — тихо сказала Хари, — не хватает еще, чтобы мы поссорились.
Но ты ведешь себя так, будто я виноват перед тобой.
Знаешь, — сказала Хари, — с тех пор, как я одна, то есть с тех пор, как исчезла сила, что заставляла меня все время быть с тобой, у меня, кажется, начинает портиться характер. И потом, я думаю, что ты действительно виноват. Ты ведь прекрасно знаешь, что не столько любишь, сколько жалеешь меня. Вернее, себя. Ты защищаешься от прошлого. Ты хочешь забыть, что случилось раньше между тобой и... той Хари... Но я - не она. Тебе не кажется, что ты эгоист? А, Крис? Это жестоко. Тебя извиняет только то, что ты не понимаешь этого. Но ты поймешь, когда- нибудь... Глупенький ты, глупенький...
В этом время из усилителя послышался голос Сарториуса:
Только что эксперимент повторен на пересечении 43-й параллели со 116-м меридианом. Начинаем двигаться в южном направлении. Pa- дарные датчики и радиограммы сателлоида показывают, что к югу активность плазмы значительно увеличена.
Мы уедем куда-нибудь в глушь, — говорил Крис, — изредка будет приезжать кто-нибудь из друзей. Я тебя познакомлю с Бертоном. Отцу ты понравишься.
Знаешь, Крис, — сказала Хари, — мне тоже начали сниться сны. Мне страшно, Крис.
Перед рассветом Крис проснулся от крика. Хари спокойно спала рядом. Крис прислушивался с колотящимся сердцем и уже хотел было снова лечь, как крик повторился. Он доносился словно бы ниоткуда и отовсюду, необыкновенно высокий, протяжный, какие-то нечеловеческие, мощные рыдания.
Крис опасался, что крик разбудит Хари, но она лежала, совершенно безучастная к нему. Тогда Крис торопливо оделся и вышел в коридор.
Заслонов на окнах не было, и в первых лучах красного солнца видно было, что равнина начинает волноваться. Все менялось буквально на глазах. Вокруг был туман, но туман этот казался чем-то материальным. Кое-где образовывались центры волнения, и постепенное неопределенное движение охватило все видимое пространство. Пузырящаяся пена взлетала огромными лоскутами. Со всех сторон взлетали перепончатые глыбы пены, словно океан шелушился кровянистыми слоями, обнажая свою черную поверхность.
В коридоре, у окна, стоял Снаут.
Началось, — шепотом сказал Снаут. — Слава богу, кажется, успех, — он обнял Криса за плечи, — Он активизируется.
Снаут, — сказал Крис, — как умер Гибарян? Ты до сих пор не рассказал мне.
Я расскажу тебе потом, — сказал Снаут. - Смотри - океан фосфоресцирует...
И вдруг с Крисом произошло непонятное, очевидно, явившееся следствием чрезмерного напряжения.
Снаут, — сказал он, протянув руки, — проявляя жалость, мы тратим силу. Может быть, это и верно - страдание придает самой жизни мрачный и подозрительный вид, но я не признаю... Что не составляет необходимости для нашей жизни, то вредит ей... Да, лишь два процента нервных процентов сознательны. Но Гибарян умер не от страха, это ложь. Он умер от стыда.
Ты переутомлен, — сказал Снаут. - Я говорил с Сарториусом. Крис, тебе надо покинуть станцию.
Он взял Криса за локоть и повел его. На пороге их встретила встревоженная Хари.
Кажется, у него жар, — сказал Снаут.
Милые вы мои, — говорил Крис, — может быть, страдания нужны для совершенства? Все великое и совершенное создано человеком как способ избавления от страдания!
Хари и Снаут уложили Криса в постель.
Ему сильно давило виски, во рту было сухо, а в груди - тяжело. Он вздохнул глубоко, закрыл глаза, но спал недолго, вскоре проснулся и увидел Хари, которая сидела над ним с утомленным лицом.
Она дала ему выпить лекарство и положила на горячий лоб свою прохладную ладонь. Крис заснул и увидел белое, легкое пространство вместо сна. Сначала ему было хорошо, но чем далее оно тянулось, тем страшнее ему становилось, и он начал мечтать пусть хотя бы о кошмаре, о самом ужасном, но человеческом сне. Но белое пространство тянулось и тянулось, не причиняя ему вреда, но и не кончаясь. И тогда он понял, что умирает.
Хари! - крикнул он каким-то молодым, совсем детским голосом.
